Эта тень на побережье — игра воображения. Он поправил занавески и открыл тумбу письменного стола, доставшегося ему от отца, боязливого профессора-юриста. Веттерстедт достал дорогую папку с красивым орнаментом и раскрыл ее на столе. Не торопясь, почти благоговейно он перелистывал свою коллекцию старинных порнографических фотографий. Самой старой была раритетная картинка, дагерротип 1855 года, который он однажды купил в Париже. На ней изображалась обнаженная женщина, которая обнимала собаку. Его коллекция ценилась в определенных кругах, в кучке безвестных людей, которые разделяли его интерес. Эту коллекцию фотографий Лекадра 1890-х годов превосходила только коллекция, принадлежавшая магнату сталелитейных заводов в районе города Рюр. Веттерстедт не торопясь перелистывал ламинированные страницы альбома. Дольше всего его взгляд задерживался на фотографиях совсем юных моделей, — по глазам девушек было видно, что они одурманены наркотиками. Часто он сожалел о том, что в свое время не начал фотографировать. Если бы он занялся этим раньше, то сегодня мог бы обладать уникальной коллекцией снимков.

Пролистав альбом, он снова запер его в письменном столе. Веттерстедт взял с друзей обещание, что в случае его смерти они предложат фотографии торговцу антиквариатом из Парижа, который занимается такого рода сделками по поручению. Деньги от продажи должны будут перевести на счет созданного им фонда поддержки молодых юристов, который будет обнародован только после его смерти.

Потушив лампу на письменном столе, он остался сидеть в темной комнате. С моря доносился слабый шум. Веттерстедту снова почудилось, что он слышит звуки мопеда, проехавшего где-то поблизости. Ему все еще трудно было представить свою собственную смерть, несмотря на то, что ему уже перевалило за семьдесят. Дважды во время поездок в США он анонимно добивался позволения присутствовать при казни: один раз приговоренного казнили на электрическом стуле, другой — во все реже используемой тогда газовой камере. Какое-то особенное удовольствие доставляло ему смотреть на то, как умерщвляют людей. Но собственную смерть он себе представить не мог. Он направился в комнату, чтобы опрокинуть стаканчик ликера из бара. Время уже близилось к полуночи. Перед сном оставалось только прогуляться к морю. В прихожей он надел куртку, натянул поношенные деревянные башмаки и вышел из дома.

На улице было безветренно. Его вилла располагалась так обособленно, что свет из соседних домов сюда не доходил. Издалека доносился шум автомобилей, направлявшихся по дороге в Косеберга. Он пошел по тропинке, ведущей через садовую калитку на побережье. Веттерстедт с неудовольствием обнаружил, что лампа, висящая на столбе перед калиткой, была выбита. Побережье ожидало его. Отыскав ключи, он отпер калитку. Он приблизился к морю и остановился у самой кромки воды. На море был штиль. Далеко впереди, на горизонте, он увидел свет корабля, державшего курс на запад. Он расстегнул ширинку и стал мочиться в воду, продолжая фантазировать о завтрашнем развлечении.

Он ничего не слышал, но внезапно почувствовал, что кто-то стоит у него за спиной. Колени подогнулись, и он почувствовал, как страх пробежал по телу. Он быстро обернулся.

Мужчина, которого он увидел перед собой, напоминал зверя. Штаны до колен — это все, что было на нем одето. Он тут же с содроганием посмотрел незнакомцу в лицо. Веттерстедт не мог понять, что с ним — то ли лицо настолько изуродовано, то ли человек надел маску. В руке он держал топор. Рука, вцепившаяся в топорище, была очень мала, и Веттерстедт успел подумать, что мужчина напоминает ему карлика.

В следующий миг он закричал и кинулся бежать обратно к калитке, ведущей в сад. Он умер в то мгновение, когда лезвие топора разделило позвоночник чуть пониже плеч надвое. Он не увидел, как получеловек, похожий на зверя, нагнулся, встал на колени и сделал надрез у него на лбу, а потом одним ужасным рывком выдрал бо́льшую часть волос и кожи с макушки.

Часы едва пробили полночь.

Это было во вторник, 21 июня.

Где-то поблизости завели одинокий мопед. Вскоре звуки мотора стихли.

Вокруг опять стало спокойно и тихо.

2

21 июня около двенадцати часов Курт Валландер вышел из полицейского управления Истада. Чтобы никто не заметил, как он уходит, Валландер проскользнул через выход, ведущий из гаража. Он сел в машину и поехал вниз, к пристани. День выдался теплый, и он оставил пиджак на спинке стула в своем кабинете. Для тех, кто в ближайшие часы искал его, это было верным признаком того, что Валландер, несмотря ни на что, находится в здании. Он припарковался возле театра. Вышел на дальний пирс и сел на скамейку возле красного сарая, в котором размещалась служба спасения утопающих. Валландер прихватил с собой одну из своих толстых школьных тетрадей. Только он собрался что-то записать, как обнаружил, что не взял карандаш. Первым порывом было бросить тетрадь в бассейн неподалеку и забыть обо всем на свете. Но он знал, что это невозможно. Сослуживцы ему этого не простят.

Несмотря на все его протесты, они выбрали Валландера, доверили ему произнести речь в честь их товарища Бьёрка, который в тот день уходил с поста шефа полиции Истада.

Никогда прежде за всю свою жизнь Валландер речей не произносил. Правда, нечто отдаленно похожее представляли собой его выступления на бесчисленных пресс-конференциях, касавшихся расследования различных преступлений.

Но какими словами благодарить бывшего шефа полиции? За что, собственно, благодарить? Было ли, вообще говоря, что-то, за что они должны быть ему благодарны? Больше всего ему хотелось сказать о своей тревоге по поводу тех масштабных и при этом необдуманных реорганизациях и сокращениях, которые буквально разрушали полицию.

Он вышел из полицейского управления, чтобы спокойно обдумать предстоящую речь. Накануне вечером он сидел за кухонным столом до глубокой ночи, но так ничего и не придумал. А теперь времени больше нет. Через три часа они соберутся, чтобы вручить подарок Бьёрку, который на следующий день приступит к работе в мальмёском лене[2] в должности начальника службы по делам иностранцев. Валландер встал со скамейки и направился вдоль пирса к прибрежному кафе. У причала плавно покачивались на волнах пришвартованные рыбачьи лодки. Валландер рассеянно вспомнил, как однажды, семь лет назад, он присутствовал при том, как из бассейна на пристани поднимали труп. Но он тут же отогнал это воспоминание. Сейчас важнее была речь, которую он должен прочитать в честь Бьёрка. Одна из официанток одолжила ему карандаш. С чашкой кофе он уселся за столик в летнем кафе и заставил себя написать несколько слов о Бьёрке. К часу у него уже была готова половина страницы. Валландер с кислой физиономией рассматривал плоды своего труда. На большее он все равно не способен. Он махнул рукой официантке, которая подошла и налила ему еще кофе.

— Что-то лето никак не наступит, — сказал Валландер.

— Может, его вообще не будет в этом году, — ответила официантка.

Речь для Бьёрка получилась из рук вон плохо, но Валландер был в прекрасном расположении духа. Через несколько недель у него начнется отпуск. Есть чему порадоваться. Долгая утомительная зима осталась позади. Он чувствовал, что ему действительно нужно хорошенько отдохнуть.

В три часа они собрались в столовой полицейского управления, и Валландер произнес речь в честь Бьёрка. Потом Сведберг преподнес ему новенький спиннинг, а Анн-Бритт Хёглунд вручила цветы. Валландеру удалось приукрасить свою жалкую речь, в порыве вдохновения он решился пересказать несколько эпизодов из их совместной практики с Бьёрком. Все смеялись, когда он вспомнил, как однажды обвалились строительные леса, и оба они свалились в навозную запруду. Потом все пили кофе и ели торт. В ответной речи Бьёрк пожелал успехов своей преемнице. Звали ее Лиза Хольгерсон, на днях она прибыла из крупного полицейского участка Смоланда. Она приступит к работе в начале осени. А пока что обязанности шефа полиции Истада будет исполнять Хансон. Когда церемония окончилась, и Валландер вернулся к себе в кабинет, в приоткрытую дверь постучал Мартинсон.

вернуться

2

Лен — административно-территориальная единица в Швеции.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: