Одновременно с большой общественной деятельностью он продолжал много и плодотворно писать. Кроме рассказов и повести «Путешествие Керекеша», разоблачавшей американские происки в Азии, Б. Иллеш в 1949 и 1950 годах выпустил в свет две части своей повой эпопеи об освобождении Венгрии Советской Армией: книги «Славлю оружие и витязя» и «Битва у Вигсинхаза». Венчал его военные повествования роман «Обретение родины», переведенный в 1954 году на русский язык. Это — масштабная документальная эпопея об обретении новой родины венгерскими рабочими и крестьянами, одетыми в солдатские шинели. Как и в «Карпатской рапсодии», Бела Иллеш вел рассказ в «Обретении родины» от лица Гезы Балинта — теперь «лысого майора», но все понимали, что роман от начала до конца автобиографичен и написан на основе личных наблюдений и исторических документов. В этом романе Б. Иллеш вновь вернулся к полудокументальному жанру, в котором была написана книга «Тиса горит».

В 1963 году Бела Иллеш тяжело заболел. Медленно возвращалась способность работать. И вот тогда семидесятилетний писатель нашел, а вернее, возродил забытый жанр литературы, который как никакой иной соответствовал его индивидуальным склонностям и манере рассказчика. Это был жанр короткого рассказа-анекдота, всегда приправленного шуткой, авторской доброй иронией. Действующими лицами такого повествования неизменно оказывались, во-первых, сам автор и, во-вторых, кто-либо из знаменитых его современников, о ком Бела Иллеш, как свидетель, рассказывал характерные забавные и поучительные истории. По существу это — мемуары, рассказанные бывалым и остроумным собеседником в непритязательной и доверительно шутливой форме. Бела Иллеш вспоминал и как бы заново осмысливал свою жизнь, проходя живописной галереей своих знаменитых современников — от венгра Э. Ади до датчанина М.-А. Нексе.

Далеко не все в этих рассказах строго соответствует фактам. Увлекаясь, Иллеш давал разгуляться своей фантазии и часто присочинял к достоверным сюжетам выдуманные. Однако, главное в его рассказах — достоверно: дух эпохи, ее атмосфера.

Некоторые критики в Венгрии, да и у нас, оценивая этот необычный жанр, пытаются найти его корни и указывают в этой связи на рассказы классика венгерской литературы Кальмана Миксата, жившего в прошлом веке. Манера рассказчика Белы Иллеша действительно восходит к миксатовской традиции неторопливого, сочного и остроиронического описания. Однако Бела Иллеш ведет свои рассказы в ритме нашего бурного века, он лаконичен, деловит и чурается всякой витиеватости стиля. Его воспоминания обогащают читателя опытом жизни, а не просто развлекают.

Но об этом пусть поведают читателю сами «короткие истории», большинство из которых впервые публикуется на русском языке. В заключение хочется подчеркнуть, что книга «Избранного» Белы Иллеша есть отражение жизни писателя-революционера, избравшего путь борьбы за идеалы коммунизма и идущего этим путем с чистой совестью и с поднятой головой.

Когда настоящая книга была уже набрана, пришла скорбная весть о смерти ее автора.

Б. Иллеш знал, что в Москве готовится издание его произведений и очень этому радовался, ведь большую часть своей жизни он прожил в Москве.

…Весь Будапешт провожал Белу Иллеша в последний путь. Его похоронили в Пантеоне революционных борцов.

Перевод с венгерского М. Зельдович и Э. Шика

На стене нашей комнаты висели две цветные репродукции. На одной из них был изображен борец за свободу Италии Гарибальди, в его знаменитой красной рубашке. На другой — молодцеватый германский кайзер Вильгельм II, с острыми, дерзко торчащими к небу усами. Оба портрета попали к нам не случайно. Каждый из них — как Гарибальди, так и кайзер Вильгельм — мог похвастаться подвигом, покорившим сердце моего отца. Отец очень любил рассказывать, и по вечерам, уставший от работы, он мирно покуривал трубку и сотни раз излагал нам подробную историю героического подвига Гарибальди и замечательного поступка кайзера Вильгельма. Мы, дети, знали уже обе истории наизусть, но тем не менее всегда радовались, когда отец приступал к рассказу.

— Почему я так привязан к Гарибальди, к этому великому герою итальянского и венгерского народа? Ну что же, если очень хотите знать, могу рассказать и вам. Секрета тут никакого нет.

По словам отца, дело было в том, что Гарибальди любил венгров куда больше, чем итальянцев, и страшно жалел, что родился итальянцем, а не венгром. Хотя для Гарибальди вообще ничего невозможного не существовало, но этот свой врожденный недостаток даже он никак устранить не мог.

«Выгнав из прекрасной Италии, — здесь я привожу слова отца, — немецкую собаку, этот неустрашимый краснорубашечный герой наметал превосходный план, который, будь он осуществлен, принес бы вечную славу ему и вечное счастье нашему многострадальному венгерскому народу. Бессонными ночами Гарибальди всесторонне взвешивал и исправлял свой план, а затем, когда считал его уже безукоризненным, написал письмо великому венгерскому борцу за свободу — Лайошу Кошуту [5], который в это время вел в Лондоне горькую жизнь изгнанника. В письме Гарибальди просил Кошута приехать к нему в гости в Рим или же, если у него нет желания или времени, разрешить ему, Гарибальди, посетить пламенного венгра в туманной столице Британии. Письмо было отправлено, а через несколько недель туда поехал и сам героический итальянец».

План очень понравился Кошуту. Он заключался в том, что Гарибальди во главе тысячи итальянских краснорубашечников и тысячи одетых в расшитую форму венгерских гусар высадится бурной ночью в одном из портов Адриатического моря и выгонит австрийцев из Венгрии, как выгнал их уже из Италии. План этот, — отец мой знал из достоверного источника, — вызвал слезы у пламенного венгра, но, к сожалению, так и остался планом. Герои разошлись во мнениях по поводу того, что будет после победы. Гарибальди хотел, чтобы Кошут стал венгерским королем. Но Кошут никак на это не соглашался. Нет, королем он быть не хотел.

— Ну и напрасно! — вставляла всегда при этих словах мать, которая слушала рассказ, штопая наши чулки.

Отец тотчас умолкал. Всю свою жизнь он выражал гнев или обиду лишь молчанием, упорным молчанием.

А когда он замолкал, заставить его снова заговорить было чрезвычайно трудно. Иногда это все же удавалось. В таких случаях мы узнавали, что Кошут, сам не хотевший стать королем, предлагал корону Святого Иштвана [6] Гарибальди. Но Гарибальди тоже не хотел быть королем. Если мать вторично вставляла реплику:

— Ну и напрасно! — рассказ окончательно обрывался, и о полной неудаче плана Гарибальди мы могли судить только по тому, что, когда мы были детьми, австрийский император, — отец ничего не говорил об этом, — все еще продолжал царствовать в Венгрии. Выкурив трубку, отец выпивал еще два-три стакана берегсасского вина и уходил спать. Если же мать молча мирилась с отказом итальянского краснорубашечника от короны Святого Иштвана, то мы узнавали, что великие герои со слезами на глазах обнимали друг друга на прощанье, но из-за того, что не могли сговориться, в Венгрии до сих пор продолжали тиранически властвовать Габсбурги, которых отец в домашнем кругу называл не иначе как «филоксерой венгерского народа».

Из этого выражения всем ясно, что мой отец, во-первых, был приверженцем партии независимости и 48 года [7] и, значит, противником австро-венгерской монархии, а во-вторых — занимался виноградарством и поэтому самым подлым врагом человечества считал пожирающую виноград филоксеру. И еще — немцев. Он очень любил вино и ненавидел филоксеру, но ни эта любовь, ни эта ненависть не объясняют его отношения к Гарибальди. Понять его до конца мог только тот, кто был знаком с романтической биографией моего деда по отцу.