Мир вернулся, нахлынул страхом в запахе сандала, раскалённым на полуденном солнце воздухом, резким переходом от ярких вспышек под веками к полумраку спальни, освещённой отчего-то лишь падающим из коридора светом. Помню, я точно включала лампу на тумбочке… Я моргнула несколько раз в попытке прояснить зрение, сфокусировать взгляд. Нордан смотрел на меня изумлённо, растерянно, настороженно немного, недоверчиво, будто не понимая до конца, что и почему происходит. Поднял медленно руку, коснулся кончиками пальцев моей щеки, удостоверяясь, настоящая ли я. Я улыбнулась слабо, чувствуя, как перемешиваются усталость и радость.

– Я всё равно тебя нашла бы, куда бы тебя ни увезли, где бы ты ни оказался, – прошептала я. – Тебя от меня нигде не спрятали бы.

Хотелось смеяться от счастья, облегчения, но усталость сильнее, она увлекала в темноту, а у меня не осталось сил, чтобы противиться безмолвному её зову. Нордан нахмурился вдруг, беспокойство окатило с двух сторон.

– Котёнок?

– Айшель?

– Всё… в порядке… – успела произнести я.

И мир исчез во тьме.

* * *

Я возвращаюсь и в первое мгновение не понимаю, куда попала, как тут оказалась. Спальня, предрассветный сумрак, разгоняемый светом включённой лампы на столе перед окном. Беван, сидящий на стуле, пишущий что-то на листке бумаги, лежащем на краю столешницы. И я теряюсь – я умерла? Или брежу? Или всё ещё сплю и, подобно Нордану, вижу сон-воспоминание, тень своего прошлого? Поворачиваюсь и обнаруживаю, что половина кровати, на которой лежал Нордан, пуста.

– Очнулась, – Беван поднял голову, отложил ручку и, встав, подошёл к постели. – Как ты себя чувствуешь?

– Н-норд? – мой голос срывается от резкой волны паники, страха. Где он, почему его нет рядом?

– Живее всех живых, – заверил Беван и потянулся за стоящей на тумбочке чашкой с фарфоровой крышкой. – Он-то быстро восстанавливается, а тебе нужно время. Помнишь, мы это уже проходили в «Розанне».

Я приподнялась на локтях. Помню. И теперь всё так похоже – я отсыпаюсь после ранения, со мной сидит Беван, готовый напоить по пробуждению отваром, – что кажется, будто я вернулась в прошлое, перенеслась в загородное императорское поместье, где на меня напала кера.

– Где Норд? И Дрэйк?

– Где-то в доме, решают всякие мелкие бытовые вопросы, и за компанию Дрэйк вводит Норда в курс дела. Норд, конечно, не собирался отходить от тебя ни на шаг, но мы с Дрэйком настояли. А потом я вообще всех выгнал, чтобы не сопели у тебя над душой, всё равно делу не поможет. Лису отправил спать, Дрэйка к Норду, пусть совмещают приятное с полезным, – мужчина снял крышку и подал мне чашку со знакомой зеленоватой жидкостью.

– Опять снотворное?

– Тебе надо ещё немного поспать.

– С некоторых пор меня пугают снотворные, – призналась я.

– Это из запасов Дрэйка, так что можешь не опасаться.

Я села, взяла чашку и выпила отвар, ещё тёплый, горьковатый на вкус. Отдала пустую чашку Бевану, откинулась на подушку.

– Сколько времени прошло?

Мужчина поставил чашку на тумбочку, бросил через плечо взгляд в окно.

– Немного. Вон, только рассветает, – затем посмотрел на меня внимательно, пытливо. – Ты помнишь, что делала, когда… разбудила Норда?

– Поцеловала его. А потом, похоже, потеряла сознание, – но не чувствовала, что действительно умираю, как тогда в «Розанне», лишь сильную усталость.

– Когда мы с Лисой, услышав оклик Дрэйка, примчались сюда, то тебя и Норда окутывал золотой свет и жар, – пояснил Беван напряжённо. – До вас даже Дрэйк дотронуться не смог, а он спокойно руку в открытый огонь суёт, и ничего. Мы тебя звали, ты не реагировала, а затем стало как-то совсем невесело, потому что свет местами начал вспыхивать язычками пламени. И это не метафора, Шелли.

– Хочешь сказать, мы… я… горели? – помню жар, отблески огня под веками. Помню, что сияние было не таким, как обычно, ощущалось иначе. Но в тот момент меня не волновали мелочи, странности, я хотела только одного – разбудить Нордана, растопить его холод своим теплом, которого у меня оказалось вдруг так много.

И мне не жаль отдать ему всё, до последней капли.

– Не то чтобы горели, но явно собирались вспыхнуть победным факелом. Отсюда вопрос – так оно и было задумано? Если мне память не изменяет, твой дар проявляется в несколько ином виде.

– Я… не знаю. Я не размышляла особо, что и почему делаю, я просто делала, – и повторила бы, не колеблясь, снова, если бы потребовалось, если бы сумела.

– Ладно, главное, что вытащила, – мужчина улыбнулся ободряюще, поправил одеяло, но от меня не укрылась тень задумчивости в карих глазах. – Спи.

Возражать и спорить я не стала, сдаваясь неумолимому действию снотворного.

Кажется, проспала я совсем недолго, буквально час-другой, но, когда я открыла глаза, солнце давно уже поднялось над горизонтом, заглядывая через неплотно прикрытые шторы, и в комнате витал аромат тумана и мха.

Нордан.

Мужчина сидел на месте Бевана, читал письмо-отчёт Тайи, присылаемые ею ежедневно, – волчица всегда писала на одной стороне листа, складывала его и на другой подписывала, кому и от кого, – и сейчас я узнала послание подруги по характерным её вензелям на обороте. Нордан переоделся, и оставалось лишь догадываться, кто из мужчин пожертвовал ему новые чёрные брюки и тёмно-серую рубашку.

– Нехорошо читать чужие письма, – напомнила я.

– Оно лежало на видном месте, – ни намёка на оправдание или раскаяние, только констатация факта. – И должен же я знать, как дела у нашей дочери.

– И как у неё дела?

– Хорошо. Ровно настолько, насколько может быть у ребёнка, воспитывающегося посторонней женщиной в глуши на краю мира.

– Ещё и суток с твоего пробуждения не прошло, а ты уже недоволен, – я села осторожно, отмечая удовлетворённо, что от усталости не осталось и следа.

– Естественно. Звериная община в лесу не место для маленькой леди. Чему её там научат – охотиться и территорию помечать? – Нордан отложил письмо на стол, поднялся, приблизился к кровати. Опустился рядом со мной на край, и мы потянулись друг к другу, теряясь в простых крепких объятиях, в родном запахе.

Обнять, прижаться, убеждаясь, что это не сон, что всё наяву. Уткнуться лицом в плечо, застыть в кольце рук, не думая пока ни о чём, наслаждаясь ощущением близости, тепла друг друга, осознанием, что мы вместе и между нами нет расстояний, физических ли, эфемерных ли.

Моё безумное счастье.

Время вновь отмеряется ударами сердца. Я начинаю считать и сбиваюсь где-то на втором десятке, а Нордан отстраняется чуть, целует меня. Ощущаю его губы, стук сердца, запах, бьющийся приливной волной радости. Остальное – неважно. Даже недовольство мужчины не отталкивает, но рождает восторг яркий, бурлящий пенистым потоком, на грани сумасшествия – наконец-то Нордан здесь, со мной, и пусть ворчит, сколько его душе угодно.

Поцелуй становится глубже, наполняется оттенками, новыми и полустёртыми временем. Знакомая кислинка нетерпения. Тающий на языке медовый привкус счастья. Кружащий голову хмель желания обладать целиком, здесь и сейчас, не размышляя, не анализируя. Я отмечаю смутно, как откидываюсь обратно на подушку, прижатая к матрасу мужским телом. Запускаю пальцы в волосы, перебираю мягкие пряди. Ладони Нордана скользят по моему телу, стремительно, лихорадочно, знакомясь заново с изменившимися немного линиями, очертаниями. Накануне меня никто не раздевал, только сняли туфли, и я так и проспала в штанах и тунике. Мужчина тянет вверх край сиреневого шёлка, касается моего живота через плотную ткань штанов. Касается бережно, трепетно.

Я помнила этот жест. Пусть и было оно давно, и так недолго, но…

– Шель, у нас гости.

– Пусть зайдут попозже, – предложил Нордан раздражённо, однако поднялся, позволяя мне сесть и поправить тунику.

– Это весьма любопытные гости, – стоя на пороге комнаты, Лиссет побарабанила пальцами по дверной раме. – К нам с дружеским визитом пожаловал господин Эрин Игнаси. Тот оборотень с бала, выгуливавший доброхота Пейтона Лэнгхэма.

– Но что ему надо? – удивилась я.

– И почему я не могу вспомнить ни одного из этих имен? – нахмурился Нордан.

– Потому что ты вряд ли их знаешь, – пояснила лисица. – Эрин говорил, что они с Бевом вроде бы встречались в общих компаниях, но в вашем случае общая компания понятие слишком растяжимое.