- Да, с такого юнца телохранитель хороший должен получиться. Но удар и он при-нять на себя сможет в случае чего. От стрелы заслонит...- напомнила с тонкой иро-нией.

- Не надо, Айна, пожалуйста!- Лидас страдальчески поморщился.- Хочешь, я тебе кое-что подарю. Специально для тебя приберёг.- Он протянул золотую пластинку с непонятным рисунком. Айна долго рассматривала украшение, поворачивала на ла-дони то туда, то сюда, поджала губы и нахмурилась: ни дать, ни взять, специалистка по виэлийским украшениям.

- Цепочка такая тоненькая, как паутинка,- отметила вслух, поднимая пластинку до уровня глаз.- А узор непонятный. Совсем не разобрать, что за линии. Видно сразу: виэлийская работа.

- Да!- Лидас наблюдал за ней с довольной улыбкой. Угодил! Айна обожает подоб-ные безделушки, особо ценит виэлийские.

- А кто раньше её носил, знаешь?

- Какая-нибудь из виэлиек, наверное. Я не сам её снимал, просто выбрал из общей кучи...

- А что-нибудь ещё там было? Чтоб такой же работы по качеству?- Айна перебро-сила на плечо не завитые до конца волосы, принялась застёгивать цепочку. Склонён-ная на бок голова, глаза, глядящие вниз, сосредоточенный вид - какой она была красивой в эту минуту! Лидас залюбовался, не ответил сразу.

- Там были другие, такие же хорошие украшения?- Айна переспросила, чуть повы-сив голос.

- Были. Много всякого. Я не обращал внимания особенно. Мечи там точно хоро-шие были - это помню. А у Кэйдара свой личный, трофейный, взятый в бою... Эти же ещё неизвестно, кому достанутся при делёжке.

Айна хмыкнула. Как все женщины, она не понимала мужской страсти к хорошему оружию.

- Что мечи? Ты думал иногда, почему какие-то варвары могут делать такую тонкую работу, где-то берут столько золота и серебра, а мы же, мы, - Творцом одаренные люди, любимые Им, - только слепо копируем их изделия? Почему так?

- Я тоже часто про это думаю. Ведь раньше, лет двадцать-тридцать назад, когда мы уже торговали с виэлами, у них не было столько золота. Единичные случаи - не в счёт. Потом они начали обмениваться ими с нами. А нам этого стало мало! Мы унич-тожили всё племя, взяли много - не спорю! Но, а потом, потом кто нам даст это всё? Да, я был против этого похода с самого начала. Это глупо, так же глупо, как резать корову, которая каждый день даёт молоко, только для того, чтоб один раз наесться мяса до отвала. Глупо...

- Ну, кто-то из мастеров всё равно должен был остаться. Из тех, кто сможет пере-дать своё ремесло...

- Мужчин вообще взяли очень мало. Вряд ли из них хоть кто-то в жизни держал в руках слиток золота... Простые пастухи и кочевники.

- А этот твой? Ты спрашивал? У него, вроде бы, тонкие пальцы. Он мог бы, мне кажется...

- Ай!- Лидас взмахнул рукой то ли в отчаянии, то ли в беспомощности.- Какое там? Он всё забыл после бичевания. Я пытался разговаривать с ним. И Лил спрашивал - бесполезно! Как животное...

- И зачем тебе тогда такой телохранитель?- Айна продолжала рассматривать пла-стинку, придерживая её на ладони.

- Он смелый. И упрямый. Он привязался ко мне...

- Скажи просто: стало жалко мальчика,- Айна рассмеялась, роняя голову на спинку кресла, глядя на Лидаса смеющимися глазами. Пластинка на её груди тоже побле-скивала в свете светильников.- Ах, какие мы сентиментальные! Варвара пожалел? Этот варвар посягал на жизнь моего брата, а ты пожалел его, да?- Она уже открыто смеялась, просто проверяла его реакцию, а потом, вдруг резко оборвав саму себя, устало сказала:- Всё! Хватит про этих виэлов, к демонам их! Я спать хочу... Где там Вира? Когда она принесёт воду?

- Зачем тебе? Иди, лучше, ко мне...- Лидас попытался взять её за руку, но Айна отмахнулась.

- Не надо!.. Я ничего не хочу... Иди, лучше, прими ванну. Он тебя пахнет морем. Ты пыльный. Иди!

Тон её голоса был таким, что Лидас не решился настаивать, молча вышел из спаль-ни. А Айна ещё долго сидела потом одна, думая о чём-то своём, поглаживая поду-шечками пальцев подаренную мужем пластинку.

* * *

Первые несколько дней своего возвращения в этот мир он ничего не мог вспом-нить. Все чувства, все воспоминания заслоняла собой непрекращающаяся боль. Но постепенно боль отступила, стала слабеть, и он почувствовал рядом с собой присут-ствие других людей. Их было двое: один - сдержанный, спокойный, с внимательным изучающим взглядом, он пытался поить какими-то горькими пахучими отварами, от которых начинало тошнить, но ещё больше хотелось спать; другой, который моложе, появился позднее, постоянно всё спрашивал о чём-то на непонятном языке, недо-вольно хмурился и кормил насильно размоченным в вине белым хлебом.

Он звал его очень знакомым словом: виэл. Оно значило что-то, но чтом именно, вспомнить никак не получалось. Память вообще отказывалась помогать, отказыва-лась принципиально, так, что всё вокруг: дома, природа, люди - вся обстановка казались совершенно чужими. Только один человек не смотрел на него враждебно - его хозяин, тот, который кормил вином и хлебом, тот, который звал его этим непо-нятным именем.

Отплатить же ему за доброту и заботу никак не получалось. Зато он позволял со-провождать себя всюду и даже отдавал короткие команды. Взмахом руки или голо-сом. Их приятно было выполнять, ведь это казалось единственной возможностью отплатить добром за добро.

Дни шли неразрывной чередой, и он уже сам к себе привык обращаться по слову "Виэл". Но звучание этого имени рождало в памяти приятный зуд близкого узнава-ния, когда кажется: стоит лишь чуть-чуть напрячь мозги - и всё вспомнится само собой.

И что-то вспоминалось. Неожиданно, резко. Кем-то брошенное слово, созвучное с другими из прошлого, вытаскивало наружу целые картинки, и тогда Виэл аж оста-навливался, как громом поражённый, замирал, заново прокручивая в памяти всплы-вающие воспоминания, мысленно укладывая их в единую мозаику своего прошлого. Но сколько в ней оставалось белых пятен, огромных белых пятен, которые ничто пока не могло заполнить.

Среди людей этого чужого и враждебного мира один выделялся особенно. Лицо его казалось знакомым, но не этим он был интересен. Его взгляд, его надменное холёное лицо аристократа, его неприязненно изогнутые губы вызывали непонятную, необычную по своей силе реакцию. Виэл ненавидел его глухой, хорошо скрываемой ненавистью, и не мог понять её причины. Тот человек не давал повода. Он презирал, а чаще не замечал, просто скользил скучающим взглядом по нему или смотрел сквозь, будто совсем не видел, и всё равно встречи с ним - нечастые встречи в ог-ромном лабиринте Дворца - заставляли внутренне подбираться, сжиматься, как для броска, даже пальцы стискивались в кулаки, будто ждали удара.

Главным препятствием на пути сближения с чужим миром, оказался язык. Его Виэл совсем не понимал. Ощущение от этого возникало такое, будто всё вокруг - кошмарный сон, который всё никак не кончается.

Только внимание к каждому слову, терпение и хорошая память были на его сторо-не. Оставаясь в одиночестве или шёпотом, про себя, он проговаривал чужие слова чужого народа. И радовался, когда собственные познания в незнакомом языке уже через месяц стали давать ощутимые результаты. Реплики окружающих теперь не казались набором пустых звуков, что-то улавливалось в них: слова, короткие фразы, личные имена. Иногда он даже сам пытался ответить или спросить, но на него смот-рели с удивлением и насмешкой. Так, если б заговорить пыталась лошадь или собака.

* * *

Айна жила скучной жизнью. Это Лидас постоянно был чем-нибудь занят. Сам Правитель чаще поручал дела ему, чем родному сыну. Кэйдар оказался не из тех, кто может добросовестно, как своё, делать чужое дело.

А ещё это строительство поместья в предгорье, оно занимало много времени. И требовало денег. Всю весну, всё лето Лидас только и думал о закупке строевого леса, о подвозе камня, о найме мастеров-строителей. Один лишь военный поход отвлёк его от этих дел.

Не то что бы Айна скучала по мужу, но, когда он был рядом, можно было хоть как-то развлечься. Закатить скандал, например. Или наоборот, прикинуться ласковым котёнком и получить в подарок какую-нибудь милую безделушку.