– Почему ты так думаешь?

– Во-первых, потому что ему через год будет пятьдесят, и он думает не тем, что между ногами, а головой. И понимает, что в качестве мужчины мне никогда не будет нужен, а ты для него окажешься потерянным. А он, как я тебе уже говорила, человек дела.

– Есть и во-вторых?

– Есть. Дело в том, что я его уже и так зацепила очень сильно. Мне его жаль, но моя совесть чиста: я перед ним хвостом не крутила. Так вот, есть разница в том, чтобы завести короткую, ни к чему не обязывающую интрижку и развлечься с понравившейся тебе женщиной, особенно когда она сама не против, и навязываться той, которая запала в душу, но совершенно к тебе безразлична. Мерзавцу все равно, ему – нет. Так что хуже, чем есть, ему уже не будет.

– Смотри сама, ты у меня женщина самостоятельная.

– Я у тебя в первую очередь женщина замужняя. Если ты против, я туда совсем не пойду, хотя и обещала. Просто я думаю, что могла бы не только дарить тебе любовь, но и помочь в делах. А для этого нужно хоть иногда выходить из этих стен и показываться на людях. Почему не начать сейчас? Подожди, придет время, они нас с тобой еще будут к себе приглашать. По крайней мере, те, которые уцелеют.

– Ладно уж, иди приводить себя в порядок.

Через десять минут Лида вышла из спальни и повернулась, давая себя осмотреть.

– Ну и как я тебе?

– Для меня ты во всех видах хороша, а их сразишь, несмотря на возраст. А Лаврентию я заранее сочувствую. Надеюсь, что ты не ошиблась в его оценке. Не забудь карандаш и бумагу.

– Да, сейчас возьму. Пожелай мне удачи!

– Удачи. И долго там не задерживайся, а то приду забирать. Шучу, иди уже и не вздумай рисовать на них шаржи. Не те люди, могут не понять.

Лида поцеловала его в губы, обдав ароматом духов, и вышла из гостиной.

– Лидия Владимировна, – сказал Рыбин. – Вас ждут в большом зале. Давайте я вас провожу.

– Спасибо, Леша, – поблагодарила Лида. – Не скажете, почему большой зал? Гостей же всего четверо, а в малой столовой восемь мест. Такие встречи всегда проводятся в большом?

– Часто, – ответил Алексей. – Я думаю, что из-за проигрывателя. Да и грампластинки почти все там.

Они вышли в прихожую, где у двери в большой зал стоял Пушкарев.

– Счастливый у вас муж! – сказал он, с восторгом глядя на Лиду. – Вы красивые, как актриса, даже еще лучше!

– Спасибо, Гриша, – сказала она. – Пойду рисовать руководство.

В зале, оказавшемся в три раза больше совсем немаленькой малой столовой, стоял длинный стол, за который можно было усадить полсотни человек. Сейчас за этим столом обедали пятеро. При появлении Лиды все прекратили разговоры и повернули головы в ее сторону.

– Подойдите сюда! – сказал ей Сталин. – Вот товарищи хотели, чтобы вы их нарисовали. Сможете?

– Да, конечно, – ответила Лида. – Только мне нужно где-нибудь присесть. Я могу занять одно из пустых мест?

– Садитесь, где хотите, – кивнул Сталин. – Меня тоже можно рисовать.

«Хоть бы представил, – подумала она, садясь за пять мест от Маленкова. – Чем-то он недоволен. Моим появлением или внешним видом?»

Разложив свои принадлежности, она начала рисовать круглое лицо Маленкова, постоянно ловя на себе любопытные и восхищенные взгляды. Через пятнадцать минут на листе ватмана был выполнен портрет Георгия Максимилиановича, и она перенесла внимание на Молотова. Когда они поели, у Лиды уже были готовы три портрета, и вскоре она должен была закончить четвертый.

– Долго еще? – спросил Сталин.

– Четверых нарисовала, – ответила она. – Остались только вы. Мне нужно еще минут десять-пятнадцать.

– А почему меня рисуете последним? – полюбопытствовал он.

– Я всегда последней стараюсь сделать самую сложную работу, товарищ Сталин.

– Ну, рисуй, – кивнул он. – Лаврентий, поставь что-нибудь из пластинок, послушаем музыку. Или, может быть, споем?

– Выпили всего по рюмке – какие песни? – сказал Маленков. – Споем позже.

Берия включил радиолу, подождал, пока прогреются лампы и поставил пластинку.

– Я закончила! – Лида встала из-за стола и раздала рисунки. – Я могу идти?

– Интересно! – Молотов протянул свой портрет Маленкову. – Посмотри, Георгий. Как на фотографии, вот только взгляд... Разве я так смотрю?

– Смотришь, – ответил Маленков, возвращая портрет. – Меня точно изобразили, спасибо! Сохраню на память.

– А вы маслом рисуете? – спросил Микоян. – Я бы вам заказал портрет.

– Рисую, – ответила Лида. – Но сейчас я работаю с портретом мужа, а потом буду рисовать товарища Сталина.

– Спасибо, Лида! – подошел к ней Берия. – Спасибо за то, что рассмотрели.

– Это что же в тебе такого увидели? – спросил Молотов. – Покажи рисунок.

– Я его уже убрал в портфель, – отказался Берия. – Как-нибудь потом.

– Лаврентий, пластинка доиграла, – сказал Сталин. – Поставь что-нибудь из песен. А вы идите сюда. Это я?

– А вам не нравиться? – спросила Лида. – Наверное, это из-за того, что вы были чем-то недовольны. Поэтому получился образ хмурого вождя. Если бы вы смеялись, был бы совсем другой портрет. Художник только отражает действительность. Чтобы я ее могла менять, я должна вас лучше знать, а я вас видела всего от силы полчаса за все время, пока мы живем на этой даче.

– Девушка молодец! – сказал Маленков. – Такая работа нуждается в поощрении, не правда ли, товарищи? Вот что бы вы хотели?

– А на рояле можно сыграть? – спросила она, глядя на Сталина. – Я, правда, лет десять не играла, но одну вещь должна помнить.

– Ну если только одну, – Сталин указал ей рукой на рояль. – Лаврентий, подожди с пластинками.

Лида прошла в другой конец зала, откинула крышку рояля и села на стул. Он был нужной высоты и регулировать не потребовалось.

«Надеюсь, ничего больше не попросят играть!» – подумала она и положила пальцы на клавиши.

– Что это была за вещь? – взволнованно спросил Молотов, когда отзвучали последние аккорды. – Я ее ни разу не слышал, но хватает за сердце!

– Я не знаю, – соврала она, возвращаясь в ближний к двери конец зала. – Меня ее научила играть мама. Давно, еще девчонкой. Так мне можно уйти?

Молотов хотел возразить, но Сталин его опередил:

– Конечно, идите. Спасибо, вы нас развлекли.

Лида вышла, чувствуя спиной их взгляды. Кивнув Пушкареву, она открыла дверь в коридор и через пару минут уже была в своей гостиной.

– Ну как, малыш, развлеклась? – спросил Алексей, обняв жену и прижав ее к себе. – Как они на тебя отреагировали?

– По-моему, Сталин был недоволен, – ответила она, устраиваясь на его коленях. – Наверное, он рассчитывал на то, что я откажусь. Мог бы тогда хоть намекнуть. Он вообще со мной ведет себя не слишком вежливо. Сейчас никого мне не представил, да и меня не назвал. Портретом остался недоволен. А что я могу нарисовать, если он сидит, насупившись, как сыч? Таким и нарисовала. Всем остальным понравилось. Микоян так вообще хотел заказать себе нормальный портрет. А Берию проняло. Нет, не мой внешний вид, а то, как я его нарисовала. Он на меня смотрел такими глазами, что ты бы не выдержал и набил ему морду. Я его с этим взглядом и изобразила. Поблагодарил и сразу же спрятал в портфель. А под конец я им сыграла одну вещь... Там в углу стоит шикарный рояль.

– Не знал, что ты умеешь играть.

– А много ты обо мне вообще знаешь? Когда умерла мама, отец отдал меня в привилегированную гимназию для девочек. Там нас всех учили пению и музыке. Причем разучивали на рояле одну единственную мелодию. Написал ее кто-то из композиторов вскоре после взрыва. Классная вещь, но если бы ты знал, как она нам тогда осточертела! Но этой компании понравилось.

– Я думаю, после сегодняшнего вечера слухов в Кремле прибавится. Причем на этот раз не о непонятно откуда вынырнувшем майоре, а о его жене. Ты ведь на это рассчитывала? Только ведь эти слухи цепляют и вождя. Слышала поговорку о том, что седина в бороду, а бес в ребро? Говорить, понятно, никто не станет, но подумать могут. Вот тебе и причина его недовольства.