— Вот они!

И мы с Лирой рванули к выходу. Охранник, толстый мужик с выпученными глазами, растерянно глядел на сложившуюся ситуацию. Если и он подчиняется воле Повелителя, то нам крышка, но, кажется, взгляд брутального дядьки осмысленный.

— Что вы здесь делаете, мелюзга?! — восклицает он, когда мы приближаемся к нему.

— Убегаем, — кидаю я на ходу. — Лучше придержите толпу.

И он слушается. Стоит нам обогнуть мужчину, как он раскидывает руки и закрывает вход.

— Куда все собрались? — спрашивает он.

Перед тем, как вырваться в холодный вечер, я слышу позади возмущения:

— А чо, я выбраться наружу не могу?

Оказавшись на улице, мы не стоим на месте и бежим к автостоянке. Убей, не помню, куда Виталик припарковал «рено» и как она выглядит, но встали мы в последний ряд — это точно. Поэтому мелькаем между машинами, оставляя позади логово Тёмного Повелителя.

Вырвавшись из последнего ряда машин, мы оглядываемся. Я упираюсь в колени, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Как ни странно, мне не так уж и страшно.

— А что с Виталиком? — спрашиваю я, глядя на дверь, из которой никто не выходит.

— Очень надеюсь, что он скоро появится, потому что управлять машиной мы не умеем. А когда Повелитель выйдет, он перво-наперво сметёт нас. А он скоро выйдет, поверь мне.

Не успевает Лира договорить, как из двери на улицу высыпается несколько человек. Взгляд у них уже вполне осмысленный. Парочка останавливается и курит, ещё кто-то движется с бутылками пива вдоль ряда машин. И я вижу Виталика. Слава Богу.

Он скользит вдоль машин и оглядывается по сторонам.

— Мы тут! — восклицаю я, прыгаю, и машу руками.

Виталик замечает. На его лице отражается удивление, и он кивает в сторону. Уж он-то помнит, где находится машина.

Через минуту мы уже в тошнотворном запахе салона. Не сказав ни слова, Виталик заводит двигатель и резко сдаёт назад. Он торопится уехать от клуба подальше, и я его понимаю.

Только когда машина выезжает на шоссе, он говорит:

— В лагере будем решать, что делать.

Я с ним согласен, но всё же недоумеваю. Мне хочется до конца понять события в клубе.

— Всё произошло так, как я думаю? — спрашиваю.

Виталик хмуро глядит на дорогу, в его глазах безысходность.

— Да, всё так, — говорит он. — Повелитель пришёл.

Я сжимаю кулаки и губы. Лира двигается ко мне, и я обнимаю её. Всё плохо. Всё очень плохо.

— Надо было мне сосредоточиться. Я виноват, — говорю.

— Не виноват ты, — отвечает Виталик, кажется, с небольшим раздражением. — Мы все виноваты, раз уж на то пошло. Никто не думал, что стробоскоп и звуки так удачно блокируют нас. Мы не могли атаковать.

Я молчу. Через минуту Виталик тормозит на заправке.

— Здесь есть стационарный телефон, — говорит он. — Надо позвонить в ближайший дом. Пусть донесут в лагерь происходящее.

Виталик открывает дверь.

— Но мы же сами едем в лагерь! — восклицаю я. — Они что, не подождут нас?

Виталик закрывает дверь и смотрит на меня сквозь приоткрытое стекло.

— Повелитель на свободе, Никита. Мы можем и не доехать.

Но мы доехали.

Провели все три часа в напряжении, не произнесли ни слова, но доехали. Если бы не Лира, прижавшаяся ко мне, я бы сломался. Думаю, она тоже.

Вернув машину старику, мы бежим в лагерь, в полной темноте. Снова ощущаю предательскую холодность, исходящую от неё. Вот-вот навстречу выйдет силуэт в цилиндре с горящими глазами. Прогоняю эти мысли, понимая, что Природа всей сущностью сопротивлялась бы Его появлению. И Трава, и Деревья вопили бы как резаные.

Радуюсь огням лагеря, появившимся на горизонте, и ускоряю бег. Но уже у первых палаток меня встречают встревоженные ребята.

— Это у тебя был сотовый?! — восклицают они.

— Чего? — не понимаю.

— В твоей палатке, под раскладушкой был сотовый?!

Я вспоминаю и чуточку холодею от липкого страха.

— Да, — говорю. — Я в первый день его туда бросил и забыл.

— Я же говорила, это его! — восклицает девчонка с длинной светлой косой.

— Что случилось? — ужас поднимается по спине мурашками.

— Повелитель модифицировал его, — говорят мальчишки и спешат за мной, потому что я уже продвигаюсь вглубь лагеря.

— Модифицировал? — Я вспоминаю Резиновую Утку, и вопросы отпадают. — Чёрт! Его остановили?

— Разобрали по винтикам!

— Кто-нибудь пострадал?

— Очень даже, — отвечает один мальчишка, и я натыкаюсь на Кольку. Глаза у него хмурые. Другой смотрел бы на меня как на врага, но в этом взгляде читаются лишь усталость и сожаление.

Колька произносит только одну фразу:

— Он в твоей палатке. Но не в сознании.

Я уже бегу. Бегу со всей скорости, иногда натыкаясь на других ребят и сваливая их с ног. Быстро нахожу своё первое место ночлега и врываюсь внутрь. Печальная тётя Света сидит на стуле, а на раскладушке лежит Володька.

Он в крови.

Он умирает.

Первые секунды я забываю даже Володьку и смотрю на тётю Свету. Хочет она отругать? Наброситься и разорвать в клочья? Умыться моей кровью? Я готов принять любое наказание.

Но мама Володьки лишь сдавленно улыбается и смотрит на сына.

— Я… не подумал… — еле произношу я, желая убежать, спрятаться, распасться на молекулы в Природе.

— Ты не виноват, — ответила тётя Света, и голос у неё тусклый. — Этому суждено было случиться.

Я вхожу в палатку и сажусь на колени перед Володькой. У братишки бледное лицо, голубоватые губы, рот приоткрыт. Мой телефон ранил Володьку в плечо, изрезал кожу на руках и самое неприятное — пробил бок живота. Рана, как мне думается, смертельная.

— Много человек пострадало от этого… существа? — шепчу я, не отрывая взгляд от бинтов, которыми замотана вся верхняя половина тела Володьки. Ощущаю каждую его рану на своей коже.

— Трое, — отвечает тётя Света. — Но другие в сознании. У них незначительные повреждения.

— А Володька будет… — следующее слово даётся мне с трудом, — …жить?

— Да, — отвечает тётя Света, и меня отпускает напряжение. Дыхание сбивается, и я всхлипываю.

— Может, пусть его полечит Природа? Растения. Он же ребёнок Леса, — плачу я.

— Уже, — говорит тётя Света. — Она лечит его каждую секунду. Если бы не Природа, Володька умер бы.

— Никакой пользы от меня, — шепчу я.

— Никита, ты не виноват, — ладони тёти Светы мягко ложатся мне на плечи, но я же знаю, что меня просто успокаивают.

— Не надо меня успокаивать. — Встаю и сбрасываю руки тёти Светы. — Если б я не оставил телефон, ничего бы не было.

А потом я ухожу из палатки. Мне становится очень стыдно смотреть на тётю Свету. У входа столпилось несколько ребят, и среди них Лира. Можно сказать, я врезаюсь в неё. Этого только не хватало.

Прячу слёзы и бегу в проём между палатками. Следующие минуты превращаются в скольжение по лагерю, который неясными световыми пятнами мелькает на периферии глаз. Оставляю палатки за спиной и вбегаю в темноту степей. Останавливаюсь.

Упираюсь в колени и стою реву. Оплакиваю свою бесполезность, и желание раствориться в Природе увеличивается до максимума. Перед глазами Обелисковая скала. Она, наверное, большая. Метров пятнадцать, говорил кто-то. Это же пятиэтажный дом. Если взобраться наверх и упасть с неё, то… моя мечта сбудется. Я точно растворюсь в Природе… насовсем.

— А я думала, мальчишки не плачут, — раздаётся сзади голос Лиры.

Мне становится ещё стыднее, и я перестаю реветь.

— Уходи, — буркаю я.

— В тебе столько много… человеческого, — говорит Лира, и её шаги мягко приближаются.

— Уходи, — повторяю я.

— Почему ты прогоняешь меня? Ты чего-то боишься?

Я молчу… мне стыдно сказать, что мне стыдно.

— Я всё могу прочесть по твоей сущности, — шепчет Лира почти над ухом. — Ты стыдишься сказать мне о том, что тебе стыдно. А зря. Мы же зелёные. Мы всё понимаем и чувствуем. Теперь можешь меня прогнать.