— А теперь где я вру?

— Ты нигде не врёшь. Ты говоришь правду.

— Тогда я не понимаю, — хмурюсь.

Доктор возвращается в свой любимый стул на колёсиках и говорит:

— Понимаешь, гипноз помогает видеть только то, что с тобой произошло или то, что ты думаешь с тобой произошло.

— Это как?

— Иными словами, если ты по-настоящему поверил, что Море с тобой разговаривало, никакой гипноз не позволит показать правду.

— Тогда какой от него толк? — хмурюсь я.

— Ну во-первых, иногда люди не до конца верят, — пожимает плечами Светочка. — И из их сознания можно вытащить правду. А во-вторых, гипноз поможет нам с тобой отыскать причину твоей неправды. Мы можем узнать, почему твой мозг хочет верить в сказку и искажает реальность. Возможно, для этого мне придётся погрузить тебя в гипноз ещё пару раз.

— А мне что теперь делать?

Светочка улыбается:

— Иди в палату, а завтра попробуем зайти в твой мозг с чёрного входа.

На следующий день Светочка попросила меня вспомнить все самые яркие события моей жизни.

— Самые плохие или самые хорошие? — спрашиваю я, вальяжно раскинувшись в кресле. Ноги уже не лежат ровно, прижимаясь друг к другу. Одна вытянута, другая перекинута через подлокотник кресла.

— И первые, и вторые, и третьи, — улыбается Светочка.

— А какие ещё третьи?

— Ну в нашей жизни же бывают яркие события, которые и не плохие, и не хорошие. Они просто есть.

— Хм, — хмурюсь я и начинаю вспоминать.

Первым приходит на ум, конечно же, недавнее кораблекрушение, но его Светочка сразу отметает и просит продолжать. Сначала мне кажется, что в моей короткой жизни нет ничего такого, за что можно зацепиться, только история с моими лесными приключениями и медведем, которую я тут же рассказываю, но пока память тормошится образами деревьев, речек, кустов ежевики и бурым мохнатым танком, сопровождавшим меня, сонные воспоминания, представляющие меньшую ценность, начинают выползать на поверхность.

Первым, конечно, просыпается смерть отца, произошедшая годом позже. Маме звонят, она ахает и убегает из ночной квартиры, оставив меня одного. Бабушка появляется через несколько часов, когда я уже сплю. Потом очень яркое впечатление из совсем раннего детства. Как мы танцуем на дискотеке, что проводится у берега, а отец протискивается сквозь тела и дарит мне чупа-чупс. Я тогда его сильно обнял. Происходило это только не на морском берегу, а речном. Вспоминается, как с Пашкой в школе подрались в третьем классе. Вроде ничья, вроде бы его и отругали, но на следующий день он нашёл двоих закадычных друзей, подождал, пока я не пойду домой из школы, и они лупили меня, пока кровь не пошла из носа. Когда я появился на пороге квартиры, мама ахнула и запаниковала. Ну конечно, жаркий май, я вспотевший от грёбаной школьной формы, глаза растерянные, и всюду кровь: на руках, на рубашке, на лице.

(…а ещё не забудь про салатовую кепку!!!)

Увидев панику мамы, я только тогда срываюсь и начинаю плакать. В этом году Катька через парту от меня внезапно дарит яблоко. Я хватаю его, называю дурочкой, шлёпаю тетрадкой по лицу, несильно, легонько так, и убегаю в другой кабинет на следующий урок. Почему? Ну а не благодарить же мне её! Не хватало, чтобы потом нас записали во влюблённую парочку. Ведь любовь — это для слабаков и слюнтяев, а девчонки нужны только для того, чтобы с ними воевать!

Воспоминания посыпались сквозь меня как вода через решето, по одному-два предложению на каждое событие, пока Светочка меня не остановила.

— Похоже, самым ярким является воспоминание с медведем, — говорит она.

— Ну да, — соглашаюсь я и тут же спрашиваю: — А почему вы так решили?

— Ты же заговорил о нём первым. Не хочешь снова побывать в тех событиях?

— Давайте, — соглашаюсь я, и она опять вводит меня в гипноз.

Я не предполагал необычностей. Конечно, не каждую минуту лесного приключения помнил мой мозг, но в общих чертах… ничего нового я не ожидал, а зря. Я снова прошёл через лес, снова встретил медведя, он плёлся по моим следам. Я думал, что уже не восприму смерть бурого попутчика так остро, как в детстве, ведь сейчас я вырос и знал, что зверь хотел меня съесть, только позже. Однако приближение смерти медведя в видениях заставляло сердце биться чаще, прошиб холодный пот.

(…эти ощущения пробиваются сквозь гипнотический сон…)

И вот я вижу, как пуля врезается в бурую шкуру, зверь ревёт, падает и умирает. Я обхватываю его вонючиепатлы и рыдаю. Охотники оттаскивают меня почти за ноги, вдалеке кричат мама и папа, но я не хочу оставлять мишку, быть может, он ещё жив. Сошедший со страниц сказок бурый ангел, единственный спутник в одиноком лесу.

Не знаю, что вновь меня так заводит, смерть медведя или собственные страдания, которые я вижу со стороны, но я просыпаюсь на кресле психотерапевта в слезах. И тут же смущённо их вытираю.

А Светочка хмурится.

— Это не то, — говорит она. — Не то, что я хотела узнать. Не думаю, что этот случай имеет причастность к говорящему Морю.

— Конечно, не имеет, — хриплым голосом заявляю я. В душе ещё играет смущение.

— Что ж, тогда до следующего раза, Никита.

— А чем мы будем заниматься в следующий раз? — серьёзно спрашиваю я.

— Ну там посмотрим.

Когда я возвращаюсь в палату, скользя тапочками по больничным коридорам, проносясь сквозь невнятицу голосов персонала и больных, мои руки ещё дрожат, а грусть трепещет в сердце как мотылёк в свете яркой садовой лампы.

Да, я всегда помнил лесное путешествие, хоть и не очень хорошо.

Да, я со временем убедился, что медведи хищники и едят людей.

Но один факт я давным-давно позабыл, не придавая ему значения, и только гипноз помог мне вспомнить каждый закоулок, каждый листочек дерева, а также и странность, которую мозг забыл, словно бракованную киноплёнку. И сейчас она лишь восторгала меня, пугала, печалила, всё сразу. Итог один: со мной что-то не так, и уже давно…

Тем летним днём в лесу медведь зарычал на меня лишь однажды. И подошёл так близко, что я слышал вонь его шкуры. И даже вошёл со мной в контакт. Влекомый то ли голодом, то ли пестротой, я остановился у кустов красной смородины. Какое-то время гроздья влекли меня, и я уже было шагнул к ним и протянул маленькую ладошку к ягодам, когда услышал слабый рык. Медведь неслышно приблизился ко мне справа…

Я оборачиваюсь и вижу морду зверя. Чёрный бугор носа морщится в оскале, золотистые глаза сверлят моё лицо. Я улыбаюсь и шлёпаю медведя по макушке, но не достаю и попадаю между глаз. Зверь не реагирует и лишь слабо рычит, а ведь мог отхватить мне руку по самое плечо.

Теряя интерес к попутчику, я снова смотрю на куст и протягиваю руку к налитым ягодам. И тогда медведь бодает меня в бок. Я падаю, утопаю руками в летнем бурьяне, но не злюсь. Стараюсь подняться на ноги. Зверь хватает меня зубами за футболку и какое-то время несёт. Я смеюсь.

Этот момент помнился и без гипноза. Охотники позже объясняли, медведь понёс меня к берлоге. А то, что он бросил меня через какое-то время — это лишь непостоянство дикой природы. Кто знает, что на уме у этих тварей.

И во всё это я верил. А что? Мне было пять-шесть. И про ягоды я забыл, мозг вымел эту информацию вон как ненужную. Дачи никогда у нас не было, я получал красную смородину с рынка, когда родители решали летом наварить компот.

А когда на уроках природоведения в первом классе нам впервые показали картинку с волчьими ягодами, я подумал, что где-то уже их видел.

На последующих беседах Светочка не вводила меня в гипноз, но мне она по-прежнему нравилась. Мы болтали. Обо всём. Чаще всего о школе, о событиях, произошедших не так давно. И всякий раз она внезапно обрывала наш диалог словами: до следующей встречи, Никита.

В кабинет психотерапевта я нёсся как угорелый, готовый проводить там хоть весь день. Пожалуй, нашёлся первый взрослый человек, которому можно было доверять.