— Я знаю, кто ему наплел гадостей про девочку! — шипел Майрит, в бешенстве расхаживая по коридору перед невозмутимым Коттаром Лонком и ведать не ведая при этом, что за одной из портьер притаилась сама Ильтера, игравшая с другими детьми в прятки и не успевшая покинуть своего убежища до того, как в коридор вломился бледный от ярости король, показываться на глаза которому в таком состоянии было бы крайне неблагоразумно. — Проклятая Даллара, чтоб ей сгинуть под Темной луной!
Тера Морн в своем укрытии сжалась в тугой комок. Она старалась удержаться от слез, но ей было очень страшно. Красавица Даллара Игрен — одна из придворных дам и фрейлин королевы, оставшихся при дворе несмотря на вдовство Майрита, невзлюбила девочку с первого взгляда. До появления Ильтеры Даллара уверенно лидировала в придворном сообществе, а когда окружение короля осознало, что теперь тон будет задавать маленькая девочка, пригретая государем из милости, госпожа Игрен начала терять свое влияние. Она самыми разнообразными методами пыталась доказать Майриту, что девчонке с чародейским даром и подобной наследственностью не место в королевском дворце. Тот сначала смеялся, а когда ему это надоело, попросту выставил Даллару прочь, запретив появляться в его присутствии.
Но изгнанная прочь фрейлина не успокоилась и, видимо, набралась наглости написать принцу о том, что творится при дворе в его отсутствие. И вот теперь Дорнан ан’Койр прислал отцу письмо, в котором требовал немедленно выдворить юную чародейку из стен родного замка. Донельзя сердитый Майрит метался по коридору, а Тера, спрятавшись в нише за портьерой, отчаянно боялась того, что она может услышать. Разумеется, король не станет портить отношения с сыном из‑за какой‑то сироты — оборванки, дочери человека, именем которого в столице до сих пор пугают детей! Ее страшило даже не то, что после изгнания из дворца придется вернуться к прошлой жизни в лесной хижине, где несколько месяцев назад умерла ее бабка — единственный близкий человек, заботившийся о маленькой Ильтере, а то, что над ней нависло очередное предательство. Как только она начинала верить в то, что в жизни что‑то пойдет хорошо, от нее кто‑то отворачивался или уходил. Ей уже начинало казаться, что так будет всегда…
Взбешенный Майрит, выговорившись, вихрем улетел в кабинет в сопровождении верного Лонка. Подождав для верности еще некоторое время, заплаканная Тера выбралась из своего укрытия. Она отправилась в просторную комнату (которую до сих пор страшилась вслух называть своей) и решительно собрала в скромный узелок вещи, с которыми ее привел сюда Майрит. Усевшись на кровати, она стала ждать — по ее расчетам, за ней должны были вот — вот прислать кого‑нибудь из прислуги, кто скажет Ильтере Морн, что ей надлежит отправиться в свой старый дом и навсегда забыть дорогу во дворец. Но за ней не пришли ни через час, ни через два. Расстроенная, заплаканная и бесконечно усталая девочка так и заснула на кровати в обнимку со своим узелком и проспала ровно до того момента, как за ней и в самом деле пришли — звать к ужину. Вопреки ее ожиданиям никто не потребовал, чтобы она немедленно убиралась прочь из дворца, а Майрит за трапезой был, как обычно, весел и спокоен, да и вообще вел себя так, словно ничего не произошло. Конечно, она не должна была знать об этом письме…
Король написал сыну пространный ответ, основной идеей которого стало то, что он пока волен сам решать, кто будет жить во дворце. И если Дорнану это не нравится, то он сможет завести собственные порядки — после смерти отца, разумеется. Больше писем от сына не последовало. Ни одного за двадцать лет. Впрочем, гордый Майрит тоже не писал наследнику, который, похоже, твердо решил забыть дорогу в родной дом. Дорнан Койр, по слухам, давно стал полноправным рыцарем — тейллером, но и не думал возвращаться под отцовское крыло, и постепенно Ильтере стало казаться, что даже сам король уже прочит на место наследника скорее ее, чем собственного сына.
Эти двадцать лет имя Дорнана Койра вызывало у нее затаенный и какой‑то детский страх. Тера была уверена, что в один прекрасный день принц явится к отцу и настоит, наконец, на том, чтобы воспитанницу — самозванку выдворили прочь. Даже когда она уже стала полноправным боевым магом и, несмотря на протесты Майрита, переехала из дворца в собственный дом, мысль о том, что Дорнан может вернуться, вызывала у нее что‑то вроде зубной боли. Суровый взгляд наследника престола, который устремляли на нее даже его портреты, ничего хорошего приблудной дочери опального мага не сулил.
Король, впрочем, не разделял ее опасений. Он считал, что одного дня общения с воспитанницей его сыну хватит, чтобы убедиться в ее благонадежности и абсолютной преданности Дому Койр. Более того, когда Тера подросла до брачного возраста, Майрит сначала в шутку, а потом все серьезней стал поговаривать о том, что лучшей партии, чем она, его сыну не найти. Чародейка отшучивалась, мысленно обливаясь холодным потом, но король умел быть очень настойчив, когда хотел этого. Его методичные атаки привели к тому, что однажды Тера все же дала ему слово, о котором тут же пожалела. Она пообещала, что если когда‑нибудь Дорнан из Дома Койр сделает ей предложение руки и сердца, то она ответит согласием. Успокоенный Майрит остался вполне доволен, а Ильтере осталось утешать себя тем, что принц, весьма нетерпимо относящийся к ее персоне и явно не подпадающий под влияние отца, уж точно никогда и не подумает предложить ей разделить с ним королевский трон, не говоря уже про супружеское ложе! Скорей уж все три луны погаснут, или невыносимо заносчивая Даллара Игрен лично придет извиняться перед чародейкой!
Ильтера никогда не думала, что однажды будет с нетерпением ждать приезда Дорнана Койра. Но как только стало ясно, что Майрита уже не спасти, она потребовала, чтобы Коттар Лонк написал принцу письмо, которое она отправила тейллерам магическим способом. И теперь каждый ее день начинался с того, что она молила все земные и небесные силы, чтобы наследник престола как можно быстрее приехал в Эрнодар. Без него Майриту было некому передать королевскую власть. Если король не доживет до возвращения Дорнана, то после его смерти государство не спасет ни верная Тере армия, ни любые чудеса. Гражданская война, которая может разразиться в Эрнодаре, когда Дома будут рвать друг друга на части, заставила бы ее примириться даже с дюжиной строптивых принцев, каждый из которых хотел бы лично и собственноручно с ней расправиться. Особенно при том, что глава Дома Стелл, из которого происходила мать наследника, хранил многозначительно — зловещее молчание, глядя на суету вокруг престола.
Кроме того, приезд Дорнана означал бы освобождение Майрита и ее самой. Небеса пусть будут судьей новому королю — по первому же его требованию она уедет не только из столицы, но и из страны. Или, если Отец — Небо и три его дочери — богини будут милостивы к ней, попросит у него права служить на границе боевым чародеем — ей ведь уже не впервой вести магические бои. Как бы то ни было, она перестанет мучить и Майрита ан’Койра, и саму себя. Только бы поскорее! Ильтера глубоко вздохнула, ощутив приближение нового приступа боли. Пора было перестать размышлять о посторонних вещах и приготовиться отдавать силу. Умирающий король просыпался, и их общая пытка, которую она добровольно разделила с Майритом, входила в активную стадию…
Солнце замерло в самой высокой своей точке, и город Эрнодар — столица королевства Эрнодар — буквально плавился в его немилосердных лучах. Строгая северная природа нечасто баловала жителей по — настоящему жаркими деньками даже летом, поэтому более привычные к холоду, чем к теплу эрнодарцы предпочитали в такую погоду почти не выходить на улицы, прячась за стенами, создающими хоть какую‑то защиту от палящего светила. С окрестных холмов город казался почти вымершим или заколдованным, заснувшим, как принцесса из детской сказки.
Поднявшийся на холм неподалеку от дороги к западным городским воротам конь был ослепительно белым — без единого темного пятнышка. Роскошный скакун, которому позавидовали бы богатейшие из государей, выглядел так, словно выехал на краткую освежающую прогулку и мог бы без малейшей усталости отмахать еще много миль хорошим галопом. Восседавший на нем мужчина лет сорока с небольшим придержал коня, рассеянно поглаживая его ладонью по загривку. Его темно — синее одеяние, украшенное на груди гербом в виде вышитой серебром чаши, выдавало принадлежность к рыцарскому ордену Тейллер, эфес меча, висевшего на поясе, был исполнен в виде головы ястреба, темные волосы до плеч пронизывали редкие нити седины, а лицо хранило выражение немного усталой невозмутимости.