Поиск
Шамоли
О Шамоли!
В срабон, в дождливый месяц,
Твой подведенный черным взор подобен
Раздумью на ресницах молчаливой
Бенгальской девушки.
Твоя земля сегодня
Стихи травы слагает
Зеленой речью
В ответ на дождевую речь небес.
Твой лес оделся в облака листвы,
Взывают к облакам деревья, руки подняв:
«О вы,
Взнуздавшие восточный ветер,
Помедлите, о вы!»
Под придорожным деревом твое жилище,
О Шамоли,
Кочевница, отвергнутая всеми.
Разрушив свой шалаш, ты в беззаботный путь
Выходишь налегке, мгновенно обеднев.
Влюбленного в тебя
Не связываешь ты – пола с полою брачной.
И, выходя из спальни первой ночи,
Он даже не оглянется на дверь.
Я хижину для нас слепил из глины,
С надеждой быть с тобой наедине
За слабой, ненадежного оградой.
В то утро пели птицы.
Они не строят клеток.
Гнездо – что вить, что покидать – легко им.
Весною – здесь, порой дождей – в лесу.
Недавно, на рассвете вместе с ветром
Захлопали в ладоши листья леса.
Сегодня – пляска,
Завтра – в пыль листвой.
Они на то не жалуются даже.
Они – глашатаи в весеннем царстве.
Сегодня – трудятся, а завтра – прочь!
Все эти дни шел разговор с тобою
Лицом к лицу.
С глазу на глаз сегодня ты сказала:
«Пора! Бросай жилье и уходи!»
А я не создал прочных стен.
Я – камнем
Не выложил своей мольбы у входа.
На зыбкой почве хижину поставил,
На оползне, размытом половодьем,
Ее совсем разрушит вскоре месяц
Дождей – срабон.
И я уйду.
День расставания меня не ранит,
И будет петь, хвостом качая, птица дронго
Над хижиной разрушенной моей.
О Шамоли! Одну и ту же песню
Выводит твоя флейта,
Что в первый, что в последний день,
Из книги «Конечное»
(«ПРАНТИК»)
1937
* * *
Один за другим погасают на сцене огни.
Зала – как сон, чьи видения стерлись;
Пусто, темно. Знак подала тишина
Строгим перстом. Спокойна душа; и наряд мой,
Перед началом спектакля казавшийся сутью
Образа, в зале пустом бессмысленным стал.
Красками, блестками, всяческой мишурою
Приукрашал я себя, толпе угождая.
Сразу стерлись они – и меня поразила
Вся полнота невидимой сути моей.
Так очертанья земли при скончании дня
Смутно сливаются в час погребенья заката,
И открывается небо, прозрачное небо
В звездном сиянье, собою самим изумленное.
* * *
В тот день, когда из недр исчезновенья
Мое сознанье вырвалось, я бурей
Был поражен, очнулся в дымном пекле
У кратера вулкана. Ревом, свистом
Он оскорблял несчастный род людской.
Гром, жар и смрад… Самоубийство века!
Век прокаженный! Пьяный бред бесстыдства,
А рядом скряга-робость прижимает
Скарб осторожности к иссохшей груди.
Вдруг заревет – и тут же тихим визгом
Уже спешит покорность изъявить.
Хозяева могучих государств
По кабинетам издают приказы
Сквозь зубы, нехотя. А птицы зла
Слетаются с прибрежий Вайтарани [104],
Железных крыльев рев терзает небо.
Упиться кровью жаждут. О судья,
Кому престолом вечность, дай мне сил,
Чтоб молниями слов сразить я смог
Женоубийц, детоубийц – и пусть
Навек мое проклятье бьется в пульсе
Самих себя стыдящихся преданий,
Когда наш век, ничтожный пленник страха,
Испустит дух, задохшись под золою
От своего же смертного костра.
Из книги «Вечерний свет»
(«ШЕНДЖУТИ»)
1938
Новое время
Все припев старинной песни помнят и поныне:
«Справа – Ганга, слева – Ганга, отмель – посредине».
Движет всем Владыка танца: в вечном обновленье -
Водопад имен, обрядов, песен, поколений.
Те, что в юности вдохнули правду этих слов,-
Были созданы иначе, из других основ.
Каждый знал – его светильник по волнам плывет,
Приносил дары богине у священных вод.
Робость тусклая царила в думах и в сердцах.
Смерть пугала, жизнь пугала, мучил вечный страх.
То владыки самодурство, то врагов набег,
Ожидал землетрясений робкий человек.
И к реке ходить опасно темною тропой -
Где-то воры притаились, грех, беда, разбой.
Сказки слушали, где много самых дивных дел,-
Как от гнева злой богини праведник сгорел…
Из пустых семейных распрей в деревнях тогда
Вырастала, распаляясь, грозная вражда.
И плелась коварных козней и обманов сеть,
Чтобы сильному быстрее слабых одолеть.
Побежденный изгонялся, после долгих ссор,
И другие забирали дом его и двор.
Кроме бога, кто поможет, защитит в беде?
И прибежища иного не было нигде.
Мысли робкие бессильны. Человек притих…
И хозяйка опускала взоры при чужих.
Черным очи обводила, а на лбу – пятно,
Зажигать пора светильник,- в комнате томно.
Молит землю, небо, воды: «Защитите нас!»
Ждет напасти неизбежной каждый день и час.
Чтоб дитя в живых осталось, нужно колдовство:
Кровью жертвенных животных мажет лоб его.
Осторожная походка, боязливый взгляд,-
Как узнать, откуда беды ей теперь грозят?
Ночью грабят на дорогах и в лесах густых,
И грозят ее семейству козни духов злых.
Всюду видит преступлений и грехов печать
И от ужаса не может головы поднять…
Долетает чей-то голос, мрак тревожа синий:
«Справа – Ганга, слева – Ганга, отмель – посредине».
А река плескалась так же, льнула к берегам…
Как светильники, скользили звезды по волнам.
И купцов теснились лодки около базара,
И во мгле рассветной весел слышались удары.
В мире тихо и спокойно, но заря близка,-
Розовея, озарялся парус рыбака.
На закате все стихало, словно обессилев,
Только трепет доносился журавлиных крыльев.
День прошел, гребцы устали, ужинать пора.
У опушки – темный берег и огонь костра.
Тишину успокоенья лишь порой шакал
Где-то в зарослях прибрежных воем нарушал.
Но и это все исчезло, мир земной покинув.
Не осталось грозных судей, стражей, властелинов.
Одряхлевшие ученья давят грузом тяжким.
В дальний путь теперь не едут с буйволом в упряжке.
Неизбежна в книге жизни новая страница,-
Всем обычаям и судьбам надо обновиться.
Все исчезнут властелины, грозные владыки,
Но останется таким же плеск реки великой.
Приплывет рыбак на лодке и купец заезжий,-
И такой же будет парус, всплески весел те же.
И такие же деревья будут у реки,-
К ним опять привяжут лодки на ночь рыбаки.
И споют в иных столетьях так же, как и ныне:
«Справа – Ганга, слева – Ганга, отмель – посредине».
вернуться
104
Вайтарани - мифологическая река, через которую якобы переправляются в ад. Она полна крови, грязи и нечистот.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: