Никаких неожиданностей… серьезных, по крайней мере, такой порядок вещей, втиснутый в рамки еще более строгие, чем расписание автобусов и поездов, не допускал. Ну а если первобытный человек сталкивался-таки с чем-то, ему непонятным — всегда можно было обратиться к старшему соплеменнику. А лучше к шаману, как к самому мудрому человеку племени. Глядишь, и объяснит (пусть даже притягивая за уши), избавит от умственных напряжений.

Иначе говоря, шаману здесь верили, как в Сенином родном мире Интернету, а в прежние годы теленовостям, радиопередачам, газетам. Так что, скажи данный конкретный шаман, нареченный Хубаром, что все, сказанное Сейно-Мава и его спутниками, пустая похвальба и святотатство, и только жертвоприношение способно отвадить новую напасть — хелема с готовностью согласятся, что так оно и есть. Подавляющее большинство, по крайней мере. А если кто и не согласится, то, скорее всего, проглотит свои сомнения и сделает вид, что он-де «как все».

Более того! Кто-то вообще мог предложить принести в жертву Масдулаги именно этих трех охотников, кричавших о возможности победить крылатых тварей. Ибо незачем смущать народ своими опасными, а главное, непривычными (!) предложениями.

Что до, собственно, Хубара, то ему было, чем крыть хотя бы пылкую речугу Макуна. Прожил шаман достаточно долго, чтобы помнить: бывали у племени и гораздо более тяжелые годы. Такие, что нынешнее время рядом с ними казалось изобилием, достойным загробной страны. То из-за сухого лета мелела река, возле которой в ту пору обитали хелема — и рыба ловилась кое-как, если ловилась вообще. То пришла суровая зима, в которую лишь редко удавалось урвать денек, чтобы отправиться на охоту, не рискуя превратиться в мороженый труп. А значит, так же редко хелема удавалось наесться досыта.

Кому-то в ту пору было даже хуже — то и дело из леса выходили и осмеливались бродить у пещеры хелема, целые стаи голодных волков, не страшившихся огня. Но разве людям от этого было легче?

Зима тянулась, еды становилось все меньше, и, наверное, даже дети понимали, что хелема могли не дожить до весны, вымерев от голода. И тогдашний шаман предложил принести духам человеческие жертвы — что допускалось по племенным обычаям лишь в исключительных случаях.

В жертву были определены старики, уже не способные охотиться, а также совсем маленькие дети, от которых тоже в ближайшие годы не стоило ждать помощи. То есть, это шаман тогдашний с вождем так назвали: «приношение в жертву». А по сути всех этих, бесполезных для племени, людей просто выгнали из пещеры и вывели (или вынесли) к опушке ближайшего леса.

Хубар, в ту пору бывший юнцом, теперь понимал, что не духам достались эти лишние рты в племени, но голодным волкам. Понял, когда сам стал шаманом. И помня об этом случае, знал, что хотя бы по поводу жертв, которых волкам-де не приносят, Макун погорячился.

Шаман знал — но, разумеется, даже не подумал упоминать о том якобы жертвоприношении, и тем самым опровергнуть внезапно (и так некстати!) взбунтовавшегося против него Сейно-Мава и его спутников. А вслух сказал, обращаясь к трем охотникам:

— Хубар согласен поверить, что даже Масдулаги можно ранить. Но почему Макун, Каланг и… Сейно-Мава думают, будто им под силу убить Масдулаги?

Сене показалось… или здешнее его прозвище шаман произнес с трудом? С неохотой?

А на вопрос Хубара ответил следующее:

— Я все-таки Дух-Приносящий-Огонь! — Сеня еще кулаком в грудь себя ударил, — могущественный Сейно-Мава. Я смог победить аванонга… а значит, и на Масдулаги найду управу! В смысле… найдет… Сейно-Мава.

Вслух на это шаман ничего не ответил. Но Сеня поймал его взгляд, который тоже показался самозваному Духу-Приносящему-Огонь странным. Выражение лица Хубара и прежде не отличалось приветливостью и доброжелательностью. Но теперь Сеня уловил в нем не выжидательность, даже не подозрительность. А нескрываемый, дистиллированный скепсис.

«Ну-ну, как же», — словно говорил этот взгляд.