Холмы были взяты, затем деревни и наконец монастырь.

И когда корпус Нея, снова сгруппировавшийся под руководством своего начальника, завладел вершиной, то увидел перед собой плоскогорье долины Михельсберга, а также едва в двух верстах город, к которому в продолжение нескольких дней стремилось столько гениальных усилий.

Шульмейстер, «другой рыжий», после того как увидел мост восстановленным до конца, благодаря ему, подняв с земли ружье, патронташ и штык, один из первых атаковал. Он более ничего не требовал, как чувствовать себя преображенным в солдата. Все восторгались его смелостью и завидовали ловкости. Передовые гренадеры признали Шульмейстера своим, не зная его вовсе, искали глазами среди дыма, звали его, следовали за ним и усиливались опередить его.

Внезапно они перестали его видеть.

На тропинке, изрытой потоками, где он дефилировал, поднимаясь, молодой поручик, который давно досадовал, что не может его опередить, нашел брошенный на землю его патронташ и штык. Что же касается самого «рыжего», то от него не осталось и следа.

Был ли он убит, ранен или взят в плен? Это было невозможно знать. Сражение окончилось, успех был полный. Ночь спрятала под своей ровной темнотой славу победителей, беспощадную смерть, победу и поражение. Очарованные успехом солдаты, рассказывая друг другу эпизоды сражения, не видали таинственного товарища, доказавшего им свою отвагу и отдавшего им свою кровь даром.

Шульмейстер, после того как спас армию, сказал себе, что имеет право подумать теперь о своих и соединиться с женою и детьми.

Увы! Когда он проник в селение под покровительством беспорядка, он не нашел более ни Берты, ни Ганса, ни Лизбеты.

Таким образом прошли четыре дня. Наполеон предложил неприятелю сдаться, и генерал Мак, признав себя побежденным, потребовал, однако, отсрочки для капитуляции.

Мюрат, бросившийся преследовать австрийских беглецов с герцогом Фердинандом во главе, которым удалось пробить круг осаждаемых, снял в продолжение двух дней жатву знамен и пушек. Его кавалерийская экспедиция обеляла его ошибочную стратегию.

Ней успокоился. Император уже приготовлял поход на Вену и только ждал жатвы, чтобы повести далее свои легионы жнецов.

Шульмейстер, не очень торопившийся показаться своему повелителю, которому он так хорошо служил, искал по всем сторонам дорогих для него существ. Они находились совсем близко от него, но он не мог еще их обнять. Он боялся, не попали ли они в плен, благодаря ужасным случайностям войны.

Как он проклинал мысль, что доверил их Родеку, ставшему слишком старым и слабым, чтобы удержать их помимо их воли в своем убежище! Зачем они бросились в подобное приключение и усложнили ему задачу? Он отняли у него мужество, разбив его сердце.

Шульмейстер обежал все селения вокруг Эльсингена. Он возвратился через Вертинген, тщательно избегая, чтобы его не узнали французские офицеры, господствовавшие теперь во всей стране.

Он ничего не нашел, что осветило бы ему судьбу его жены и детей. Нигде он ничего не услышал, что дало бы ему возможность предположить повиновение Доротеи в утро его бегства. Отправилась ли она, как он просил ее, чтобы передать Берте его распоряжение? Предложила ли она молодой женщине проводить ее в Эльсинген? Решилась ли она следовать за нею?

Он был охвачен таким безумным страхом, что забыл радоваться грандиозному успеху, достигнутому благодаря ему.

Когда австрийская армия наконец сдалась, этот герой удалился в покинутый шалаш у подножья Михельсберга и принялся плакать, как ребенок.

В это утро Наполеон, заняв место на возвышенном откосе против города Ульма, смотрел, как дефилировали перед ним сорок тысяч пленных. Он был окружен своим главным штабом. Французская инфантерия выстроилась полукругом на склоне высот, а кавалерия развернулась прямой линией в долине.

Первым появился Мак и протянул свою шпагу, которую Наполеон ему возвратил. За ним следовали генералы, затем войска. Проходя, они бросали оружие, и его набралось такое количество, что вскоре образовалась большая груда.

Солдаты рассматривали своего победителя; офицеры отворачивали глаза.

Дефилирование приходило к концу, и более не было настоящих покоренных. Теперь стали представляться в свою очередь слуги, родственники, женщины и дети, принадлежащие к сдавшемуся войску, то, что в военное время называется бесполезными ртами. Наполеон уже хотел удалиться, как вдруг услышал раздавшиеся из печальной толпы крики. Там произошло какое-то смятение. Он думал, что случилось возмущение или ссора, и устремил глаза в ту сторону, где происходила сумятица…

Тогда он увидел, что к нему подходит группа. Сначала он не рассмотрел ни одного лица, находившегося в ней, но внезапно из нее выделился маленький мальчик. Он бегом бросился к Наполеону и на расстоянии двух шагов от лошади закричал:

— Господин император! Там мой отец!

Наполеон узнал ребенка и улыбнулся.

— Как! Опять это ты, малютка? Ты говоришь, что твой отец там?.. Так его у меня не убили? Почему он не пришел ко мне?.. Ступай к нему и скажи, что я ожидаю его.

Тогда все увидели, как после побежденной армии перед Наполеоном предстал человек, которого двое детей держали за руки. Ганс тащил его, тогда как Лизбета, чтобы не отстать, должна была бежать. Берта, в одно и то же время смущенная и сияющая, следовала за ними, опираясь на руку Родека. В некотором расстоянии женщина, одетая во все черное, смотрела с испугом, как они от нее удалялись. Бедняжка Доротея привела их сюда, после того как приютила их у себя, пока мир не был заключен. Теперь ее роль исполнена, и пришел конец мечте. Четыре дня эти существа доставляли ей иллюзию семьи, и теперь они исчезали навсегда от ее преданности. Ей приходилось стушеваться…

— Так вот как! Ты прячешься, вместо того чтобы явиться ко мне с отчетом о твоей миссии? — сказал Наполеон шпиону резким тоном, которому противоречила, однако, улыбка. — Что с тобою случилось с тех пор, как ты прислал ко мне сына?

— Я был пленником, государь.

— Я это знаю. А затем?

— Я убежал.

— Естественно! Затем?

Ней, находившийся направо от императора, ответил своим грубым голосом на последний вопрос:

— Затем этот господин сделал мост.

— Как мост?.. Что хотите вы сказать, маршал?

— Я хочу сказать, государь, вот человек, который дал нам возможность окончить мост в Эльсинген, он спустился по течению на последних балках, необходимых нам, он позволил моим войскам пройти по мосту и сам, хотя был ранен, атаковал вместе с ними.

— А, упрямец! — сказал Наполеон Шульмейстеру. — Ты мне верно сказал в Страсбурге, что хочешь сражаться!.. Ты добился своего.

— Надо же было пройти, государь, мне необходимо было разыскать жену и детей.

— Но разве ты мне не сказал, что это твой приемный сын?

— Да, государь.

— Прекрасно, ты доверишь его мне. Он способный и храбрый: мы сделаем из него хорошего офицера, когда придет время. Я позабочусь о его воспитании. Хочешь ли ты, мальчуган, поступить в военную школу, чтобы в один прекрасный день сделаться полковником, генералом или маршалом?

С раскрасневшимся личиком и блестящими глазами Ганс только что хотел отвечать, когда рука Родека опустилась на его плечо.

Могу ли я сказать слово вашему величеству? — спросил строго старый шуан.

— Кто это такой? — спросил император.

На это ответил Шульмейстер:

— Честный друг, государь, по происхождению француз. Он бретонец и заботится о детях со дня их рождения.

— Приблизьтесь! — сказал Наполеон.

Но он, без сомнения, никак не ожидал, что Родек подойдет к нему совсем близко, и в особенности он никак не мог предвидеть, о чем ему скажет старик. При первых словах, сказанных Родеком совсем тихо, его лицо, обыкновенно бледное и матовое, сделалось багровым, а брови нахмурились. Однако он сдержал себя и опустил глаза, как бы взвешивая в своей памяти факты, о которых незнакомец осмелился внезапно напомнить ему.

— Этот ребенок не может быть воспитан императором, — сказал Родек. — Он сын человека, который был вашим врагом, государь, врагом честным, открытым, и его более не существует. Если ребенок не носит имени предков, то потому, что смерть слишком рано сделала его сиротой. Без этого ваше величество увидели бы пред собою Жана Бурбона-Конде, герцога Ангиенского.