Помоги мне исполнить мечты

Либерт Таисса

Жизнь — это то, что происходит с тобой,

пока ты оживленно строишь 

совершенно другие планы.

Джон Леннон.

Мы боимся верить и любить.

Мы боимся мечтать и летать.

Мы боимся замертво упасть.

И уже больше никогда не встать.

Мёртвая Душой.

От автора

Просто хочу сказать, что данное произведение является плодом фантазии автора. Конечно, не без идей, которыми иногда меня снабжали и которыми я вдохновлялась.

Также хочу напомнить, что всё, описанное ниже, не является описанием реальный событий или фактов, это всё — всего лишь результат моего воображения.

Я не пытаюсь затронуть кого-либо по религиозным или социальным признакам, не стремлюсь ущемить чье-либо чувство прекрасного или иные душевные порывы. Данное произведение не содержит пропаганды суицида или описания способов самоубийства. Мне это всё ни к чему. Все не так страшно, правда.

Сейчас я становлюсь всего лишь невольным наблюдателем спектакля, что развернется у Вас в воображении, и не знаю, какой вывод сделаете Вы об этой истории, что вынесете из неё для себя, долетит ли до Вас тот смысл, которым я старалась наполнить эти строки. Но надеюсь, что да.

Посвящается

Е.Р.

Часть первая "Удар"

Один

Я сижу на койке в палате и все не могу дождаться, когда же мне можно будет покинуть это место. Мне надоело видеть всю эту аккуратность, фальшивые улыбки медсестер, есть пищу, которую здесь подают, терпеть разнообразные уколы, глотать таблетки. Это так мне наскучило, что я бы отдала все за любую возможность, чтобы ускользнуть отсюда. Только вот незадача: за мной хорошенько присматривают.

— Эмили Беннет? — постучав в дверь и приоткрыв её, спросил мужчина в халате.

На внешность он был очень мил, пожалуй, самый приятный доктор из всех, что мне встречались. А еще он никогда не пристает с дурацкими вопросами! Доктору уже лет за шестьдесят, он очень добр и учтив; его волосы седыми прядями уложены на левый бок, но иногда, если случается очень много работы, он появляется в растрепанном виде, прибавляющем ему пару десятков лет к молодости.

Несмотря на его возраст он всегда выглядит очень живым и жизнерадостным. Это я поняла спустя три дня моего здесь пребывания. На все вызовы (как срочные, так и нет) он всегда шел с радостью, словно ему приносило удовольствие то, что он делает: спасает жизни людей и лечит их. И, если честно, вопреки моей вечной грусти он, не подозревая об этом, оставлял какой-то приятный след в моей душе. Одним словом, я очень рада, что этот человек — мой доктор, а я являюсь его пациенткой.

На самом деле, это не первый мой визит в травматологическое отделение, но именно к эту лечащему врачу я не попадала еще ни разу. И, правда, не думаю, что этот случай последний.

— Собственной персоной, — с выдохом произнесла я.

Я чувствовала себя отлично, хотя последние годы дышать полной грудью мне давалось с трудом. Нет, нет, это вовсе не из-за каких-нибудь травм грудной клетки — просто само знание, что я все еще жива в этом тленном мире, меня убивает. И еще кое-что.

— Я пришел тебя проведать, — сказал он, а я кивнула, как бы приглашая его внутрь.

Войдя в мою палату, он тихонько, как и всегда, закрыл за собой дверь, чтобы не нарушить тишину, находящуюся у меня в «апартаментах». Доктор мягко и бесшумно ступал по полу, и я уже в какой раз спросила себя: «Как он это делает?». Сев на мою постель, он развернул папку с моим именем, достал ручку из кармана белоснежного халата, поправил маленькие круглые очки, которые постоянно спадали с его носа, и стал пристально меня оценивать.

— Как ты себя чувствуешь? Голова не кружится, не тошнит, в глазах не темнеет?

— Нет, все отлично, спасибо, — отчеканила я. За неделю я, наверное, уже успела выучить эти слова наизусть: вечные, одинаковые и монотонные расспросы медсестер, доктора, которые меня очень раздражают.

— Хо-ро-шо, — медленно произносил он, записывая в карточку, какое у меня самочувствие. Чернила у него в ручке светло-синие, а не темные, как у многих других. А еще его ручка никогда не оставляет клякс и не мажет по бумаге, что очень практично. Следя за тем, как медленно двигалась его ручка по линованному листу и как на нём выводились красивые прописные буквы, словно он всегда был художником, я пыталась сосредоточить весь свой мозг и вспомнить имя доктора.

Какая же я глупая! Все время забываю, как его зовут. К счастью, он всегда носит на своем халате что-то, что могло бы мне помочь. Я присматриваюсь к бэйджику, что был закреплен булавкой на левой стороне груди.

— Доктор Фитч, а когда я уже смогу покинуть это… помещение? — Мне до жути хотелось сказать «заведение». Заведение… боги, о чем я думаю?

За последний год, что я провела в таком унылом состоянии, я стала такой несносной и рассеянной. А еще мне Лондон — моя единственная подруга — говорит, что я эгоистка. Ох, если бы она только знала всю правду… Хотя, если она так говорит, то, скорее всего, так и есть, ведь ей со стороны намного виднее. Но, как говорится в одной забавной фразе — чья бы корова мычала. Подруга сама-то стоит десятерых таких, как я!

— Мы сегодня еще раз проведем рентген височной доли, — доктор Фитч протянул руку и указал на мой правый висок. Он сейчас был наполовину выбрит миллиметра под три; на коже все еще остались следы от недавнего происшествия, — и если все будет хорошо, то завтра ты можешь поехать домой.

«Домой», — подумала я. В это мгновение истинное значение «дома» оказалось таким далеким, таким неприступным, словно мечта. А где мой истинный дом?

Уже как два года мне не хочется возвращаться домой. Не думаю, что меня кто-то там ждет. Хотя бывает порой: если отцу вздумается выместить на мне всю злость или если он внезапно снова будет винить меня во всех бедах, то да, он может ждать меня, хоть вечность. А когда дождется, то с еще большей яростью и энтузиазмом возьмется за своё любимое дело. От этих воспоминаний у меня ужасно заныла спина в тех местах, где серебряные полоски исчертили мою кожу.

— Так, давай, я осмотрю твои повреждения, — продолжил доктор Фитч. Он отложил в сторону мою карточку с ручкой и показал жестом, чтобы я развернулась на девяносто градусов.

— Говорите, словно с жертвой автокатастрофы или аварии, которая произошла вчера, — недовольно произнесла я, разворачиваясь боком и немного приподняв футболку. На моей спине и на моих ребрах сейчас плясали горчичного цвета пятна, уже пожелтевшие и старые.

— Мне нужно записывать все, даже твои синяки. — Он говорил усталым голосом. Конечно, кому за неделю не надоест унылая пациентка, которая вечно жалуется на все и вся? Ведь почти всегда, когда заканчивались эти однотипные расспросы, то мы с доктором Фитчем немного разговаривали. И пусть он не задавал мне вопросов, откуда появились у меня все эти увековечения, я думаю, что он подозревал. И чем больше мы с ним общались, тем больше я сама начинала болтать обо всех этих причинах, хоть и косвенно, не называя сами факты. Довольно странно, да: девушка-подросток, как я, и пожилой мужчина смогли найти общий язык?