В этических принципах американской профессиональной организации содержится параграф, в котором сексуальный контакт с клиентками однозначно признается неэтичным поведением[153] и приводит к серьезным санкциям. В США пациентки, несомненно, хорошо защищены, велико количество выигранных судебных процессов и полученных компенсаций, и давление со стороны страховых компаний на практикующих врачей и терапевтов оказывает свое влияние. Напротив, аналитические учебные заведения в Цюрихе и, как пишет Кремериус, в Германии такие случаи скрывают и замалчивают. Соответственно, значительными являются неопределенность среди обучающихся кандидатов и продуцирование слухов.

Я проводила опрос в Швейцарском обществе психоанализа (Фрейд-институт, Цюрих), Швейцарском обществе дазайн-анализа и в Швейцарском обществе аналитической психологии. Я узнала, что эти общества не включили ни одной явной формулировки такого рода в свои профессиональные этические принципы. Одна из формулировок особенно меня озадачила: «Мы предполагаем высокие этические качества у каждого, кого мы признаем обучающимися у нас кандидатами. Тот факт, что сексуальные действия с пациентами считаются неэтичным, кажется в рамках нашего общества изначально сам собой разумеющимся»[154]. Кремериус в своем уже упомянутом мной эссе указывает на несоответствие между требованиями к обучающемуся аналитику и к тренинг-аналитику. В то время как случаи нарушений среди тренинг-аналитиков стараются замять, обучающиеся находятся под пристальным наблюдением.

В Швейцарском обществе дазайн-анализа, по мнению президента образовательного комитета, также существует общее соглашение, «что любое „использование“ клиентов терапевтом является „неэтичным“, прежде всего, сексуального характера», без дальнейшего прояснения этической политики. «Была бы формулировка политики в связи с этими слишком часто случающимися нарушениями финансового, нарциссического или сексуального характера явной – это поставило бы ситуацию в более узкие рамки; по этим вопросам мнения, вероятно, разойдутся. Но, например, я сомневаюсь, что это помогло бы»[155].

Я не верю, что достаточно обозначить высокие этические качества и очевидный консенсус по поводу сексуальных нарушений границ в терапии, чтобы обеспечить надлежащую защиту клиентов. Конечно, психотерапевты любого общества, которое намерено сформулировать четкую этическую политику, защищаются, когда говорят, что это якобы отразит нехватку их этических качеств. Я имею в виду, например, Американскую психоаналитическую ассоциацию, Американскую психиатрическую ассоциацию, Американскую психологическую ассоциацию, Национальную ассоциацию социальных работников, Американскую ассоциацию супружеской и семейной терапии. Однако и у нас есть организации и общества, в этических кодексах которых сексуальные контакты между членами ассоциации и клиентами строго запрещены[156]. Однако такой пассаж, как «не допускаются, в частности, политическая индоктринация, религиозное миссионерство, сексуальные отношения и принуждение к подчинению»[157], служит защите пациентов и недостаточно регулирует защиту аналитика. Для пострадавших также может быть очень важно, чтобы при доказанном пренебрежении этическим кодексом применялись различные санкции, например, выговоры и штрафы, исключение из общества, потеря лицензии на практику.

Там, где начинается сексуальная близость, о терапии уже не может быть и речи. Терапевт нарушает свое обещание самоотдачи и моральной целостности, когда он вместо терапии предлагает себя во плоти и крови и требует плоти и крови клиентки. Не надо думать, что светлая аполлоническая сторона этой профессии существует без темной. Мы встречаемся со своей тенью в образах шарлатанов, лжепророков и терапевтических сообществ, подобных сектам. Терапевты, которые манипулируют клиентками в своих целях, делают их объектами, жертвами своей тени. Речь идет не просто о личных недостатках, но и о патриархальных ценностях, среди которых главная – власть и которые слишком редко ставят под сомнение. Наименее злоупотребляющие терапевты уже готовы критически рассматривать в супервизиях такую индивидуальную и коллективную теневую тему. Умение конфронтировать с собственными ошибками, по моему мнению, преподается в учебных институтах в явно недостаточном объеме.

Особенности терапевтической ситуации, с точки зрения психодинамики, неравных знаний и властных отношений, различные авторы сводят к сравнению запрета на сексуальный контакт между психотерапевтом и клиенткой с табу на инцест. Сексуальные отношения между терапевтом и клиенткой являются нарушением табу, которое углубляет уже существующий травматический опыт и добавляет новую травму.

Рассматривая последствия сексуальной близости между терапевтом и клиенткой, мы обнаруживаем поразительное сходство с синдромом посттравматического стрессового расстройства, уже описанным выше. Есть попытки описания клинической картины как «синдрома секса между терапевтом и клиенткой». К таким последствиям относятся следующие важные аспекты:

1) амбивалентность;

2) вина;

3) изоляция;

4) пустота;

5) когнитивные расстройства внимания и способности концентрироваться, флэшбэки, ночные кошмары, подавленность мыслями и образами;

6) расстройство идентичности и установления границ;

7) неспособность доверять (конфликты на тему зависимости, контроля и власти);

8) неуверенность в своей сексуальности;

9) эмоциональная лабильность, тяжелая депрессия;

10) подавленный гнев;

11) повышенный риск самоубийства.

Важно отметить, что не все эти симптомы возникают сразу после сексуальной эксплуатации терапевтом, но иногда проявляются со значительной задержкой. Таким образом, может случиться, что пострадавшие еще не осознают злоупотребления в то время, когда оно происходит, и то, насколько глубоко это переживание может повлиять на их психическое здоровье.

За этими хладнокровными перечнями симптомов стоит страдание и отчаяние бесчисленного числа женщин, поэтому я хочу привести слова одной женщины – представительнице очень многих пострадавших:

«Только сейчас, когда я смогла это признать, я знаю, что мой опыт отношений с мужчинами оставил глубокие раны в моей душе. Когда мне было 30 лет, я приняла участие в групп-динамическом семинаре. О психологии у меня тогда не было никакого представления. Триггером сделать это, вероятно, послужил мой поиск порядка и различия, потому что мои отношения с отцом оставили меня в замешательстве относительно отцовского духовного, упорядочивающего принципа.

Спустя некоторое время работы в группе неожиданно я почувствовала бессознательное беспокойство. Я совершенно упустила тот факт, что была полностью уязвима и действовала, следуя лишь своей внутренней динамике. Я чувствовала, как меня тянуло к тренеру группы, опытному психотерапевту, и рядом с ним я искала защиты. Однако это не было прямо связано с моей склонностью к растворению в отношениях с другими, а я была слишком неопытна, слишком напугана, чтобы суметь это сформулировать для себя. В конце семинара я потерянно бродила вокруг, не знала, куда я хочу пойти, где мое место. В этом состоянии я встретила терапевта, и он взял меня в свои руки. Не как отец или как осознающий психолог и человек, а как мужчина. Я никогда не забуду, как придавила мой живот его нижняя часть тела. Я была будто наэлектризована и еще более дезориентирована. Я больше не могла опомниться. Встречу дома с другом постоянно пересекали мысли об этом мужчине, и мое беспокойство, ощущение преследования, до предела обостренная чувствительность и нарастающий бессознательный страх перед страстью привели меня, в конечном итоге, в закрытое психиатрическое учреждение. Я не могу описать тот ужас, который я ощутила, когда за мной закрылась дверь. Это был момент вселенской покинутости. Благодаря друзьям, пребывание там длилось, слава Богу, только три дня. Но эти три дня я почувствовала как три года или даже три десятилетия.