Шаги на лестнице и по коридору, и в спальню осторожно заглянул Беван со сложенной бумажкой в руке. Дрэйк движением резким, быстрым подтянул одеяло и набросил другой его край мне на плечи, закутывая едва ли не как ребёнка по самый нос. Я не успела ни смутиться, ни удивиться, оказавшись под двумя слоями одеяла, прижатая к мужской груди, Беван же, намеренно не глядя на меня, помахал беспечно бумажкой.

– Записка от Галена, – сообщил Беван. – К ним с ожидаемо неожиданным визитом нагрянул собрат Маркус. Как Гален пишет, не иначе как проповеди во спасение души собратской читать. Причём старина Марк приехал в Атрию инкогнито и, вооружённый, вероятно, вашим опытом – полагаю, старшие решились просветить его на сей счёт, – прежде всего отправился на поиски прелестницы, сбившей его бывших учеников с пути истинного. Гален наставнику чуть голову не оторвал в самом прямом смысле, когда узнал, что тот уже успел тайно познакомиться с их драгоценной птичкой.

– Разве сирена не с Вэйдаллом? – спросила я.

– С Вэйдом, – ответил Беван. – И с Галеном. Я же говорил, у них всё сложно.

Сложнее, чем у нас?

В комнату стремительно вошёл Нордан, уже одетый в брюки и рубашку, забрал молниеносно у Бевана бумажку, развернул.

– Значит, старшие засуетились, – Нордан глазами пробежал записку и повернулся к Бевану. – И кстати, Бев, ещё раз увижу тебя в комнате, или на пороге комнаты, или подглядывающим за комнатой, где находится моя… где находится не совсем одетая Шель, и я с удовольствием напомню тебе, какие переломы срастаются, а какие гарантируют летальный исход даже долгожителю с ускоренной регенерацией.

Беван лишь усмехнулся и беспрекословно покинул спальню. Нордан обошёл кровать, наклонился ко мне, поцеловал в висок и сразу выпрямился. Я почувствовала, как напряглась рука Дрэйка, обнимающего меня за плечи, однако вслух мужчина ничего не сказал.

– Одевайся, Шель, и спускайся к завтраку, – велел Нордан ласково. – Хватит пока обсуждений в постели.

– Норд прав, – Дрэйк отпустил меня, встал. – Продолжим разговор за завтраком.

И, как ни в чём не бывало, оба мужчины вышли, закрыв за собой дверь, оставив меня растерянную, не понимающую, что и почему происходит. Только что Нордан поцеловал меня на глазах Дрэйка, а чуть ранее Дрэйк вошёл в нашу спальню, ни словом, ни жестом не выдав охвативших его эмоций, вероятной реакции на свою женщину, свою пару, находящуюся в постели с другим мужчиной. Как такое возможно? И Дрэйк попросил не волноваться об этом… Странно.

Я выпуталась торопливо из одеяла, привела себя в порядок, воровато проскользнув в ванную. Нашла там своё брошенное накануне платье, повешенное аккуратно на крючок вместе с чистыми полотенцами, и бельё и вновь залилась румянцем, вспомнив, что именно Дрэйк прибирал здесь, видел оставшийся после нас хаос, валявшуюся на полу одежду. Вернувшись в спальню, оделась и спустилась на первый этаж. Лиссет я нашла на кухне, хлопотавшую возле плиты. На столе блюдо с бутербродами, поднос с чашками, чайником и кофейником.

– Лиссет, – я приблизилась к обернувшейся ко мне подруге, понизила голос: – Я беременна.

– Что? – на лице лисицы застыло знакомое уже недоумение, растерянность, так похожие на мои недавние чувства, на чувства Дрэйк.

– Норд сказал, я беременна, – я с трудом сдерживала радость, детское желание попрыгать на месте, хлопая в ладоши. – Поэтому у меня изменился запах, поэтому моё сияние было золотистым с огненными всполохами, когда я пробудила Норда. Я беременна, – хотелось повторять это снова и снова, без страха, без обречённости, что преследовали меня в прошлый раз, повторять и наслаждаться воздушным ощущением счастья, лёгкости. – У Эсти будет сестричка.

– Уже?! – Лиссет посмотрела с сомнением на мой живот, затем принюхалась настороженно. – И впрямь, запах изменился… а я и не заметила. Дрэйк?

Я кивнула. Лисица обняла меня.

– Что ж, тогда поздравляю. Будет каждому мальчику по маленькой девочке.

– Стыдно признать, но я даже ревновала Дрэйка к сыну Хейзел, хотя её малыш ни в чём не виноват. Думала, почему Дрэйк гуляет с чужим ребёнком, уделяет ему своё внимание, возможно, даже испытывает тёплые чувства, когда у него мог бы быть родной? Дрэйк должен любить своего малыша, а не постороннего. Ужасно, да?

– Ладно тебе, – Лиссет отстранилась от меня и нахмурилась вдруг. – Надо дать тебе противозачаточное.

– Зачем? – удивилась я искренне. – Поздно уже.

– На будущее, – поправила лисица серьёзно. – Думать о предохранении никогда не поздно, особенно в вашем случае. Ты же с Дрэйком после того раза больше не…

– Только тогда, и всё.

– Вот-вот! Ты ведь не собираешься теперь практически постоянно ходить беременной и ежегодно рожать?

– Я не против большой семьи, – в детстве я часто жалела, что я единственный ребёнок, что нет у меня, как у других детей, братьев и сестёр, с которыми можно играть, которые поддержат в беде и в радости и не предадут.

– Семья у тебя и так уже не маленькая, – возразила Лиссет. – А детей надо не только рожать, но ещё и вырастить, воспитать и на ноги поставить. Если через несколько лет ты захочешь третьего, просто перестанешь принимать противозачаточное, дальше дело за природой и мальчиками, а до той поры лучше обожди. Да, благодаря яду ты восстанавливаешься быстрее, чем обычные женщины, но усердствовать всё равно не стоит.

– Хорошо, – вздохнула я смиренно, признавая правоту подруги.

– Где еда? – на кухню заглянул Беван, улыбнулся мне. – Мне рассказали, так что поздравляю, Шелли, с грядущим пополнением.

– Благодарю.

– Бери поднос и неси, – велела лисица.

– Вы тоже подтягивайтесь, – мужчина забрал со стола поднос с чашками. – Счастливые папаши места себе не находят, когда их цветочек не рядом, а я накопал информацию о хвостатом господине Игнаси.

Лиссет подхватила блюдо с бутербродами, и мы направились в столовую.

* * *

Веледа

У меня отняли свободу. Или, скорее, иллюзию свободы, в которую я наивно поверила, которой беспечно наслаждалась все эти месяцы.

Отняли надежду на лучшую жизнь, отняли робкие мечты и воспоминания, которыми я грезила в долгих снах.

Отняли Кадиима и папу.

Наши апартаменты в императорском дворце – золотая клетка, полная роскоши, всевозможных удобств и прислуги, готовой исполнить малейший мой каприз, любое моё пожелание. Почти любое. Я никуда не выходила одна, мне запрещено покидать территорию дворцового парка, даже в наших комнатах практически постоянно есть кто-то посторонний: горничные, лакеи, фрейлины Катаринны. За дверью дежурили по очереди папины наёмники, одетые как местные служащие, чтобы не привлекать лишнего внимания. Если я собиралась пройтись по дворцовым галереям или прогуляться по парку, меня обязательно сопровождали или один из них, или дама из свиты императрицы. Со мной мало и редко разговаривали – я не считала за разговор ни подобострастное кудахтанье прислуги, кружащей вокруг беспокойной, суетливой наседкой, ни нарочито бессодержательное щебетание фрейлин, полагающих, будто маска глупенькой недалёкой куколки способна меня обмануть. Отец близок к Катаринне, и поэтому мне известно лучше многих, что большая часть её фрейлин прекрасно обучены как флиртовать и соблазнять мужчин, выведывая для своей правительницы нужную информацию, так и убивать без промедления, если поступит приказ или возникнет острая необходимость. Я знала, что они сидели со мной не ради развлечения моей персоны, но для предотвращения побега или нежелательных контактов, словно мне есть куда бежать или с кем встречаться.

Папа отсутствовал целыми днями, а когда возвращался – чаще всего поздним вечером, когда я уже лежала в своей постели с книгой в руках, – то ни о чём не рассказывал, ничем не делился, и мне приходилось делать выводы по обрывкам чужих разговоров, складывать целую картину из случайных эпизодов.

Корпус, где располагались кабинеты братства, поджёг Дрэйк, и это его перстень в бумажном пакете передал слуга. В Атрии находились ещё два члена ордена, Гален и Вэйдалл – благодаря разбору отчётов я знала это наверняка. Тело Нордана забрали, итого братство Двенадцати лишилось сразу четверых. Формально они по-прежнему часть круга, сила и бессмертие всех двенадцати членов сохраняются, но позиции обозначены, братство разделено и теперь между отдавшими перстни и оставшимися пролегает пропасть, баррикады негласной войны.