Я день и ночь о том мечтала,
Что перестал меня любить.

(«Ты вспомнишь, миленький, да поздно»)

Традиционная русская народная песня-раздумье, не имеющая внешнего сюжета-действия, строится на ассоциативном принципе, при котором на первое место выходит не динамика события, а динамика размышления, переживания. При этом происходит как бы немотивированный перепад времен: поется, например, о нынешней встрече, а она, может оказаться, уже была или только предполагается в будущем, меняются при этом и глагольные времена. Городские песни (преимущественно неавторские) унаследовали это качество старых песен. Вот в песне «Зачем я тебя полюбила» сначала речь идет о прошлом и переходит в настоящее время: героиня когда-то полюбила, теперь проклинает сгубившего ее злодея; если причина проклятия только в том, что милый сегодня не пришел (что маловероятно), то упоминание этого факта должно бы предшествовать проклятиям. Дальше - переход к будущему, сначала к ближнему, затем к более отдаленному: девица собирается написать письмо с угрозой «лечь в могилу» и тем наказать изменщика. Наказы родителям о похоронах, совершаемые «сейчас», тоже относятся к будущему. И конечная сцена, предполагаемая в будущем, но переданная как имевшая место в прошлом:

у меня на могиле
Отец мой и мать старики.
Любили, ласкали девицу,
Никак сберегти не смогли.

В цитируемой песне сохраняется один размышляющий персонаж, даже тогда, когда он, умерший, наблюдает, как стоят и рассуждают родители на его могиле. Чаще вместе со сменой времен или независимо от нее происходит и смена персонажа, от имени которого подается песня.

Вы, люди добрые, поймите
Печали сердца моего!

Эта песня «Глаза вы карие, большие» начинается от имени девушки: она страдает оттого, что на ней долго не позволяла жениться возлюбленному его мать. Позднее благословление не спасло парня. При смерти «Он вспоминает ее имя»... «Я» героини перешло в третье лицо. К концу песни о ней говорится тоже только в третьем лице (она, плачущая «на краю могилы» и здесь же богу душу отдавшая). Обычны в песнях переходы от я одного персонажа к я другого.

Другая характерная особенность народных песен: «разгулье удалое» и «сердечная тоска» - два полюса, обозначенные А.С. Пушкиным («Зимняя дорога»), И дело не только в том, что это качества разных песен. Отмеченные крайности могут сосуществовать в одной песне. Собиратель и исследователь народных песен Н.М. Лопатин писал, что песня «Ах, вы сени, мои сени» несет в себе «скрытую скорбь, которой не в силах победить ни разгульные слова песни, ни веселый, плясовой характер ее напева», что во многих плясовых песнях «вливается затаенное глубокое горе, которое, прорываясь сквозь хороший напев, веселый и бодрый, сообщает песне грустный тон, столь чарующий свежей поэзией и изяществом музыкального выражения» 10 . П.А. Флоренский отмечал, что под веселым и разгульным напевом частушек часто кроются «слезы и боль разбитого сердца»11 .

В упомянутых случаях скорбь и страдания как бы невольно пробиваются сквозь «чуждую» им словесно-музыкальную оболочку. Для городских песен возможно нечто обратное: сюжетно и словесно выраженное серьезное содержание обретает в исполнении смеховые или близкие к ним качества. В песне «Ухарь-купец» каждое четверостишие сопровождается одним из припевов (могут быть и другие):

Эх, живо, живо, подай пару пива,
Подай поскорей, чтоб было веселей!

Или

Эх, в спальне моей поет соловей,
Спать не дает он красотке моей!

Весьма прискорбное для крестьянской девушки и ее семьи событие растворяется в разгульно-бесшабашном пении. Завершившаяся смертью (самоубийством) главного персонажа песня «Как во нашей во деревне» исполняется иногда с добавлением после каждых двух строк двух слов: веселый разговор. И получается парадоксальное:

Он вынул саблю, вынул востру,
Снял головушку свою, -
веселый разговор!

«Осыпаются пышные розы» - грустная по содержанию (предсмертный монолог, переходящий в изображение предстоящих похорон) песня. Однако при каждом обращении к «дорогой» или при назывании ее действий (особенно в мужском коллективе) добавляется одно слово, и оно обращает драматичность ситуации в свою противоположность. Вот картина прощания:

И в последний ты раз поцелуешь, -
дура!
Тогда крышкой накроют меня...
И уста мои больше не скажут,
Что прощай, дорогая моя, -
дура!

В русле обозначенного свойства и конечные припевки, зафиксированные от певицы В. Кочубаровой. Исполненные под гармонь грустные, даже скорбные по содержанию песни (проводы в солдаты - «Последний нонешний денечек», страдания покинутой возлюбленным девушки, готовой к самоубийству, - «Я вспомню глазки голубые» и т.п.), она завершается словами:

Конец, конец веселой песне,
Спасибо гармонисту за игру!

Старинная русская народная песня не знала рифмы как обязательной нормы. Исходные тексты для городских песен, как правило, рифмуют две смежные или вторую и четвертую строки четверостишья. О том, что новые для народной песни ритмика (силлабо-тоническая) и рифмовка в какой-то мере стали предпочтительнее, свидетельствуют такие факты. Многие сочинявшиеся поэтами первой половины XIXв. под «народную» песни без рифм не стали народными. Из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», написанной народным стихом, ни один отрывок не запели, а ряд других стихов («Огородник», «Похороны», «Тройка» и др.), сочиненных по правилам литературного стихосложения, восприняли как песни. В народном репертуаре были очень популярны ямщицкая песня «Степь Моздокская» и баллада «Ванька-ключник»; первую песню переработал И.3. Суриков («Степь да степь кругом»), вторую - В.В. Крестовский. Обе авторские песни, сохранившие старую сюжетную канву, но преобразованные в новом, литературном стиле, постепенно вытеснили собственно народные песни. Известно, что А.С. Пушкин написал в народном стиле песню о Степане Разине и персидской княжне. Однако в устное бытование вошла другая песня («Из-за острова на стрежень»), сочиненная на основе того же предания о Разине Д.Н. Садовниковым. Сказанное не означает, будто новые, авторские, тексты оставались в устном бытовании неизмененными.

И все же нельзя сказать, что городская песня очень дорожит рифмой. Безразличие к ней, сложившееся в течение столетий, сказалось и в новой песне. Из десятка записей песни «У меня под окном расцветает сирень» едва нашелся один («У меня под окном») с «нормальной» рифмой в конце второй и четвертой строк третьего куплета: поскорее-горячее. В большинстве вариантов этой песни, причем из разных областей, третья строфа упорно отказывается от рифмы (во 2-й и 4-й строках) и поется так:

Так иди же, иди, наслаждайся ты с ней,
Будь же счастлив ты с нею навеки,
А меня позабудь, позабудь поскорей,
Я забуду тебя, но нескоро...

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: