3

Лесной опушки, за которой начинался берег реки, а по соседству горы, где одна из пещер дала приют племени хелема, Сеня, Каланг и Макун достигли где-то к полудню. К полудню — по внутренним Сениным ощущениям, а не по солнцу, поскольку день с утра выдался пасмурным. Время от времени с неба цементного цвета еще начинали валиться во множестве снежные хлопья. Выглядело это, как будто гигантская пуховая подушка разорвалась в небесах.

Снегопад начинался — и спустя несколько минут затихал. Чтобы примерно через час с небольшим возобновиться с новой силой… с новой подушкой, которую подвезли на замену предыдущей, пух в которой закончился.

Охотники шли, волоча за собой по снегу медвежью тушу. Вернее, волокли только Каланг и Сеня — за ремни из кожи опять-таки какого-то зверя, привязанные к лапам. Одновременно Сене и Калангу приходилось поддерживать на ходу под руки Макуна, более всех пострадавшего в ночной схватке с волками.

Как видно, звериный принцип естественного отбора, предписывавший бросать раненого или больного соплеменника, для хелема был уже пройденным этапом эволюции. Во всяком случае, ни Каланг, ни сам подранок, ни о чем таком даже не заикнулись. Однако это не отменяло проблему первой медицинской помощи, которую позарез потребовалось Макуну оказать.

Именно тогда Сеня вспомнил про аптечку, которую возил, не пользуясь, даже не в бардачке, а на заднем сиденье «тойоты». Вспомнил и приуныл: еще не так давно считал ее бесполезным грузом или вовсе не обращал на аптечку внимания — не было в ней необходимости, дуракам, как известно, везет. А тут вдруг необходимость возникла… в аптечке-то, и бинт имелся, и чем раны обработать. Да только побитая не в ДТП — в бою, Сенина машина ржавела теперь и покрывалась снегом неподалеку от берега. И далеко от ночной стоянки трех охотников.

От Каланга Сеня узнал, что для повязок хелема обычно используют широкие листья вроде лопухов да веревки из звериных жил. Обычно, ну-ну! Можно подумать, ранения здесь принято получать только летом, когда вышеназванные листья имелись под рукой почти всегда. А вот зимой — ни в коем случае. «Уж не нарушил ли Макун какой-то из местных обычаев, — подумал Сеня с грустной иронией, — табу, как выражаются на Гаити?»

Шутить и иронизировать вслух на эту тему, впрочем, желания было ни на грош. Следовало решать проблему, что Сеня и сделал, отрезав и пожертвовав в качестве перевязочного материала кусок от любимой футболки. Оставалось лишь радоваться (и благодарить добрых духов), что рана не была шибко серьезной. Волчьи зубы едва смогли прокусить меховые штаны — здесь наступила очередь благодарить рукодельницу, какой оказалась женщина Макуна. И… вроде бы не занесли никакой заразы.

Скоротав остаток ночи (которую подранок Макун благополучно пережил), охотники с рассветом возобновили путь до, какого ни на есть, дома. Отягощенные добычей и раненым товарищем, двигались они медленно. Не говоря уж о том, что лабиринт из деревьев и кустарника, какой представляет собой настоящий дикий лес, вообще-то не способствует ни беготне, ни широким шагам.

Тем не менее, с грехом пополам, из леса трое охотников выбрались. Вышли на опушку, затем на берег реки, почти успевшей покрыться ледяным панцирем. Вышли… и ровно в тот момент Сеня подспудно ощутил некую странность. А секунду спустя понял, что именно странного и даже настораживающего было в этих, ставших не за один месяц знакомыми, местах.

Назвать племя хелема многочисленным было трудно — во всяком случае, по меркам современников Сени. И даже по сравнению с коренными народами Крайнего Севера. Так что Гайд-Парка в окрестностях занятой племенем пещеры никогда не было. Но не бывало и совершенного безлюдья. Кто-то должен был, как Сеня сотоварищи возвращаться с добычей после охоты (а в летнюю пору — рыбной ловли). У опушки опять же можно было встретить детвору, если не дрова собиравшую (а летом — грибы и ягоды), то просто резвящуюся. Например, играющую в снежки.

Только когда пришли аванонга, хелема сделались осторожными и старались без крайней нужды пещеру не покидать. Только тогда в этих местах стало так же безлюдно и тихо. Но аванонга давно разбиты, и жизнь хелема снова вернулась в прежнюю колею — жизнь мирных первобытных охотников, из врагов у которых лишь голод и холод. Так что же заставило хелема затаиться вновь, пока Сеня, Каланг и Макун охотились? И ладно, если просто затаиться? А если вообще свалить из этих мест?

Что… или, скорее, кто?

Таким вопросом мысленно задался Сеня, в недоумении озираясь на берегу почти замерзшей реки. А ответ нашел, услышав звук… нет, вопль — одновременно высокий, скрипучий и протяжный, едва переносимый человеческим ухом.

Доносился вопль сверху, с неба. Поглядев туда, Сеня сразу приметил его источник — нечто с крыльями чернело под серыми небесами, нарезая круги над рекой и берегом.

Нечто с крыльями… птица? Или, как ни абсурдно это прозвучит, самолет? Неужели дракон или его вероятный прототип — птеродактиль? Ведь если это не прошлое Сениного мира, а другой мир, можно было встретить в нем и какую-нибудь неземную форму жизни. Или нечто, водившееся когда-то на и Земле, но давно вымершее. Задолго до появления человека.

Затем до Сени дошло — и он почувствовал, как подкашиваются ноги, а горло готово исторгнуть из себя крик отчаяния. Своего рода отклик на жуткие вопли крылатого создания.

Сеня понял… точнее, вспомнил. Вспомнил слова, сказанные перед смертью главарем аванонга. «Масдулаги придут — и тогда вам всем будет жарко. Жарче даже, чем мне сейчас!»

Итак, Масдулаги, похоже, пришли.

Впервые услышав об этих созданиях от шамана Хубара, Сеня счел их частью местной мифологии. Или, если угодно, суеверий. Поверил он в то, что эти чудовища действительно существуют, только после беседы с главарем аванонга. При всех, присущих тому изъянах характера, главарь не был аборигеном-дикарем, а прибыл сюда примерно из тех же мест, что и Сеня. А значит, как человек современный, едва ли должен был увлекаться дикарскими побасенками, принимая их за чистую монету. К тому же главарь был явно не из тех, кто бросает слова на ветер. Так что, услышав от него, что ужасные Масдулаги реальны, Сеня не имел никаких причин не верить.

Другое дело, что нападения этих летающих бестий он ожидал разве что первые несколько дней после разгрома аванонга. Ну, исходя из того, что эти чудовища обычно приходят следом за монстрами в человеческом обличье, каковыми, собственно, и являлись давние враги хелема и подопечные главаря.

Ожидал и опасался… но Масдулаги не спешили прилетать в этот, облюбованный хелема, уголок дикого мира. Потому мало-помалу страх перед новыми врагами притупился, потом сами они вкупе с предсмертной угрозой главаря отошли куда-то на задний план. Не до них стало, проще говоря. И без того дел хватало, чтобы изводить себя этой, гипотетической, казалось бы, проблемой. Таковы уж особенности жизни в первобытном племени: руки почти все время заняты. А мозг… мозгу не всегда банально хватает энергии, поступающей в организм, чтобы слишком усиленно работать и вышеназванный организм на себя и терзанья свои отвлекать.

В общем, за остаток лета и осень Масдулаги так и не сподобились исполнить угрозу главаря. А когда пришли морозы, бояться местного аналога драконов Сене и вовсе стало казаться смешным. Ну, когда он хотя бы думал на эту тему. Драконы же вроде как пресмыкающиеся. А значит хладнокровные, и, следовательно, теплолюбивые. Активные только в теплую погоду, а в холод впадающие в спячку.

Успокаивая себя этими рассуждениями, Сеня успел увериться в том, что визит Масдулаги не грозит ни ему, ни хелема хотя бы до следующих «дней тумана». Того, чудодейственного тумана, который перенес Сеню в этот мир, а теперь был последней надеждой на возвращение домой.

Да, бросать приютивших его хелема на съедение крылатым монстрам Сене было, положа руку на сердце, жалко. Даже стыдно — так отплачивать им за гостеприимство. Но Сеня надеялся, что к лету и к приходу тумана сумеет разрешить и эту проблему. Например (ну, если Масдулаги все же явятся) предложить пройти через туман вместе с ним всему племени. А что? Хелема вполне могли бы поселиться в каком-нибудь малонаселенном уголке Сениной необъятной родины. И сойти за очередной коренной и малочисленный народ, ведущий традиционный образ жизни. Как ханты, например, манси или селькупы.