— Никакого секрета ни от кого не выведывал: в поварне подглядел, у стряпухи. Ну и сообразил: «Диамант»-то в переднем трюме тоже…

Меншиков снова раскатился, замахал руками, — Ой, умора! У стряпухи подглядел! Глазаст! Умом востер, ох востер! Недаром на тебя хвалебную реляцию прислали, первый, мол, изловчился со своей ротой на стены залезть, и с той стороны, откель шведы и не чаяли. Своевременно учинил переполох. Шведы к нему, а наши с другой стены пошли на штурм. Молодец! За такое награды достоин, паче всего за остроту ума и догадливость. Ну, чего, к примеру, хотел?

— Мне бы во флот вернуться! Мечтаю дослужиться кораблем командовать! — Елизар выдохнул это одним духом.

Меншиков покрутил кончик уса.

— Ишь чего захотел. А каким кораблем? Знаешь ли, какой корабль-то тебе нужен?

— Знаю! Пусть не велик будет, да хорошо строен. Когда корабль на прытком ходу своем трясет задом, то значит пропорция в его строении есть добрая. Это не я, это капитан Конон Зотов сказал, мой учитель. «Диамант» корму тяжкую имел, на ходу его заносило. И руля плохо слушался.

Меншиков что-то обдумывал, потом с расстановкой сказал:

— Когда б от меня одного зависело, все было б в ладе. Я-то добер. А вот государь… на него как найдет. Вот кабы ты тот крепостной штандарт не утопил да ключи от крепостных ворот, тогда дело другое. В воинском деле, брат, честь — дело наипервейшее. Сперва польза государственная» а следом за ней честь, без этого нельзя.

Он налил в ковш квасу, студеного, с ледышками, выпил, налил еще, обмакнул в холодный квас кончики пальцев, потер лоб и виски. Затем сел к столу, стал пристально разглядывать игру перстней на холеных пальцах.

— Эх, Елизарка, Елизарка, — сказал Меншиков раздумчиво и уже трезвым голосом.

— Нету у тебя этого самого. как говорят, бонера, иначе фортюны… счастья с удачей.

Генерал, мой куманек, — Меншиков всех вельмож на виду охотно зачислял себе в кумовья, в приятели, даже в свойственники. — Генерал, говорю, неспроста велел тебе плыть к царю с регалиями. Знаешь поговорку: «Для хорошего гонца чарочка винца, а за плохую весть головы не снесть». Ну, хорошо, ты опять доказал остроту ума, доказал, как и что, почему флейт потоп. Но сие все-таки не есть фортуна, удача твоя так и лежит на дне моря. Послушай мой совет — оставайся служить у дяди. Он тебя и подвинет, он тебя и не обойдет.

— Нет, я свое счастье снова добуду, откель хочешь добуду, — горячо сказал Елизар.

Меншиков протяжно вздохнул.

— Ну как ты его добудешь? Поскачешь в Германию, другие ключи искать?

— Не, он добудет, — поддержал племянника Талызин. — У него дельные прожекты в голове. Он парень хват.

Меншиков досадливо похлопал себя по затылку.

— Ох уж мне эти прожекты, вон где сидят. Каждый день толкутся, кто с делом, а кто и так. Ладно, порешим вот на чем. Нынче с утра ко мне не заявляйтесь, дайте проспаться с похмелья. А вечером приходите ненадолго, вместе прикинем, как тебя перед государем императором обелить совсем, чтоб ты снова в фавор вошел. Ну помни, Никита Васильич, сухая ложка рот дерет! Ты это поимей в виду..

Когда был взят русскими Кронборг Бонифатию Лех-Кружальскому удалось выбраться из крепости вместе с крестьянским обозом, взятым для вывозки трупов и для других военных повинностей. Часовые у подъемного моста осветили его фонарем, чуть не подпалив брови, но не узнали, хотя обергевалдигер распорядился на всех постах иметь точное описание внешности опасного лазутчика. Бонифатий раздобыл крестьянскую одежду из домотканины, худую шапчонку. Он оброс седой щетиной, нарочно горбился.

— Проезжай, не задерживайся на мосту! — сердито крикнул солдат. — С души воротит глядеть, как таскают мертвяков..

Добравшись до ближайшей деревни, Бонифатий снова сменил платье, купил лошаденку повыносливее, доехал до города. В городе преобразился в обывателя средней руки, выправил себе бумаги на чужое имя. Так, прибегая ко множеству ухищрений, добрался до Польши, укрылся в францисканском монастыре.

В монастыре и разыскал его граф Штерн фон Штернфельд, возвращавшийся в Вену, и взял с собой.

Дорожная карета въехала в австрийскую столицу рано утром, как только открылись заставы, а днем графа пригласил к себе всесильный министр цезарского двора.

Министр был само внимание и предупредительность. Он встретил гостя на пороге своего обширного, как бальный зал, кабинета, провел к столу, усадил в кресло, сам сел напротив.

— Ваши донесения, дорогой граф, доходили регулярно. Вы обогатили нас множеством важных сведений об этом варварском народе — московитах и их непонятном царе.

Морщины вокруг глаз министра собрались в кружки. На мгновение он стал похож на древнего, мудрого ящера. Ящер размышлял вслух.

— Мы знаем многое о России и неустанно пополняем наши сведения. Это необходимо. К сожалению, Россия прочно вошла в ранг мировых держав, и с ней придется считаться.

Таково и ваше мнение, брат?

Оба, и приезжий, и всесильный министр, принадлежали к тайному ордену иезуитов, оба были орденские братья. Граф устало откинулся в кресле.

— Да, они стали великой державой, это приходится признать. Мне было там нелегко.

Министр улыбнулся одними губами.

— Вы действовали умно и осторожно, и тайный совет ордена весьма одобрил вашу деятельность. Конечно, вступить в тесные отношения и расположить важнейших русских военачальников в нашу пользу значительными денежными подарками имело бы смысл при иных обстоятельствах. Вы правильно рассудили. Подкупать русских… не всегда легко. А когда они побеждают, это — просто опасно. Самый жадный до денег, господин фон Меншиков, тотчас приказал бы вас арестовать при первом же намеке. Да, если говорить откровенно, каждый поступил бы так же, русский царь наградит его более щедро; мы не располагаем подобными суммами. А голова на плечах у каждого одна..

Граф наклонился вперед.

— Но что произошло со Штейнбоком? Почему он так стремительно капитулировал? Это спутало все мои карты.

Министр долго играл перламутровым разрезальным ножом, затем отшвырнул его.

— Старый Штейнбок, — сказал он со вздохом, — неплохой и опытный генерал и уж безусловно честный человек. Он не раз одерживал крупные победы над датчанами и над немецкими князьями, пытавшимися примкнуть к политике русского Петра. Но Штейнбок дезориентирован. Он давно не имел никаких указаний из Стокгольма, вернее, получал противоречивые, сбивчивые инструкции. Вам известно; в шведском сенате борются различные партии, партии войны и партии мира. Казна Штейнбока пуста, и он не мог привлечь ни одного нового рекрута в свое войско. Да и те офицеры и солдаты, которые уже были под знаменами, стали ненадежными, не получая жалования.

Граф пожал плечами.

— Но ведь Швеция все еще сильна. Шведские армии разрознены, но они вполне способны противостоять русским. Где же генерал Крассов со своим стотысячным войском? Министр снова взял разрезальный нож.

— У Крассова не сто тысяч. Но это неважно. Вдвоем со Штейн-боком они располагали достаточными силами, чтобы утопить в море армию Меншикова и выстегать датчан, как напроказивших школьников. Крассов получал все депеши Штейнбока, и те гонцы, которых послал наш орден, тоже достигли его ставки. И тем не менее Крассов счел за благо сначала отступить к Рейну, а затем в Польшу. Он был заинтересован в разгроме Штейнбока, и Штейнбок об этом догадывался.

Граф издал неопределенный звук, похожий на сдавленный смех или кашель. Министр изящным жестом оправил свои кружевные манжеты.

— Я жажду узнать ваши личные впечатления о московитах. Почему они выигрывают почти все сражения? Что, русские жестоки и внушают страх, как турки?

— Нет, экселенц, — возразил граф, — я бы сказал, что они, напротив, по природе своей добродушны и даже жалостливы. Но в бою яростны и неутомимы. Это истинные дикари.

Их нравы просты и полностью лишены утонченности. Я убежден, что. самый организм русских чем-то отличается от организма европейцев. К примеру, все московиты, от крестьян до знатнейших бояр, каждую неделю моются в горячей бане и, представьте, испытывают от этого живейшее удовольствие. Напрасно иностранные медикусы предупреждают их, сколь вредно смывать с себя живительные соки природы. Их не переубедишь.