Выезжая в разные города страны, выступая перед молодёжью, я всё время пытался понять это странное «непротивление злу» у многих девушек, когда ради сомнительного мальчишечьего общества они готовы поступиться своей душевной красотой, которая, как известно, немыслима без девичьей гордости.

Бесспорно, мужское внимание возвышает девушку и в собственных глазах, и, что особенно лестно, в глазах подруг. Но какое же это внимание, если парень относится к тебе без уважения и выше всего ставит собственную персону?

Можно попробовать объяснить эту девичью покорность ссылкой на физиологию, но вряд ли она столь безраздельно властвует над пятнадцатилетней школьницей или даже девушками постарше. Надо искать другую причину.

Мне думается, что в среде нашей молодёжи существует совершенно нелепое представление о том, будто девушек чересчур много, а ребят не хватает. Кстати говоря, при сопоставлении некоторых частных фактов у «тихих девочек», меньше всего интересующихся статистикой, может возникнуть довольно странное мнение, что каждый «мальчик» — это уникальный экземпляр, нечто вроде вымирающего зубра.

Так могут думать девочки из какого-нибудь десятого класса, где мальчиков раз, два и обчёлся — остальные уже давно работают, на танцах они бывают редко, по улицам не слоняются. У ребят есть технические или спортивные увлечения. Да и пока им не перевалило за двадцать, они чаще всего обходятся без девичьего общества.

Тут я опять хочу напомнить о перестройке школы. Теперь уже девушки не остаются в одиночестве, в узком девичьем мирке, они работают вместе с товарищами в цехах и на полях. А в трудовом коллективе, как нигде, лучше развивается взаимоуважение, в полную силу заявляет о себе девичье достоинство, крепнет дружба, а подчас и рождается настоящая любовь.

Но сейчас разговор не о любви, а о том, без чего она не может существовать — без уважения друг к другу.

Оставим школьниц — «тихих девочек», у которых, кроме дома, класса, кино, телевизора, танцев и (редко-редко) книги, ничего пока ещё нет.

Школьницы подросли, стали студентками. Появился кое-какой жизненный опыт, определились интересы, собственное мнение… Но вот однажды меня пригласили в один из институтов на вечер под названием то ли «Откровенный разговор», то ли «Поговорим по душам», посвящённый теме любви и дружбы и вообще вопросам воспитания. Такие вечера устраиваются довольно часто в разных аудиториях.

Оказалось, что в институте, куда я приехал, учились в основном одни девушки, ребят было, наверное, процентов двадцать. Я до сих пор помню эту чуткую, взволнованную и очень непосредственную аудиторию. Потом посыпались записки. Я читал одну за другой и поражался их наивности и однообразию:

«Может ли девушка первой объясниться в любви?», «Существует ли любовь с первого взгляда?», «Что делать, если тебе нравится юноша, а он на тебя внимания не обращает?»

Записок было, вероятно, около сотни, и почти все их прислали девушки. Я понимал, что здесь шутками не отделаешься: ведь, несмотря на наивность вопросов, за ними скрываются сложные чувства, пусть незрелые, детские, но оскорбить их нельзя.

Я взывал к девичьему достоинству, приводил литературные и жизненные примеры, наконец, наткнулся на записку, в которой, как мне тогда показалось, нашел причину слёзных девичьих жалоб. Вот она, эта записка:

«А вы думаете нам приятно заискивать перед высокомерными мальчишками? Я их всех ненавижу. У мальчишек гораздо больше прав, и они пользуются тем, что их мало. Ведь девушек сейчас так много. Студентка первого курса…»

Да, действительно, в этом институте юношей было мало, но ведь существует огромный мир, где их вполне достаточно. Пройдите рядом в заводские цехи, поезжайте летом на целинные земли… Но, к сожалению, у девушек столь укрепилось мнение, будто их несравненно больше, чем ребят, что мне пришлось математически доказывать всю абсурдность этой теории. Девушки почему-то ссылались на войну. Я разводил руками и говорил, что, когда кончилась война, их сверстники даже в школу не ходили и сегодняшние тридцатилетние мужчины встречали День Победы ещё совсем неоперившимися птенцами. Причём же тут война?

Бесспорно, что тяжёлые военные годы отразились на воспитании молодого поколения, однако в нашем разговоре о «тихих девочках» это является не основным, хотя чаще всего неумелые воспитатели оправдывают свои промахи «падением нравов», якобы оставшимся от военных лет. А девочки-то хорошие, и нравственность их, как правило, не вызывает сомнений. Только сами они — плохие воспитательницы, если понимать под этим женское, облагораживающее влияние на ребят.

Как я уже отмечал, на том студенческом диспуте ребят было немного. Они почти не выступали, а в конце вечера прислали мне записку за несколькими подписями. Вот что их особенно взволновало. Я говорил об уважении к женщине и, в частности, привёл такой пример: почему бы молодому человеку, если он пришёл в гости на семейное торжество по случаю дня рождения хозяйки, не поцеловать у неё руку? Я даже осмелился сказать, что такой поцелуй вполне уместен и при встрече с любимой.

Записка группы студентов выражала крайнее возмущение. Да ведь это неслыханно! Как мужчина может так унижаться перед женщиной? Это позор!

Однако самое главное возражение заключалось не в этом. Оскорблённые в самых своих лучших чувствах, мужчины привели «решающий» довод:

«А кроме того, дорогой товарищ писатель, прежде чем преподносить подобные советы, вы бы проконсультировались у врачей. Ведь на руке могут оказаться разные бациллы».

Я прочёл это вслух. «Тихие девочки» молчали, опустив глаза будто виноватые. Ну что ж, и не такое приходится терпеть!

На улицах большого волжского города сидели старушки с полными корзинами лесных фиалок. Казалось, весь город был напоен запахом этих весенних цветов.

Я прожил здесь всего лишь несколько дней и выехал в степи Заволжья, где нет ни лесов, ни тенистых парков, где нет и лесных фиалок. Когда-то я проезжал эти места, и мне надолго запомнилась романтика ковыльной степи, не раз воспетая в стихах и прозе. Действительно, было что-то притягательное в этом седом волнующемся море, которому нет ни конца, ни края…

…Наш «газик» подпрыгивал на ухабах пыльной дороги. Всё вокруг было иным. Ковыль исчез. Кругом, куда ни глянешь, — зелёные поля. Добрыми, густыми всходами радовала нас земля. Только просторы оставались прежними, да так же, как и раньше, взлетали прямо перед машиной птицы. И лишь по обочинам дороги, словно в дань уходящей степной романтике, остались узкие полосы серебристого ковыля.

Хоть и красив ковыль, но пользы от него немного. Только весной он может идти на корм скоту. Но чуть поседеет — его длинные перистые ости запутываются в шерсти овец, впиваются в кожу, причиняя мучения, а порой доводя их до гибели.

И если ковыльные степи уходят в прошлое, уступая место возделанным полям, то ковыль окончательно не сдаётся. Раскрашенными метёлками ковыля бойко торгуют на базарах, и люди с непритязательными вкусами покупают эти сухие пёстрые пучки, украшая ими комоды. Вот и вся романтика.

Мы ехали уже несколько часов. Думалось о том, как трудно иной раз отличить подлинную романтику от мнимой, о весне и молодости, о лесных фиалках, которые хотелось бы видеть в девичьих руках, и о том, чтобы девушкам дарили эти цветы. Но на вечерних улицах, всегда заполненных гуляющей молодёжью, я почти не встречал девушек с цветами. Фиалки покупали главным образом женщины средних лет, торопящиеся домой.

Я помню, что в ту весну особенно широко разлилась Волга. Такого разлива не было многие годы. Неповторимы в своей красоте и поэтичности затопленные острова с торчащими из воды деревьями. Мне часто приходилось проезжать мимо них, переправляясь через реку. Особенно прекрасен этот затопленный лес при луне. Вот, думаю, где раздолье для молодёжи. До чего же хорошо провести на лодке свободный день да прихватить ещё и лунный вечер.