– Хрущева нет, чистка ведется, чего же еще? Что там нового в газете?

– Ничего нового, – ответил Алексей. – Все, как и было. И слава богу. Уже больше недели нет ни одного смертного приговора. Сажают, снимают с должности, а то и просто в ней понижают, но расстрелы прекратились. Основных мерзавцев убрали, осталась мелочь. И своих орлов на периферии Берия почистил. Теперь любителей искать заговоры там, где их нет, поубавится. После смерти Жданова всего троих врачей арестовали.

– А они виноваты?

– Мне, малыш, об этом забыли доложить, – Алексей улегся на диван и позвал жену. – Ложись рядом, полежим. Все равно тебе нечего делать.

– Если хочешь, я дело найду! – игриво ответила Лида, ложась рядом. – С этой нежданной молодостью я рядом с тобой просто так долго лежать не могу. И ты вон на меня сразу реагируешь!

– Это позже, – сказал он, отодвигаясь. – Так вот о врачах. В мое время об этом разное писали, причем не исключали и заговора. Уж очень неприятной фигурой был Андрей Александрович. Возмущало не столько наказание тех, кто его лечил, сколько масштабы репрессий. Начали с врачей, причем посадили многих, потом перекинулись на евреев.

– Я смотрю, у вас их вообще не любят, особенно руководство.

– Руководство их как раз любит, – рассмеялся Алексей. – Причем в самом буквальном смысле. Почти у всех руководителей жены являются еврейками. Исключением были Ленин, Сталин и Калинин. Может быть, кто-то еще, но они погоды не делают. Понимаешь, в антисемитизме виноваты сами евреи, их неуемное стремление пролезть во власть и все взять под свой контроль. Такие, конечно, не все, но многие, а остальным приходится за них отдуваться. Их в нашей стране всего четыре процента, а во властных органах временами набивалось до половины. Их мало там, где нужно тяжело и долго вкалывать, но много, где чистая и выгодная работа. И объясняли это в мое время некой еврейской гениальностью. Мол, никто не мешает и русским становиться известными врачами, композиторами и режиссерами. Никто не спорит, что среди них немало способных людей, но настоящая еврейская гениальность в другом. Они очень хорошо могут использовать поддержку своих соотечественников, для устройства личных дел. В результате, если этому не противодействовать, получим непропорционально большое представительство людей этой национальности во всех значимых органах государства. И кому, кроме них самих, такое понравится?

– Я вспомнила, что отец как-то говорил, что до взрыва евреи контролировали больше трети мировых финансов. О чем был разговор, уже забыла, а это почему-то запомнилось.

– Ну их! – сказал Алексей. – Ругать евреев это все равно что жаловаться друг другу на плохую погоду. Скажи лучше, когда отдашь Сталину его портрет? Мне очень интересно, как он отреагирует на твою работу.

– Светлана просила без нее не отдавать. Она хотела сначала посмотреть сама.

– Мне ее, если честно, жаль. Она к тебе привязалась, а нам скоро отсюда уезжать.

– Дурак ты, Леша, – Лида перевернулась так, чтобы лежать к мужу лицом, и рукой взъерошила ему волосы. – Это она не ко мне, это она к тебе привязалась. Какие же вы все-таки мужчины невнимательные! А ты в этом многих переплюнул. Мне пришлось самой раздеваться и забираться к тебе в кровать, чтобы обратить на себя внимание! Да, что ты только что сказал насчет поездки?

– Я уже несколько дней ничего не пишу. А Лаврентий говорил, что после этой работы нас должны отправить в один из закрытых научных центров. Лично я уеду с радостью – так надоела писанина. И тебе там будет гораздо интересней.

– А как же твои родители? Ты ведь думал съездить и взглянуть одним глазом?

– Как думал, так и передумал, – ответил Алексей. – Понимаешь, когда я сейчас думаю о таком визите, сразу накатывает страх. И я не могу понять его причины. Раньше такого не было. Наверное, мне так показывают, что этого делать не стоит. Мама сейчас, кстати, беременна мной.

– Когда ты так сказал, мне тоже стало страшно! – Лида прижалась к мужу. – Что если из-за изменений в будущем с тем тобой что-то случиться? Ты не исчезнешь?

– Вряд ли, – подумав, ответил он. – В любом случае его судьба не повторит мою, а, значит, это уже будет другой человек с моей внешностью. И раз я еще не исчез, не исчезну и дальше.

В дверь постучали.

– Кого еще принесло! – Лида вскочила с дивана, поправила прическу и пошла открывать дверь, которую они днем запирали. – Света! Вот не ожидала, что ты приедешь в такую погоду. Снимай быстрее плащ и зонт положи в угол. Да не закрывай, быстрее высохнет.

– Я от машины до дачи дошла под зонтом, – сказала Светлана, снимая плащ. – Понимаете, ребята, почему-то вдруг стало тоскливо и захотелось вас увидеть. Оставила сына няне и вызвала машину. Не прогоните?

– Плохое настроение это еще не основание для того, чтобы говорить глупости! – отчитала ее Лида. – Садись в кресло, а я сейчас сбегаю на кухню и принесу горячий чай.

– Можно позвонить, – кивнула на телефон Светлана. – Они сами принесут.

– Мне легче сбегать самой. А вы пока поболтайте.

Она через ступеньку сбежала вниз и быстро пошла по коридору в сторону кухни. Дверь сталинского кабинета распахнулась, заставив ее испуганно шарахнуться в сторону.

– Дочь у вас? – спросил ее Сталин.

– Только что приехала, – ответила Лида и неожиданно для самой себя добавила. – Вы так резко распахнули дверь, что чуть не засветили мне по лбу. Я хотела напоить Светлану чаем...

– Не надо так носиться по коридору, – проворчал он. – Возвращайтесь и скажите дочери, чтобы шла в малую столовую, и сами туда приходите. Я позвоню насчет чая.

– И где обещанный чай? – спросил ее муж. – Почему с пустыми руками?

– Что-то в лесу сдохло, – ответила она. – Поднимайтесь, хозяин приглашает нас на чай. Давайте я заодно отдам ему портрет. Ты хотела взглянуть?

– Как у тебя это получилось? – спросила Светлана, с удивлением всматриваясь в работу Лиды. – Он и на фотографиях так на себя не похож, как на твоем портрете! О других портретах я вообще не говорю. Я его таким помнила только девчонкой. Правда, он был моложе. А потом между нами словно пробежала черная кошка. Наверное, я была виновата больше него, но таким я его уже не видела. Я еще и из-за этого редко к нему приезжала. Вряд ли он этот портрет кому-нибудь покажет. А, по-моему, только его и нужно показывать. Что плохого в том, что люди увидят в своем вожде человека? Пока ко мне не приставили охрану, я все время была среди людей и слышала, как они относятся к происходящему. Отца и раньше многие любили, но было немало тех, кто его боялся. Так вот сейчас любящих большинство! А когда он написал статью против культа своей личности, любить стали еще больше!

– Что, сильно мешает охрана? – спросила Лида.

– Не то слово! – ответила Светлана. – И не возразишь: в Юру Жданова стреляли даже с охраной. А я сейчас вынуждена работать только дома. Наберу книг... Ладно, пошли быстрее, а то отец будет сердиться.

– Долго ходите, – недовольно сказал Сталин, когда они зашли в малую столовую. – Чай почти остыл, да и булочки тоже.

– Здравствуй, папа! – сказала Светлана, подошла и поцеловала его в щеку. – С чем сдоба?

– Твои любимые, – ответил он. – С яблоками. А вы что стоите? Ждете отдельного приглашения? Это что, портрет? Поставь где-нибудь, попьем чай, потом покажешь.

Чай был горячий и вкусный, а булочки – еще вкуснее. Алексей тоже любил сдобу с яблоками, но съел только одну булку, глядя с какой быстротой их разбирали женщины.

– Вредно есть столько теста, – заметил Лиде Сталин. – Ты мужа должна кормить, а вы ему ничего не оставили.

– Вредно, когда часто, – возразила она. – Спортом я занимаюсь много, если и растолстею, это будет еще очень нескоро. И булочки это не еда, а подарок судьбы. А подарки должны делать мужчины, мы для того и выходим замуж!

– Ну если так, тогда будем считать, что я с тобой за портрет расплатился, – сказал Сталин. – Ты свой подарок получила, теперь черед твоего мужа. Он сильно рисковал, когда решил прийти сюда и все-таки пришел и выполнил все, что требовалось. Есть решение наградить его орденом Красной Звезды. Награду я вручу лично. На днях вы оба выедете на Урал в небольшой поселок, куда доступ посторонним закрыт. Там будет создана лаборатория, в которой ученые изучат содержание ваших книг. Ну а вы им в этом поможете. Условия жизни там немного похуже, но вас обеспечат всем необходимым. Лучше вам ближайшие год-два пожить там. И пользу принесете, и безопасно. А теперь покажи, что ты там нарисовала.