Маргарите пришлось срочно съехать и снять квартиру в полуподвальном^ помещении в довольно неблагополучном районе Нью-Йорка — Бронксе. Южанам, привыкшим к строгой расовой сегрегации (в то время в том же Техасе негры ездили в отдельных трамваях, учились в отдельных школах и ели в отдельных ресторанах), было непривычно жить и сталкиваться в общественных местах с чернокожими и пуэрториканскими соотечественниками. К тому же Ли постоянно дразнили в школе за южный акцент и джинсы (джинсы в Нью-Йорке в то время воспринимались как деревенская одежда; ходить в них в школу было примерно то же самое, что прийти в московскую школу того времени в лаптях).

Ли стал прогуливать школу. Сначала он делал вид, что ходит туда, чтобы не расстраивать мать. Уходя утром из дому, мальчик целыми днями катался в нью-йоркском сабвее, ходил в зоопарк. Маргарита работала страховым агентом и иногда брала Ли с собой. Тот сидел в машине, ожидая, пока мать закончит дела с очередным клиентом. Потом Маргарита устроилась на работу в магазин женской одежды. Сама она всегда элегантно одевалась и обладала хорошим вкусом.

У семьи Освальдов в Нью-Йорке впервые не было ни собственного дома, ни небольшого участка вокруг него. Если раньше Ли мог играть с собакой возле дома, где, по крайней мере, его знали соседи, то в большом городе он был абсолютно чужой. Маргарита поняла, что сделала ошибку, перебравшись в Нью-Йорк. Чувствуя себя виноватой перед Ли, она баловала его еще больше. Например, на Рождество 1952 года она купила ему модель органа, выложив за нее всю свою недельную зарплату. Скоро Маргарита узнала, что сын прогуливает школу. Но дальше уговоров вернуться туда дело не пошло. И тут впервые Ли столкнулся с законом, и столкновение это было далеко не из приятных.

В США вопросы образования находятся в компетенции штатов, и стандарты этого самого образования существенно разнятся. Техас, откуда приехали Маргарита и Ли, был одним из самых отсталых в социальном отношении штатов Америки. Тамошние власти считали, что получение образования является личным дело каждого. Нью-Йорк в этом смысле был более прогрессивным, «европейским» штатом. Здесь школьное образование было обязательным, и родители должны были обеспечивать посещение школы своими детьми. Систематические прогулы считались соответственно нарушением закона.

В январе 1953 года специальный сотрудник департамента образования Нью-Йорка, выявлявший на улицах города прогуливающих детей, «засек» Ли в зоопарке Бронкса. Мальчик был опрятно одет и, судя по внешнему виду, неплохо питался. Сотрудника Ли назвал «проклятым янки». После установления факта прогула завертелся бюрократический механизм дознания причин подобного поведения. К удивлению Ли и Маргариты, их стали бомбардировать повестками в специальный суд по делам несовершеннолетних. Мать и сын эти повестки игнорировали, считая, что посещение школы их личное дело.

В марте 1953 года Маргарита все же появилась в суде и обещала, что мальчик станет регулярно посещать школу. Она говорила, что Ли никак не может приспособиться к новым условиям жизни. Как, впрочем, и она сама. Все эти аргументы не возымели никакого действия. Установив, что Ли в школу так и не вернулся, 16 апреля 1953 года суд принудительно направил его в специальный «молодежный дом» (что-то вроде колонии для «трудных» подростков) с целью психологического и психиатрического освидетельствования.

Для Ли это был настоящий шок. Ведь он никогда не делал окружающим ничего плохого. И вдруг его поместили в настоящую тюрьму, где сидели дети, обвинявшиеся, например, в убийстве. У мальчика впервые в жизни не оказалось столь важного для него собственного жизненного пространства. Он жаловался, что ему приходится раздеваться перед другими детьми и принимать вместе с ними душ.

Ли умолял мать скорее забрать его домой, и Маргарита предпринимала для этого все усилия. Но все было не так просто. 1 мая 1953 года Ли освидельствовал психиатр доктор Ренатус Хартог. Он не нашел никаких психических отклонений у ребенка. Наоборот, в своем отчете доктор отметил, что Ли обладает хорошими способностями, развитым абстрактным мышлением и богатым словарным запасом. Несмотря на многомесячные прогулы, мальчик не отстал по школьным предметам. Интересно, что сам Ли оценивал свою успеваемость очень низко. Психиатр абсолютно правильно рассудил, что, не обладая способностью адаптироваться к окружающему его миру, мальчик сам убедил себя, что претендовать в жизни на что-то серьезное он не может. Хартог сделал вывод, что Ли является продуктом сломанной семьи. Его нежелание вступать в контакт с окружающими вызвано тем, что никто не интересовался его внутренним миром. А он, по оценкам доктора, был полон мечтами и фантазиями, в которых Ли вел совсем другую жизнь.

Хартог не нашел каких-либо психических отклонений или явной склонности к насилию (хотя Ли открыто признался, что иногда бил мать, если она не готовила ему ужин). Психиатр рекомендовал выпустить Ли из «молодежного дома», продолжить за ним наблюдение и подключить к его воспитанию какую-нибудь общественную организацию.

Социальному работнику дома Эвелин Зигел удалось разговорить скрытного подростка. Причем сама Зигел в отчете отмечала, что Ли «растет», когда с ним говорят, деликатно интересуясь его проблемами. Мальчик прямо сказал, что не помнит, чтобы о нем вообще кто-нибудь заботился. С матерью ему говорить не о чем, у братьев своя взрослая жизнь. Свою будущее он представлял в армии, как его старшие братья. Зигел это показалось странным, ведь Ли терпеть не мог находиться постоянно с другими людьми. Мальчик ответил, что армия — это возможность закалить характер. На самом деле Ли просто не видел перед собой другой возможности вырваться из-под материнской опеки. Профессиональное образование, жилье и питание таким, как он, подросткам из неблагополучных семей могла тогда в США предоставить только армия. Именно поэтому туда и пошли оба его старших брата.

В беседе Ли признался в ответ на вопрос, что в своих мечтах он иногда мучает и даже убивает других людей. В общем, это было неудивительно, если учесть, что в школе над ним откровенно издевались. Причину своих прогулов Ли объяснил просто: есть дела поважнее, чем школа. Какие именно, он уточнить отказался. Тем не менее, когда ему обрисовали альтернативу «молодежный дом» или школа, он сразу же выбрал последнюю, хотя и без всякого энтузиазма.

Сотрудники дома провели беседу и с матерью, которая в целом встала на защиту своего ребенка. Она считала, что помещение ее сына фактически в тюрьму за прогул занятий явно излишняя мера. Маргариту в доме запомнили как хорошо одетую, увереннную в себе женщину, за внешней любезностью которой скрывался железный характер. Интересно, что и Ли, и Маргарита подчеркивали в беседах, что похожи друг на друга характерами. Как говорил Ли, он не любит разговаривать с другими людьми, и его мать тоже не испытывает в этом потребности.

В общем, Ли выпустили из дома «условно», но поместили под постоянное наблюдение. Интересно, что общественная организация, которой суд порекомендовал заняться воспитанием ребенка, отказалась от этого, сославшись на перегруженность своих сотрудников. Выходило, что Маргарита Освальд была права: они с Ли никому не нужны в этом мире, а все сотрудники «молодежного дома» лишь только отрабатывали свою зарплату.

И действительно, что произошло? Мальчика задержали в зоопарке. Он не ходил в школу, потому что там над ним издевались, как над чужаком и нищим. Мать работала каждый день до 8 вечера, чтобы содержать семью, и у нее физически не было времени заниматься сыном. Какую же реальную помощь предложили власти этой семье? Может быть, работу матери на неполный рабочий день? Или группу продленного дня в школе? Отнюдь. Затаскав ребенка по судам и подвергнув его тестам как подопытного кролика, семье Освальдов предложили обратиться за помощью в частную организацию, Армию спасения, которая немедленно отказалась.

Невольно напрашивается сравнение с Советским Союзом, куда Освальд попадет уже через 6 лет. Там тоже, как, впрочем, к сожалению, в любой стране мира, хватало матерей-одиночек. И там тоже боролись с прогулами школы, хотя и гораздо более гуманными методами (в суд за посещение зоопарка не вызывали). Однако в СССР работающие матери могли рассчитывать на реальное, а не показное внимание государства. К их услугам были почти бесплатные продленные группы в школах, многочисленные секции для детей. Не говоря уже о пионерских лагерях летом и различных льготах на работе. Никаких даже отдаленно подобных льгот не было в США. Зато сотрудников «молодежного дома» интересовало, почему Маргарита и ее сын регулярно не посещают церковь. Ясно, как воспринимали подобные ханжеские вопросы замученная работой продавщица и ее никому не нужный сын.