Успокаивающие жесты и прикосновения очень важны для шимпанзе. На фотографии слева самка выражает тревогу, оскаливая зубы в "гримасе страха", а самец успокаивающе прикасается к ней

Шимпанзе обыскивают друг друга — любимое занятие, снимающее неприятные эмоции

Внизу несколько шимпанзе уютно устроились в одном гнезде

И вопрос, в сущности, ставится так: насколько давно? Павианья модель Крука словно бы указывает на большую древность связи самец — самка, поскольку она опирается на такой основополагающий фактор, как воздействие среды обитания, и, следовательно, по логике вещей должна была сложиться вскоре после перехода гоминидов к наземному образу жизни, когда они столкнулись с сезонными трудностями в добывании пищи. Это приводит нас к древнейшим из австралопитеков или даже к протоавстралопитекам, но тут уж мы вступаем в область чистых догадок.

Те, кто не согласен с Круком, говорят, что объяснения образования семьи незачем искать у павианов — так далеко в прошлом и так далеко в стороне. Они предпочитают обратиться к нашему ближайшему родичу — шимпанзе и считают, что начало возникновения семьи следует связывать с употреблением в пищу мяса и дележом пищи — обе эти черты присутствуют у шимпанзе, хотя и в слабой степени. Шервуд Уошберн, горячий сторонник такой точки зрения, утверждает, что именно они привели к возникновению постоянной связи самца и самки. Поскольку употребление в пищу мяса требует развития охотничьей сноровки, а систематическая охота приводит к совершенствованию орудий и оружия и к дальнейшему развитию двуногости, модель Уошберна подразумевает несколько более позднее формирование "семьи".

Но в любом случае все согласны, что роль самца как "главы семьи" в эволюции гоминидов очень важна. Она оказала воздействие на развитие новых (и отвечающих требованиям среды обитания) ролей самца и самки в жизни сообщества, на развитие обучения детенышей сложным новым (и отвечающим требованиям среды обитания) приемам, на развитие представления о доме, а также на развитие охоты и дележа добычи. Все это, разумеется, взаимосвязано и слагается в сложную систему положительной обратной связи.

Раз появились роли, значит, те, кто их исполняет, должны были претерпевать соответствующее эволюционное формирование. Например, в наши дни мужчины в среднем крупнее и сильнее женщин, и, несомненно, так было на протяжении миллионов лет. Эти свойства естественны для защитника и охотника: взаимосвязь между ролью и физическим сложением тут достаточно проста и пряма. Однако мужчины, кроме того, бегают быстрее женщин, и тут причинную связь уже никак нельзя назвать простой и прямой. Если бы быстроногость определялась ростом и силой, тогда самый рослый и сильный мужчина обязательно бегал бы быстрее остальных. Поскольку совершенно очевидно, что это не так, значит, должно быть какое-то другое объяснение, почему гибкая ловкая женщина бегает медленнее своего тяжеловесного супруга.

На это есть две причины. Во-первых, женщине незачем бегать столь же быстро: роль, которая возлагается на нее все больше и больше, роль матери, "хранительницы домашнего очага" и собирательницы пищи, не требует способности быстро бегать. А во-вторых, она и не может быть быстрой бегуньей, если ей предстоит рожать детей со все увеличивающимся мозгом, — таз, наилучшим образом приспособленный для этого, не слишком подходит для бега, да и для наиболее эффективной походки тоже.

Обретение истинной двуногости требовало эволюционных изменений в форме и пропорциях костей ног и таза, а также ножных и ягодичных мышц. Шимпанзе способен ходить на задних конечностях без всякого напряжения — но лишь короткое время. Он, кроме того, способен неожиданно быстро бегать. Однако шимпанзе попросту не сложен так, чтобы хорошо ходить и бегать на двух ногах. У него слишком короткие ноги и неподходящая форма ступни: большой палец торчит в сторону, словно на руке, а не обращен вперед, что обеспечивало бы упругость походки. Три главные ягодичные мышцы у него относительно малы и невыгодно размещены: мышцы, которые он может использовать при ходьбе, прикрепляются к костям таким образом, что не обеспечивают рычага, необходимого для энергичного шага. К тому же походка у шимпанзе будет ковыляющей и раскачивающейся, так как его ноги расставлены слишком широко, и, чтобы его вес приходился на ступающую ногу, ему при каждом шаге необходимо поворачивать туловище.

Для настоящего прямохождения требуются более прямые и сближенные ноги — такие, как у человека. Когда нормально сложенный мужчина стоит, сдвинув ступни, у него соприкасаются внутренние поверхности бедер, колени и икры. Это стало возможно благодаря заметным изменениям в форме и пропорциях костей ног и, главное, таза. Две тазовые кости уплощились и развернулись так, что это обеспечивает не только более вертикальную позицию туловища, но и более удобное прикрепление и более выгодный рычаг для трех пар ягодичных мышц, которые работают при ходьбе. Люди постепенно приобрели все эти улучшения, а шимпанзе и гориллы — нет и косолапо ковыляют до сих пор.

Изменения человеческого таза, как ни важны они для прямохождения, не увеличили тазового отверстия. Для этого весь таз должен был бы стать больше, что нарушило бы эволюционный процесс развития компактного таза, обеспечивающего прямохождение. Вот тут-то самка гоминида оказалась перед трудным выбором. Если бы ее таз стал достаточно компактным для наиболее эффективной ходьбы и бега, отверстие его оказалось бы настолько маленьким, что во время родов голова детеныша не могла бы пройти сквозь него. Собственно говоря, когда гоминиды стали более человекоподобными и мозг их увеличился, тазовому отверстию следовало бы увеличиться заметно больше. Но этого не произошло, чем и объясняется трудность родов у современной женщины. Ее таз представляет собой компромисс.

Можно не сомневаться, что у гоминидов, когда они перебрались в саванну, уже существовала четкая дифференциация ролей самца и самки. Поскольку в умственном отношении гоминиды стояли выше павианов, забота о детенышах должна была объединять их семьи еще теснее. Их детеныши не только медленнее взрослели, но и становились все беспомощнее в момент рождения. Ведь дилемма маленького таза и крупного мозга может, в частности, разрешаться и так: детеныш появляется на свет на той стадии своего развития, когда его головка еще не стала слишком большой. В результате мать должна заботиться о нем гораздо дольше.

Когда действуют подобные факторы, а растущее использование орудий требует увеличения мозга и способствует его увеличению, логично предположить дальнейшее углубление различий в ролях самца и самки, особенно если самкам приходится все больше времени пестовать детенышей, в связи с чем растет их зависимость от самцов, в обществе которых они начинают оставаться все дольше. Длительное общение способствует развитию взаимопомощи. Так возникают новые поведенческие моменты — в частности, постепенно развивается готовность делиться пищей.

Павианы и шимпанзе порой делятся пищей. Возможно, и у гоминидов, когда они покидали лес, уже намечалась такая черта. В саванне, где самцы начинали ходить все лучше, что заметно расширяло их возможности, им, конечно, было легче наткнуться на мелкое животное, которое могло послужить добычей, а затем научиться специально охотиться на такую добычу. Соответственно должно было расти и побуждение делиться пищей. Съесть теленка антилопы целиком в один присест гоминиду было явно не под силу. Так почему бы не поделиться добычей тут же на месте с другими охотниками, а остатки не отнести медленно передвигающейся, обремененной детенышем самке, с которой постоянно общаешься? Поскольку охота включает преследование добычи — порой на значительные расстояния, — каких-то членов группы неизбежно приходится оставлять позади, и скорее всего, самок и детенышей. "Позади" в лучшем случае означает место, где эти менее подвижные члены группы находятся в относительной безопасности, а в худшем — всего лишь место, которое охотники без труда отыщут снова: короче говоря, своего рода базовый лагерь, зачатки будущего "дома".