— Я хочу сделать такую татуировку, — говорю мужчине, — только на руке. Вот тут. — Показываю на тыльную сторону ладони. Там её будут видеть все.

— Отличный выбор! А вы у нас совершеннолетние, дамы?

— Конечно, — отвечает подруга и хлопает глазами.

— Что ж, ладно, поверю вам на слово.

Было очень больно, словно кожу раздирают на части, хотя мне и вкололи обезболивающее. Это пояснялось тем, что у меня низкий болевой порог. Меня немного раздражало жужжание машинки. Когда рисунок был готов, примерно, на половину, рука начала сильно кровоточить, но мастер не обращал на это внимания. Он сказал, что нужно закончить, а затем обработает руку. Постепенно на моей руке распускалась роза, а паук начинал протягивать свои лапки к костяшкам моих пальцев. Татуировка была просто прекрасной.

Мастер сказал, какую мазь нужно купить, чтобы тату быстрее заживало. В среднем этот процесс будет длиться от одной до двух неделю. Когда корочка слезет, а за ней и небольшая пленка — значит все, рука зажила, татуировка стала окончательно частью твоего тела, и можно больше не мазать её. Если, конечно, она заживет до того времени.

Теперь я зима с пауком и розой на ладони.

Чтобы закончить мой образ мне не хватало красивых глаз. Лондон додумалась быстрее меня. Зайдя в оптику, мы купили три пары линз: первая — голубые (чтобы лучше выразить оттенок моих глаз), вторая — карие (просто для образа), третья — линзы с белой радужкой (чтобы быть необычной). С последней парой линз я вполне могла походить на ПЖЧ*.

— Что еще можно сделать? — спрашивает Лондон.

Я пожимаю плечами и прокручиваю в голове свой список. У меня есть два варианта, но нужно выбрать что-то одно, а следующее сделать в другой раз. И я останавливаюсь на самом легком.

— Хочу напиться, — произношу.

— Портвейн? Виски? Кола? — шутил Лондон.

— Я хочу напиться так, чтобы на утро я ничего не помнила. А если даже и запомню, чтобы меня мутило и хотелось выпить всю упаковку анальгина. Чтобы меня мучило жуткое похмелье.

— Ты хоть знаешь, о чем говоришь? — удивляется подруга.

— В том-то и дело, что нет. Я не знаю, какого это. Только наслышана.

— Ну ладно, — отвечает она.

Я никогда не напивалась. Конечно, пить по чуть-чуть — это одно, а пить так, чтобы до беспамятства — это другое. Хотя вообще, мне не нравится алкоголь, не нравится его вкус. Он противный, и нос от него невольно морщится, даже если это вино, дорогущее, вкусное и уже двадцати лет выдержки.

Раньше я не понимала, зачем люди пьют алкоголь и зачем напиваются вдребезги. Но теперь понимаю. Его пьют вовсе не ради вкуса, наслаждения и еще чего-нибудь подобного, — хотя это тоже играет немало важную роль — люди напиваются, чтобы забыть свою боль. Притупить её пьянящим игривым вином или обжигающим горло коньяком. Чтобы дать волю чувствам, а не прятать их где-то в глубине души. Поэтому то, что люди говорят и что делают в легком пьяном состоянии — частенько бывает правдой.

Но это не относится к моему отцу. Он пил по-черному. И его состояние вовсе нельзя было назвать «легким» опьянением, это был уже конкретный годовой запой. И тогда он был просто конкретным мерзавцем. Алкоголь его уже разрушал и уничтожал его душу.

Домой я забежала ненадолго, лишь бы переодеться и снова уйти. На часах пятый час. Мы весь день провели с Лондон в торговом центре. Дом, кстати, был пустой. Кристи, вероятно, на подработке, мама с папой тоже на работе. Одна я свободна. У них у всех есть цель в жизни, а у меня её нет. Единственный мой стимул — это мои желания. Я хочу побыть настоящим подростком, который делает ошибки, наступает по сотне раз на свои грабли, напивается в первый раз и в первый раз накуривается, переживает из-за несчастной любви, сбегает из дома, интересуется чем-то своим, тем, что не будет понятно другим окружающим. И это «что-то» будет твоей сутью, доказывающее, что ты индивидуален.

Но я мыслю слишком серьезно, чтобы быть как все подростки, хоть и стараюсь походить на них. Я слишком грустная. Для таких, как я, возможно, есть отдельный уголок.

Напиться — вот моё желание. Да, пусть часть того, что есть в моем списке, не так наивно и невинно, как у моих сверстников, но я просто обязана все это успеть сделать.

На мне свитер, джинсы и сандалии, сверху утепленная курточка. На улице становится все холоднее, но мы с Лондон не очень тепло оделись — на ней какое-то короткое платье. Незнакомый дом, куда мы сейчас направляемся, манил светом, льющимся из окон. Хоть и окна были завешаны занавесками, можно было разглядеть различные тени людей, скользящих по комнате из стороны в сторону. Мы постучались в дверь.

— Лорен Уоррен, которая Лондон, да? — спросил парень в странной шапочке, выглянув из-за двери.

— Не называй меня по имени, — грубо ответила она. — Да, это я.

И нас пригласили войти.

Это была вечеринка. Людей здесь не особо много было, но из-за маленьких размеров комнат казалось, что здесь находится целая толпа. Воздух здесь спирал легкие, потому что он пропах дымом от косяков. Большинство сидело на полу, они передавали косяк из рук в руки по кругу. Чем-то они мне напомнили времена «детей цветов». Лондон толкала меня идти дальше, и вскоре мы сидели возле дивана с банками «Милуоки».

Не люблю пиво, оно пробуждает во мне неприятные воспоминания. Даже после двух баночек я все еще мыслила относительно трезво. Это все объясняется биологической переносимостью: кто-то пьянеет сразу же, сделав даже пару глотков, а кому-то и литры всё нипочём. Поэтому после Лондон принесла стакан коньяка, который, на самом деле, оказался паленой водкой. Сделав всего глоток, у меня в горле все невыносимо защипало и зажгло, я начала кашлять. Подруга заставила меня съесть половинку огурца, чтобы унять боль, что, кстати, помогло. С горем пополам я допила этот стакан и теперь-то была окончательно пьяна. Мы танцевали, с нами танцевали. Кто-то курил, кто-то смеялся. Все были относительно счастливы.

Не помню, как я добралась до дома, помню лишь наши холодные объятия с унитазом. Помню, как я успела поссориться с сестрой, а затем поползла в ванную. Я так и уснула на коврике рядом с унитазом, пока вновь не проснулась посреди ночи, чтобы прочистить желудок. Затем я кое-как добралась до кровати, и, не раздеваясь, так и легла в постель.

Что ж, Эмили, твоя первая ошибка и твои первые ощущения после выпивки. Все, как ты хотела. Можно еще два пункта вычеркнуть из списка. Осталось лишь вспомнить, что я наговорила сестре, когда вернулась, и извиниться. Большинство подростков так напиваются, я хочу быть таким подростком, не заботясь о том, что скоро умру. Но сейчас я не могу об этом думать, потому что мой мозг отключается, а глаза потихоньку смыкаются. Я засыпаю.

Комментарий к главе:

*ПЖЧ — термин, используемый в сериале «Во плоти», означает принадлежность к людям, страдающим синдромом частичной смерти, т.е частично зомби.

Восемнадцать

Все-таки проснуться на утро с головной болью, высохшим горлом и больными мышцами (видно, из-за того, что я поспала на неудобном коврике в ванной комнате) мне явно не хотелось. Говоря о похмелье, я и не думала, что будет так плохо. Отекшее лицо, засаленные и сбившиеся в ком волосы, ужасный запах изо рта — вот последствия опьянения. Я приняла ванну, думая, что расслаблюсь в горячей воде и приду в себя. Жадно глотала воду из крана, чтобы хоть как-то смочить горло, но все это не помогало. Интересно, так и должно быть?

Непривычно видеть в зеркале своё отражение, свои белые волосы. Даже с таким ужасным видом светлый цвет волос приносил какую-то свежесть моему лицу, я выглядела не так уж и плохо. Рука побаливала, но несильно. Я нанесла толстым слоем крем, который купила еще в аптеке вчера с Лондон.

Я была очень удивлена, когда увидела, что родители уже с самого утра у нас дома. А затем поняла, что проспала весь день, и сейчас уже три часа дня. Кристи меня игнорировала.