— Да-а! Ну ничего, потерпите еще немного, вот расколотим янки, вернетесь к себе, и подадут вам рыбу из Лонг-тяу-ша.

— Я уж лет шестнадцать как не был дома…

— Сейчас по радио последние известия, — сказал молчавший до сих пор Суан, — Виен, включите, пожалуйста, приемник, узнаем, что слышно на Юге…

Теперь все по достоинству смогли оценить транзисторный приемник, которым так гордился Виен. Знакомый голос дикторши ханойского радио заполнил землянку.

«КОНГ-ТУМ.[17] В КОРОТКОМ ДВАДЦАТИМИНУТНОМ БОЮ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ СРОВНЯЛИ С ЗЕМЛЕЙ УКРЕПЛЕННЫЙ ПУНКТ ТУ-МОРОНГ, УНИЧТОЖИЛИ ДВЕ РОТЫ ПРОТИВНИКА, ЗАХВАТИЛИ БОЛЕЕ СТА ВИНТОВОК И ПУЛЕМЕТОВ, ДВЕ СТОПЯТИМИЛЛИМЕТРОВЫЕ ПУШКИ…»

— Боевая тревога!

Мау с сожалением поднялся.

— Вы оставайтесь тут, — сказал он Виену и комиссару, — сегодня ужасно жарко.

«…ДА-НАНГ.[18] ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЙ АРМИИ АТАКОВАЛИ БАТАЛЬОН АМЕРИКАНСКОЙ МОРСКОЙ ПЕХОТЫ, ОСУЩЕСТВЛЯВШИЙ КАРАТЕЛЬНУЮ ОПЕРАЦИЮ. УНИЧТОЖЕНА РОТА ПРОТИВНИКА, ПОДОРВАНО ПЯТЬ «АМФИБИИ», СБИТО ДВА ВЕРТОЛЕТА…»

— Отлично! — прокомментировал Суан. — Янки прямо из кожи вон лезут, бомбят здесь, у нас, мосты и дороги, а движение все равно не останавливается. Зато на Юге освободительные войска в любое время перерезают их коммуникации и парализуют снабжение.

Закончив сообщения с фронта, радио стало передавать бодрую военную музыку.

— Когда мы здесь даем жару американским стервятникам, это, как ни говори, хорошая помощь ребятам на Юге, — произнес Виен. — Да, Суан, вы когда собираетесь обратно в полк? Лить просила, если можно, передать небольшой пакет в городской здравотдел.

— Хорошо. Я, возможно, вернусь этой же ночью. Но вообще-то хотел бы пробыть здесь и завтра.

— Она, по-моему, посылает дочке немного бобов и арахиса… Да-а, судьба у Лить необычная. Вы, наверно, знаете Бана, ее бывшего мужа?

— Бан… Бан… А кто это?

— Он из штаба дивизии.

— Нет, я с ним не знаком.

— Это любопытная история. В ту войну Лить была медсестрой. Они с Баном встретились на фронте, потом поженились, и у них родилась дочка. Они очень любили друг друга. Но после войны, уж не знаю как, выяснилось, что Бан был раньше женат. Жена его всю войну прожила со свекром и свекровью. Их деревня была на оккупированной территории. Оказалось, что сами старики, родители Бана, дали ему знать, что жена его якобы путалась с солдатней, и, мол, раз так, он должен ее бросить, тем более что у них нет детей. Бан начал чего-то мудрить. Прежняя жена его, простая деревенская женщина, знай себе плакала да жаловалась соседям: «Раз уж он меня бросил, так тому и быть! Да только зря он взял грех на душу, я перед ним не виновата…» Долго ли, коротко ли, но Лить обо всем узнала. Не говоря никому ни слова, она отправилась прямиком в деревню Бана, повстречалась там с его женою, с отцом и с матерью, со всей родней и разузнала все как есть. Вернувшись, она тут же ушла от Бана. И как он ни просил, ни умолял, жить с ним больше не стала. Она сказала ему: «Твоя жена — хорошая. У нее большое горе, — когда в деревню ворвались каратели, они схватили ее и изнасиловали. Разве ж она виновата? И хотя твои родители и вся ваша родня издевались над ней как могли, она осталась в мужнином доме, делала всю работу по хозяйству и ждала тебя. Ты не имеешь права ее бросать!» Лить попросила перевести ее в другой район, забрала ребенка и вот приехала сюда, к нам. Ей пришлось нелегко: нужно было растить дочку, работать да еще учиться. Теперь она уже фельдшер. В прошлом году Бан как-то заезжал сюда, но она не захотела с ним видеться. Сидела у меня дома и проплакала весь день, пока он гулял с девочкой.

— Ну, а что его старая жена?

— Ничего. Живут как ни в чем не бывало, у них уже несколько детей. Она там, в деревне, вступила в кооператив.

— А сама-то Лить где?

— Сегодня с утра она была в той деревушке, где раненые. Может, сейчас уже вернулась в больницу.

Суан прислушался. По радио сообщали интересные новости. Виен, чтобы лучше слышать, перестал даже махать веером.

«…СОТНИ АМЕРИКАНСКИХ МАТЕРЕЙ УСТРОИЛИ ДЕМОНСТРАЦИЮ ПЕРЕД БЕЛЫМ ДОМОМ. ОНИ НЕСЛИ ОБРАЩЕННЫЙ К ПРАВИТЕЛЬСТВУ ЛОЗУНГ: «ПОЧЕМУ МАТЕРИ АМЕРИКИ ДОЛЖНЫ ОПЛАКИВАТЬ СВОИХ СЫНОВЕЙ?!» В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ СОСТОЯЛАСЬ СТУДЕНЧЕСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ. СТУДЕНТЫ НЕСЛИ ЛОЗУНГ: «СКОЛЬКО ДЕТЕЙ ВЫ УБИЛИ ЗА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ ВО ВЬЕТНАМЕ?»

— Надо бы посильнее всыпать этим янки! — Виен с силой хлопнул веером по циновке.

Суан закрыл глаза, в ушах его отчетливо звучал голос диктора. На ум снова пришли давно уже занимавшие его мысли: «Правители Америки надеялись с легкостью разбить такую маленькую страну, как Вьетнам, и проглотить ее одним махом… Но они попали в трудное положение даже в своей собственной стране. И если война затянется, могут произойти самые неожиданные события в самой Америке…»

«…НАСЕЛЕНИЕ ГОРОДА ЗАЛЬЦБУРГА В АВСТРИИ РЕШИТЕЛЬНО ВЫСТУПИЛО В ПОДДЕРЖКУ ВЬЕТНАМСКОГО НАРОДА… В ШВЕЦИИ ДЕВЯНОСТО ПИСАТЕЛЕЙ, УЧЕНЫХ И ПРОФЕССОРОВ УНИВЕРСИТЕТОВ ВЫСТУПИЛИ С ЗАЯВЛЕНИЕМ, ПРИЗЫВАЮЩИМ ОСУДИТЬ ПРЕСТУПНУЮ ПОЛИТИКУ США ВО ВЬЕТНАМЕ…»

Перед глазами Суана вдруг с удивительной отчетливостью встало лицо Лить, освещенное неяркой керосиновой лампой… Суан вспоминал каждое слово, сказанное ею в дороге; каждый ее жест, ее позу, когда она сидела в доме у Виена… Лить пристально глядела на него… Может, он тогда не понял…

Весь день не прекращались тревоги и налеты. Суан позвонил по телефону «домой», в штаб. Он разговаривал с Хынгом, командиром полка, просил прислать снарядов, потому что, судя по всему, здесь предстояли тяжелые бои. Повар принес на КП вареные бататы, офицеры поели и разошлись. Фаунг отправился вместе с Виеном на противоположный берег реки проверить стоящие там батареи. Суан поехал на позиции «шестерки», намереваясь после этого заглянуть в «единицу».

Солнце припекало все сильнее. В расположении роты, где вчера еще стояли лужи, сегодня все подсохло, и следы шин, отпечатавшиеся в грязи, стали тверже камня. Ветки, которыми были замаскированы пушки, завяли. Солдаты, вот уже который день бессменно дежурившие у орудий, совсем почернели на солнце. Пот пятнами проступал на их выгоревших гимнастерках. Где-то высоко в небе надоедливо гудели самолеты-разведчики. Время от времени громыхали далекие взрывы, доносившиеся как будто из-под земли.

Да, огневые позиции выглядят теперь необычно. Суан вспоминал, как несколько лет назад их перебросили к западной границе на перехват самолетов, забрасывавших диверсантов. В безлюдных глухих дебрях легко было замаскировать и спрятать орудия так, что даже любопытствующие прохожие ничего не замечали. А сегодня пушки торчат прямо посреди поля, у самой дороги. И даже после объявления тревоги люди расхаживают и ездят на велосипедах по большаку. Вон кадровый работник жмет на педали, торопится на службу. Парень везет Девушку сзади, на багажнике; проезжая мимо батареи, они с любопытством поглядывают на солдат, не прерывая своей болтовни. Крестьянки идут с поля, неся на коромыслах снопы только что скошенного риса. Они уже скрылись за поворотом, но кажется, будто под высокими сандаловыми деревьями у дороги все еще звучит звонкий смех и ветер доносит аромат спелого риса.

Солдаты теперь все молодые, средний возраст двадцать лет; есть и такие, кто ухитрился вступить в армию в семнадцать и даже шестнадцать лет. Как и старшие их братья, победившие под Диен-биен-фу, нынешние ребята отнюдь не имеют геройского и грозного вида. Чаще всего они невысокого роста и довольно-таки щуплые, но Суан хорошо знал, какая за этим кроется выносливость, сила и железная стойкость. Они способны месяцами спать на голой земле под открытым небом, есть пустой присоленный рис с дикими овощами и, несмотря ни на что, из ночи в ночь совершать стремительные переходы, а днем рыть и рыть окопы, переворачивая своими лопатами горы земли. Ведь они — плоть от плоти народа, который тысячелетиями, подтянув потуже пояс, сражался с джунглями, с ураганами, засухами и наводнениями за каждый клочок земли… На лицах их, добродушных и чистых, всегда, кажется, вот-вот вспыхнет веселая улыбка, а в блестящих черных глазах видны ум и смекалка. И еще — чего не было раньше — нынешние молодые солдаты все кончили до армии четыре или пять классов, а немало и таких, у кого за плечами десятилетка. Всего десять лет строили мы новую жизнь[19], у нас не всегда было вдоволь одежды и риса, но зато в каждой глухой деревушке есть теперь школа.