Глава 22 Ритц

— Я не могу сказать тебе то, чего не знаю, чувак. Брось! Пожалуйста! Это чёртово сумасшествие, Рук. Ты знаешь меня. Я торгую рецептурными лекарствами и травкой. Я не связываюсь с чокнутыми чуваками, которые врываются в музеи.

Майк Маурицио, мой в некоторых случаях друг и поставщик, морщится, когда я поднимаю в воздух кулак. Костяшки пальцев меня убивают. Мне не следовало бить его руками, но я потерял терпение. Просто чертовски много времени прошло с тех пор, как я это делал. В тюрьме тебя учат целой куче техник контролирования злости. Не думаю, что тогда я обращал на них много внимания, но если оглянуться назад, некоторые из этих техник могли подействовать на меня волшебным образом, потому что я годами не терял контроль.

Майк не особо сопротивляется, пока я швыряю его по грязному подвалу в доме его матери. Я начинаю немного жалеть его, когда он пытается отодвинуться от меня, подняв руки.

— Ты можешь не работать с такими людьми, Майк, но ты знаешь сбытчиков и любишь трепать языком. Копы сказали, что этот парень хотел украсть из музея что-то ценное. Что-то, что мог продать, чтобы получить прибыль. Обычно у таких парней уже есть покупатель.

— Я тоже читаю газеты, чувак. Этот парень был чертовски сумасшедшим. Он ничего не продумал. Почему ты думаешь, что у него может быть покупатель?

Это очень хороший вопрос. Сейчас я просто вешаю Майку лапшу на уши, пытаюсь его запугать и заставить рассказать всё, что он может знать. Я осознаю, что это бесполезное занятие, но я в чёртовом тупике. Я прочесал город, пока Саша была в больнице, ища рыжего мудака, который причинил ей боль, и даже отдалённо в этом не преуспел. Я нашёл сутенёров и шлюх, кучу метамфетаминщиков и подозрительных закладчиков, дилеров, воров и жуликов, но не нашёл рыжего парня с дыркой в голове.

Мне хотелось раньше спросить у Саши более подробное описание, но я лишь раз взглянул на нее и понял, что она это не одобрит. Её прекрасное лицо было чёрно-синим. Её губа была опухшей, и она казалась совершенно вымотанной. Просить её рассказать о том, что произошло, было последним, в чём она нуждалась. Наверное, ей не нужно было, чтобы я так жёстко кончал ей в рот, но чёрт. Она взяла контроль на себя. Я легко мог бы не прикасаться к ней. Я мог бы оставить её в покое, но мог сказать, что от этого всё стало бы хуже. Ей нужно было освобождение.

Я хватаю Майка за воротник футболки, рывком притягивая к себе, почти отрывая от дивана, на котором он сидит.

— Тогда расскажи мне, куда бы ты отнёс что-то, что хотел бы продать. Что-то редкое. Что-то легко узнаваемое.

— Я не знаю. Может быть, в «Ритц»? Арнольд в последнее время много платил за вещи, не задавая так много вопросов, как обычно. И даже если он ничего не купил, он будет лучше знать, кто мог, — я отпускаю Майка, и он проводит пальцами по воротнику своей майки с внутренней стороны, хмурясь. — Не нужно было быть таким грубым, приятель. Теперь моя мама будет спрашивать, куда я снова ввязался. У меня хватает проблем и без того, что ты появляешься здесь как какой-то сумасшедший и колотишь меня без причины.

— У тебя есть травка?

— Когда у меня нет травки?

— Действительно, — я опускаюсь на диван рядом с ним, обхватывая голову руками. — Прости, чувак. Я сейчас немного дёрганный в психическом плане.

— Я каждый день дёрганный в психическом плане. Но я не хожу и не избиваю людей, — он сердится, и я не особо его виню. Однако благодаря всем наркотикам, которые он принимал последние пятнадцать лет, у него памяти хватает на пять секунд. Мне просто нужно посидеть здесь достаточно долго, и он меня простит. Покопавшись в маленькой деревянной шкатулке на ручке дивана, Майк достаёт косяк и прикуривает его, выпуская облако густого дыма в воздух над нашими головами.

— Ты прямо как из трущоб, — говорю ему я. — Ты раньше не слышал про бонг [30] ?

Он держит в лёгких дым, его тело начинает дёргаться, и он выдыхает, кашляя.

— Ты никогда не слышал, как просить вежливо, придурок? Я рассказал бы тебе всё, что знаю, и тебе не пришлось бы на меня кидаться.

Я беру косяк, который он протягивает мне, и делаю глубокую затяжку.

— Ты когда-нибудь… просто… терял чёртов рассудок? В плане, полностью терял. Понятия не имея, куда он делся и как его вернуть?

— Только раз. В летнем лагере. С моей кузиной Брендой. Она всё флиртовала с моим лучшим другом Дэмьеном, и чувак. Я очень её хотел. Она была первой в нашем году, у кого выросли сиськи. Не крохотные комариные укусы, — он выставил руки перед своей грудью, сжимая воображаемую плоть. — Реальные сиськи.

— Уф. Гадость. Твоя кузина?

— Эй, когда тебе двенадцать, это не имеет значение. Даже ни на минуту. Ты знаешь, Бренда превратилась в первоклассную стерву. Но, наверное, сейчас я бы всё равно её трахнул, если бы представилась возможность.

Я уже под довольно сильным кайфом к тому времени, как ухожу от Майка. «Ритц» на самом деле маленький ювелирный магазин под мини-гостиницей в Харлеме; и ювелирным магазином, и гостиницей управляет один и тот же парень — низкий толстый армянин по имени Арнольд. Каждый раз, когда произношу его имя, я вспоминаю героя из мультфильма «Эй, Арнольд!» с головой в форме футбольного мяча. В реальности, Арнольд из «Ритц» ничем не похож на вымышленного персонажа, но я не могу отделаться от этой ассоциации.

Через пару кварталов от магазина я проверяю антикварные «Ролекс» на своём запястье, подарок от дочери одного из наших клиентов, который умер в прошлом году. Предыдущий владелец часов годами ходил по антикварным магазинам — намного дольше, чем я там работал — и часы он завещал Дьюку. Дьюк бросил один взгляд на треснутый кожаный ремешок и тусклый блеск циферблата и отдал их мне без раздумий. Они, должно быть, стоят тысяч пятнадцать долларов, но вкус Дьюка распространяется чуть дальше дороговизны и блеска.

Одиннадцать пятнадцать. Технически, Арнольд уже должен закрыться, но когда я захожу за угол, я едва удивлён, увидев свет в магазине, всё ещё горящий во тьме, вырываясь между щелями его жалюзи. Я не стучу в дверь. Я звоню в звонок — один короткий, резкий звонок, чтобы убедиться, что он знает, что это один из его постоянных клиентов.

Внутри начинает лаять толпа собак; они стучатся об укреплённые двери со стальной решёткой, рыча как дикари. Через несколько мгновений по другую сторону стекла появляется очень круглая, непохожая на футбольный мяч голова Арнольда.

— Ты знаешь, там, откуда я родом, считается очень плохим знаком, когда перед твоим домом появляется ворона, — говорит он. Я четко слышу его, даже через шум, который устраивают собаки.

— Тогда хорошо, что я грач, а не ворона [31] .

Арнольд отмахивается от этого комментария, открывая несколько щеколд по ту сторону двери.

— Грач. Ворона. Для меня они все одинаковые. Что ты здесь делаешь так поздно? — он пинает одну из собак, прогоняя назад, чтобы открыть дверь. Со всем своим яростным лаем и оскалами, они бегут ко мне, прыгая на меня, как только прорываются через щель, облизывая меня и тяжело дыша.

— Я кое-кого ищу.

— Я не торгую людьми. Я торгую вещами. Вещи легче контролировать. Чаю?

— Нет, спасибо, — я проскальзываю в магазин, и Арнольд начинает сложную задачу по закрытию всех засовов обратно. В магазине пахнет корицей и гвоздикой, это запах маленьких чёрных сигарилл [32], которые курит Арнольд. Тумбочки усыпаны контрабандой, которую, наверное, не увидишь во время рабочего времени: пистолеты, ножи, набор кастетов. Твёрдый слиток золота лежит на стопке бумаг, как будто это был обычный пресс.

— Ты уверен, что не хочешь немного Лапсанг Сушонг? — бормочет Арнольд, суетясь вокруг тумбочки.

Я в ответ морщу нос.

— Хорошо. Если передумаешь, держи слова при себе. Будет уже слишком поздно.

— Я обойдусь.

Арнольд дрожащими грубыми руками кладёт чайные листья в серебристое ситце.

— Что за человека ты ищешь? — резко спрашивает он, всё продолжая своё занятие.

— Жулика. Парня, который недавно ворвался в музей. Ты знаешь, о ком я говорю?

— Я знаю, что кто-то недавно ворвался в музей. Боюсь, больше я ничего не знаю.

Я не знаю, верю ли ему. Он опускает взгляд, сосредоточившись на том, чтобы не раскидать повсюду чайные листья, а я не могу оценить его слова, не глядя ему прямо в глаза. Я наклоняюсь, тяжело опираясь на тумбочку.