— Да идите вы?! Сдурели? Мы по фронту друзья! — огрызался Степан Анисимович, отталкивая руки.

Коротышка уже готовил кулаки.

— Миша?! Перестаньте! Что вы? С ума сошли? Это мой.. Наш повар. По фронту. Сейчас же уйдите!

Еле отстал.

— Ну, девка, не ожидал.. Жива?!

— Жива! Что вы?

— Да слыхал, убило тебя. Ранило ли тяжело?

— Ранило.

— Горевал. Вот как! Не дожила, мол, девка до победы. Полшага оставалось. Жива! Слава богу! Как же.. И уши-те целы? Носишко цел? А? Лисичка? Вспоминал тебя! Вспоминал. Да идите вы? Чего надо? Поговорить

человеком дайте. Мы с ей четыре года! На фронте маялись. Понятно вам? У ей орденов-медалей, может, больше, чем у вас у всех. Сколь получила?

— Ничего.

Изменился в лице. Вгляделся.

— Как так? Что такое?

— Так вот. «За Победу» дали.

— А за Днепр? За дугу? За раненья?

— За них не дают. Не получилось.

— Да ты что это, девка? Да разве можно? Да как же так? Ведь тебя весь полк, можно сказать, знал! Сколько ты вынесла. Сколь? А Бокотько того,

486

бугая, кто тащил? Ведь он жив! И Обоянов жив! И Глухов-старшой. Я с однополчанами переписываюсь. Спрашивал об тебе. Нету. Как пропала, мол. Нет вестей. Что ты? Как это так? Справедливость где? — мрачнел, раз-глядывая меня. — А не шибко изменилась. Я сразу признал. Вот где встретились. С мужем, чай? Нет? А.. Ну.. Дело молодое... А я попросту. Я шефом здесь. «Ялту»-то закрыли. А я на пензию не хочу. Всю жисть поварил, теперь чо? Дома пельмешки стряпать? Нет. Работаю, Девка. Так жить легше. Ну, ладно, не стану держать. Извини. А поговорить надо. Заходи-ко. Как же это тебя обошли? Почто обнесло? У меня и то «За отвагу» есть, «За боевые».. Случай был, на дуге еще. Ах, девка. В больнице, говоришь, работаешь, — зыркнул по компании. — Так. Заходи. А вы чо? Думали — хахаль, что ли? Я б вам такую сроду не отдал.. Ну, до свиданья. Заходи-ко. Обязательно.

Обняла его сама, как родного. Он и был мне роднее родных, тем более этих, стоявших за спиной, мало что понимающих (а правильнее, наверное, понимали всяк по-своему). Степан Анисимович все-таки не показался им соперником, и они вышли.

А он, вернувшись с порога, еще спрашивал, как я живу, где, кем работаю. Пообещал списаться с Бокотько и с Обояновым. Как он их знал? Не могу понять. Воевали мы в одной дивизии, да дивизия ведь велика, и Степана Анисимовича до того случая, в Польше, когда обморозилась, я не встречала, а он, оказывается, обо мне знал, ведал. Разве что потом, на каких -нибудь встречах с однополчанами? Не могу этого объяснить и сейчас. Ну, Бокотько знали во всей дивизии. А Обоянова? Глухова? От расспросов удержалась. А он все твердил, что этого так не оставит, как будто от неполученных наград зависела моя дальнейшая судьба.

Когда наконец вышли, из всей компании на углу ждал только сумрачный, нахохленный Самохвалов. Распрощавшись с поваром, я подошла, вообще-то радуясь, что компания Миша — Сережа — Владимир Варфоломеевич — Стас исчезла.

— Ну? Навидались? — грубовато промямлил мой кавалер.

487

— Навидалась! — с вызовом ответила. — Что такое? Не ревность ли

уж?

— Да будут тут, всякие.. Старик же? А ты обрадовалась.. А рожа-то! Откуда такой?

— Мне этот старик жи-изнь спас! И не мне одной.. А с рожей осторожнее. Человек-то какой!

Пришлось рассказать.

— А-а-а.. Ну-у-у — как бы не доверяя, тянул Самохвалов, покосившись, добавил: — Неужто ты столько воевала?

— Считай, что всю войну. До победы.

— По тебе не скажешь. Я думал так, немного.. В конце.

Потом я напрямик спросила своего провожатого, что связывает его с такими друзьями.

— Не поглянулись? — усмехнулся он.

— Да уж — нет. Особенно этот Владимир Варфоломеевич. Во-ло-дя! До чего противный. И общего-то у вас не заметила. Кроме денег. Весь вечер: деньги, деньги, деньги.. Драки какие-то.. Фу..

— Хм.. Ну, это — Мишка.. Да он и врет больше, треплется. — Самохвалов потеплел, кажется, был доволен моей проницательностью. Сдвинул шляпу, прилаживался в такт к моим шагам. — А насчет общего...

Так работа же.. Мишка — сменщик. На одной тачке ездим. Серега — нормировщиком. Вовка — тот раньше завгаром был. Не здесь. Я у него начинал. А теперь он — поднимай высоко — Владимир Варфоломеевич! Базой командует. Стас — этот новый. Я его не знаю как следует. Володькин дружок. Блатняга. В замазке был, говорят, и даже по-мокрому. Вообще, согласен... Тип.

— Да что это у вас у всех за язык?

— Так шофера же мы. Не девочки.

— «По-мокрому», «в замазке». Миша этот матерится, отвратительно. Сережа — анекдоты, присказульки похабные.

488

— Так это ж не со зла... Слова. Эх, Лидочка, строгая ты какая (первый раз так меня назвал). У нас же без ругани, без мата не проживешь, без слов — как без рубля. Говоришь: деньги, деньги. Без них в таксо не суйся! В таксо — все на рубле. Мойщице — машину чтоб чисто — рубль, слесарю там, электрику, карбюраторщику — рубль, то-се сменить — рубль. Иначе — плакать будешь. Оденут и разденут. С диспетчершей чтоб ладушки, то вози ее, то рубль. Без этого букетик тебя обязательно накажет. Мы их «букетами» зовем. Самые дошлые девки в диспетчерской. У нас так: ты делай — тебе сделают. Да на том жизнь стоит! Законно? Жизнь. А как иначе? Откуда ты, Лидочка, такая? Вот удивляюсь все..

Это «как иначе?» я слышала с детства. «Как иначе?» — любимая присказка моего дядюшки. В застольях, на именинах у него и у матери она звучала всегда. В первый тот год войны, нет, кажется, в сорок втором, да, в сорок втором, весной, мать была у братца на дне рождения. Вернулась, задумчивая, напуганная. «У Михаила-то, Лида, чего только не было на столе! Как раньше! И колбаса всякая, и рыба, и сыр, икра! Я уж потом его тихонько спрашиваю. Что же ты, говорю, Миша, тащишь, что ли? А он только мне мигнул, как дуре: «А как иначе?» — говорит.. О-ох, ничего не боятся люди»,

— смотрела на меня с несошедшим сомнением. Я, помнится, промолчала. Что могла сказать? Честность матери была для меня абсолютной. А дядя? Недавно встретила. Шел, не заметил, скорее, сделал вид — «не знаю».

— Молчишь? — спросил Самохвалов.

— Думаю.

— А думать нечего. Друзей мне терять нельзя. Не с руки будет. Друзья