Фан Тхук Динь открыл дверцу машины, подождал, когда Тхюи Ханг заняла в ней место.

— Отвези меня в Задинь, — сказала она.

Машина тронулась. Мимо мелькали освещённые витрины магазинов, автомобили. Время от времени, когда зажигался красный свет светофора, они останавливались у перекрёстка. Перед лобовым стеклом возникали полицейские, одетые в белое. По площади мчались на высокой скорости полицейские машины. Машина Фан Тхук Диня вновь смешалась с потоком других. Больше всего было военных грузовиков, окрашенных в защитный цвет, с жёлтыми номерками, Они с рёвом неслись к окраинам и, словно грязные типа на ярком платье, расплывались по всему городу.

Фан Тхук Динь и Тхюи Ханг ехали молча. До их слуха то и дело доносился рёв проезжавших мимо машин, трель полицейских свистков, звуки музыки и речь из радиоприёмников. Миновав большие проспекты, они въехали в район Задинь. Фан Тхук Динь вёл машину в направлении, которое указывала Тхюи Ханг. Она то и дело беспокойно глядела вперёд, будто ждала, что Фан Тхук, Динь прибавит скорость. Время от времени она говорила «здесь налево», «здесь — прямо». Наконец на одной из улиц Задиня она попросила остановиться.

— Подожди меня здесь, — сказала она. Она вышла из машины. Пройдя несколько шагов, свернула в небольшой переулок. Тхюи Ханг очень торопились, почти бежала. Сначала её фигурка мелькала среди прогуливавшихся люден, а затем исчезла в переулке. Фан Тхук Динь, набравшись терпения, закурил и стал ждать, Через десять минут Тхюи Ханг вернулась. Лицо её стало ещё бледнее. Она быстро села в машину.

— Возвращайся в Сайгон, — сказала она взволнованно.

Хотя Динь И был несколько удивлён её поведением, он сохранял терпение и ни о чём не спрашивал. Машина быстро набрала скорость. Подъехав к Сайгону, он выжидающе посмотрел на девушку.

— Сверни, будь добр, на улицу Вотань. — Её голос слегка дрожал.

На улице Вотань Тхюи Ханг попросила Диня остановиться и подождать её возвращения. Через несколько минут она возвратилась в крайне взволнованном состоянии, учащённо дыша. Динь открыл дверцу машины. Не сказав ни слова, она тяжело опустилась на заднее сиденье, учащённо моргая, готовая вот-вот расплакаться. Выждав немного, Динь спросил:

— Куда теперь?

— Не знаю прямо, куда и ехать. Может быть, в дансинг?

— Нет, сегодня я не смогу работать.

— Тогда домой?

— Я и дома не смогу спокойно находиться.

— Извини, чем ты так напугана, чего ты опасаешься? — осторожно спросил Фан Тхук Динь. — Может быть, я смогу помочь тебе чем-нибудь?

Тхюи Ханг с надеждой посмотрела на Диня. Этого молодого интеллигентного человека, вернувшегося из Франции, она не опасалась. Во время многих встреч и бесед с ним Тхюи Ханг убедилась, что он порядочный, достойный уважения человек. Он всегда держался вежливо, почтительно. Хорошо разбирался во многих вопросах. Она верила ему, потому что он всегда был с ней искренним и откровенным. Она интересовалась его мнением по разным вопросам, и он всегда давал ей разумные и дельные советы. И если в своей довольно трудной жизни она и могла кому-то довериться кроме своих родных, то это был Фан Тхук Динь.

— Я смотрю, ты так чем-то напугана. Не связано ли это с твоей последней встречей с Рене? — спросил Динь.

— Да, связано, ты прав, — ответила Тхюи Ханг. — Я только что виделась с ним. Он меня очень напугал. Я вся в смятении. Не могу ни о чём спокойно думать, собраться с мыслями.

— Может быть, он тебе угрожал? Заставлял тебя делать что-то против воли?

— Нет. Я не боюсь угроз, — покачала головой Тхюи Ханг. — Я не буду скрывать от тебя правды. Я всё расскажу тебе. Поедем на какую-нибудь тихую улицу, к берегу реки или за город. Мне надо успокоиться, прийти в себя.

Фан Тхук Динь нажал на акселератор, и машина быстро набрала скорость. Они выбрались в тихий район города. Тхюи Ханг начала рассказывать:

— Моя мать умерла много лет назад. После её смерти отец отослал меня к своим родственникам. Это было в самом начале войны Сопротивления против французов. Всю войну он находился в городе на подпольной работе. Но никто на родственников этого не знал. Я тоже не знала, где мой отец и чем он занимался. Изредка, раза два-три в год, я получала от него конверт с короткой, наспех написанной записочкой. Он интересовался здоровьем, давал те или иные советы. Подпись всегда была неразборчивой. Но я эти несколько строчек придавали мне силы.

Том временем жить становилось всё труднее, и я, чтобы получить средства к пропитанию, пошла работать в дансинг. Только короткие письма отца — участника Сопротивления вселяли в меня гордость. Благодаря им я не скатилась на дно, не опустилась, как это случилось со многими моими подругами в годы оккупации. Сколько раз я мечтала, что придёт счастливый день и я снова увижу отца. В такие минуты я не могла сдерживать слёз. Я видела себя маленькой девочкой, уткнувшейся в плечо отца, воображала, как отец, в прошлом рабочий, гладит мои полосы своей широкой ладонью и из его глаз украдкой льются слёзы. Я мечтало рассказать ему о том, как ждала его какую гордость испытывала за него. Сколько слов… сколько слов я приготовила ему…

Я очень обрадовалась, когда в 1954 году были подписаны Женевские соглашения по Индокитаю. Мечтала, что наконец увижу отца. Ждала его, ждала дни и ночи. Но время шло, а отец так и не появился. Однажды от него снова пришло письмо. Оно было несколько длиннее, чем обычно. Для меня оно было как глоток воды для заблудшего путника. Прочитав письмо, я увидела, какие глубокие чувства испытывает он ко мне. Я прижала письмо к груди, из глаз у меня покатились слёзы. Я поняла, что увидеть его мне суждено не скоро. «Наверное, он далеко уехал», — подумала я в те минуты. Тогда мне было непонятно, почему, несмотря на мир, мы не можем встретиться.

Лишь потом, когда в Сайгоне к власти пришёл Нго Динь Дьем, когда начались аресты, погромы, преследовании бывших участников войны Сопротивления, я постепенно всё поняла. Когда на улице Катина французских солдат смен ил и американские советники, мне стало понятно, почему отец не возвращается домой. И я стала ещё больше гордиться им.

Я думала, что отец уехал. Но один человек знал, что он по-прежнему находится в Сайгоне. Этот человек — Рене. Рене — французский разведчик. При помощи агентуры и реакционеров ему удалось составить список явок подпольщиков в Сайгоне и Шолоне. В этом списке был и мой отец. Недавно Рене получил приказ возвратиться в Париж. Перед отлётом он, в знак симпатии ко мне, сообщил, что знает два адреса, в Задние и на улице Вотань, где бывает отец, и сказал, чтобы я связалась с ним и передала ему, чтобы он как можно скорее покинул явочную квартиру. Провожая меня в дансинг, Рене сказал:

«Я должен отдать этот список начальству. Как его используют в дальнейшем. — я не знаю. Для меня этот документ потерял своё значение, так как я возвращаюсь во Францию и буду заниматься другим делом. Прежде чем услать, я хочу, чтобы вы знали о моей к вам любви. Я знаю, что вы не ответите мне на моё чувство, но я хочу показать вам искренность моих к вам симпатий, хочу оставить о себе хорошую память в вашем сердце, хочу, чтобы вы никогда не забывали меня. И думаю, что лучший способ оставить о себе память — это уберечь вашего отца от катастрофы. Прошу вас, будьте спокойны…»

Тхюи Ханг дрожала от волнения. Если бы речь шла об опасности для неё лично, она бы так не волновалась. Но под угрозой был её родной отец. Она опасалась, что не успеет предупредить его, что полицейские опередят её. Она очень опасалась этого, хотя Рене и говорил, что не передаст начальству список раньше, чем Тхюи Ханг побывает на указанных им явках. Подойдя с Рене к дансингу, она дрожащим голосом поблагодарила его: «Спасибо, мсье. Я всегда буду признательна вам».

Рене влюблёнными глазами смотрел на неё и не мог выговорить ни слова.

Ханг словно лишилась рассудка. Она сразу же побежала к хозяину дансинга, сказала ему, что вечером работать не сможет. Затем стала искать такси. В этот момент её и увидел Динь.