Я так и думал, что во время этого последнего обряда председательствовать будет шкипер, и не удивился, увидев его стоящим на небольшом возвышении в углу рубки. Его пухлые губы скорчились в гримасу, но когда вползли марсиане и кто-то из них изобразил, будто увёртывается от акулы, гримаса превратилась в некое подобие улыбки. Эл Стоу, который стоял вытянувшись около капитана с ничего не выражающим, как обычно, лицом, посмотрел на этого марсианина, словно сквозь стекло, а потом лениво перевел свои странно светящиеся глаза куда-то в сторону, будто в жизни не видал ничего более нудного. И то сказать, эта шутка с плаванием нам порядком приелась.

— Люди и ведрас, — начал Мак-Нолти («ведрас» по-марсиански означает «взрослые» — еще одна марсианская шуточка), — я не вижу смысла распространяться о том своеобразном положении, в котором мы находимся.

Вот умел человек выбирать слова! «Своеобразное положение»!

— Мы уже находимся ближе к Солнцу, чем любой корабль за всю историю космических полетов…

— Комических полетов, — с бестактной усмешкой пробормотал Кли Янг.

— Шутки шутить будете позже, — заметил Эл Стоу таким ледяным тоном, что Кли Янг притих. Лицо капитана снова исказила гримаса.

— Мы движемся к Солнцу, — продолжал он, — быстрее, чем когда-либо двигался любой космический корабль. Грубо говоря, у нас примерно один шанс из десяти тысяч.

Он бросил на Кли Янга вызывающий взгляд, но тот совсем затих.

— Тем не менее такой шанс существует, и мы попытаемся им воспользоваться.

Мы уставились на него, не понимая, что он такое придумал. Каждый из нас знал, что развернуться, миновав Солнце, абсолютно невозможно, так же как и повернуть назад, преодолевая его могучее притяжение. Оставалось только нестись вперед и вперед — до тех пор, пока последняя ослепительная вспышка не рассеет по всей округе молекулы, из которых мы состоим.

— Мы предлагаем пройти по кометной орбите, — продолжал Мак-Нолти. — Мы с Элом, и вот астровычислители тоже, — мы считаем, что ничтожная вероятность удачи существует.

Все стало ясно. Это теоретическая штука, которую часто обсуждают математики и астронавигаторы и еще чаще используют в своих рассказах писатели. Но на этот раз все было взаправду. Соль здесь вот в чем; выжать из двигателей все, что можно, набрать огромную скорость и выйти на вытянутую орбиту, как у кометы. Теоретически корабль при этом может проскочить мимо Солнца так быстро, что, как маятник, вылетит далеко на другой конец орбиты. Очень мило, но сможем ли мы это проделать?

— Расчеты показывают, что при нашем нынешнем положении есть небольшой шанс на успех, — сказал Мак-Нолти. — Мощность двигателей достаточная, и горючего хватит, чтобы набрать нужную скорость, взять нужный курс и достаточно долго идти с этой скоростью. Единственное, в чем я серьезно сомневаюсь, — это сможем ли мы выдержать момент максимального приближения к Солнцу.

Он вытер пот, как будто бессознательно подчеркивая трудность предстоявшего нам испытания.

— Будем называть вещи своими именами — нам придется чертовски жарко!

— Мы готовы, капитан, — сказал кто-то, и в рубке послышались возгласы одобрения. Кли Янг встал, взмахнул одновременно четырьмя щупальцами, прося слова, и прочирикал:

— Это идея! Это прекрасно! Я, Кли Янг, от имени своих сопланетников ее поддерживаю. Вероятно, мы все заберемся в холодильник, пока будем пролетать мимо Солнца?

Мак-Нолти кивнул и сказал:

— Все будут находиться в охлаждаемом отсеке и терпеть, сколько можно.

— Вот именно, — сказал Кли. — Конечно. Но мы не можем управлять кораблем, сидя в холодильнике, как сорок порций клубничного мороженого. Кто-то должен быть и в носовой рубке. Чтобы корабль шел по курсу, нужен человек — пока он не изжарится. Так что кому-то придется выступить в роли жаркого.

Он взмахнул щупальцем, упиваясь своим красноречием.

— И поскольку нельзя отрицать, что мы, марсиане, значительно легче переносим повышение температуры, я предлагаю…

— Чепуха! — сказал Мак-Нолти. Но его резкий тон никого не обманул. Марсиане — немножко зануды, но до чего прекрасные ребята!

— Ну, хорошо, — недовольно чирикнул Кли, — а кто же тогда будет котлетой?

— Может быть, я. А может, и нет, — сказал Эл Стоу. Он произнес это как-то странно — как будто он был такой явный кандидат, что только слепой мог этого не видеть.

А ведь он был прав! Он как раз подходил для этого дела. Если кто и мог бы вынести тот жар, который будет вливаться через носовые иллюминаторы, так это был Эл. Он был силен и вынослив. Он мог многое, чего не мог никто из нас. И, в конце концов, он числился запасным пилотом.

Но мне все равно было не по себе. Я представил себе, как он сидит там, впереди, один-одинешенек, и от того, сколько он продержится, зависит наша жизнь, а огненное Солнце протягивает свои пламенеющие пальцы…

— Ты?! — воскликнул Кли, сердито уставив выпуклые глаза на две молчаливые фигуры, громоздившиеся на возвышении. — Ну конечно! Только я собрался поставить тебе мат в четыре хода, как ты придумал этот фокус, чтобы убежать от меня.

— В шесть, — равнодушно возразил Эл. — Меньше чем в шесть ходов у тебя ничего не получится.

— В четыре! — завопил Кли. — И в такой момент ты…

Мак-Нолти не выдержал. Он побагровел, как будто его вот-вот хватит удар, и повернулся к размахивавшему щупальцами Кли.

— Пропадите вы пропадом с вашими проклятыми шахматами! — заревел он. — Все по местам! Приготовиться к разгону! Я дам сигнал общей тревоги, когда нужно будет укрыться, и тогда вы все должны перейти в холодильник.

Он огляделся. Краска понемногу сходила с его лица.

— Все, кроме Эла.

Когда ракеты дали полный ход, все стало совсем как раньше. Двигатели протяжно ревели, и мы неслись вперед, волоча за собой хвост грома. Внутри корабля становилось все жарче и жарче — влага сверкала на металлических стенах и текла у каждого по спине. Каково было в носовой рубке, я не знал, да и не хотел знать. Марсиане пока чувствовали себя прекрасно — вот когда можно было позавидовать их нелепому устройству!

Я не считал времени, но прошло две вахты и один перерыв на отдых, прежде чем прозвучал сигнал общей тревоги. К этому времени на корабле стало совсем плохо. Я не просто потел — я медленно таял и стекал в собственные ботинки.

Сэм, конечно, переносил все это легче, чем другие жители Земли, и держался до тех пор, пока его больному не перестала грозить опасность. Повезло этому механику! Мы сразу же уложили его в холодильник, куда то и дело наведывался Сэм.

Остальные забрались сюда, когда прозвучал сигнал. Это был не просто холодильник, а самый прочный и самый прохладный отсек корабля — бронированное помещение с тройной защитой, где хранились инструменты и находился лазарет на две палаты с просторной гостиной для пассажиров. Все мы поместились там с большими удобствами.

Все, кроме марсиан. Поместиться-то они тоже поместились, но без особых удобств. Им всегда не по себе при нормальном давлении — им при этом не только душно, но еще и воняет, как будто они дышат патокой, отдающей козлиным запашком. Кли Янг на наших глазах достал склянку с духами и протянул ее своему полуродителю Кли Моргу. Тот взял склянку, с отвращением поглядел на нас и демонстративно понюхал самым оскорбительным образом. Но никто на это не отреагировал.

Тут были все, кроме Мак-Нолти и Эла Стоу. Шкипер явился через два часа. В рубке, видать, было нелегко — выглядел он ужасно. Изможденное лицо блестело от пота, когда-то пухлые щеки ввалились и были покрыты ожогами. Его обычно нарядная, хорошо сидевшая форма висела на нем, как на вешалке. С первого взгляда можно было сказать, что он жарился там, сколько мог выдержать.

Пошатываясь, он прошел мимо нас, завернул в кабинку для оказания первой помощи и медленно, с трудом разделся. Сэм растер его с головы до ног мазью от — ожогов — мы слышали, как шкипер хрипло стонал, когда Сэм особенно старался.

Жар становился невыносимым. Он заполнял все помещение, жег каждый мускул моего тела. Несколько механиков скинули ботинки и куртки. Скоро их примеру последовали и пассажиры, избавившись от большей части одежды. Мой агроном с несчастным видом сидел в главках, горюя о своих несбывшихся планах.