Поиск
‹17 сентября 1889›
* * *
Встаем с рассветом, лица умываем,
Спешим одеться, койки застелить
И камеру с песочком подметаем, —
Да и давай ходить, ходить, ходить…
Шести шагов достаточно, чтоб жить…
Чтоб не кружился свет, мы средство знаем:
Два ходят — третьему умерить прыть;
Встал третий — тотчас место уступаем.
Однажды в Бориславе так: землею
Рабочих двух засыпало; над ними
Крепленья встали кровлею косою.
Вода слезилась, трубка чуть дымила…
И жили: капелькой одной да дымом…
Тюрьма и пас тому же научила.
‹18 сентября 1889›
* * *
Замолкла песня. Не взмахнет крылами
Рожденная на вольной воле птица
В ловушке хмурой, за семью замками,
Где человек растоптанный томятся.
И петь об этом даже не годится, —
Как шарит стражник медными руками
В моих карманах, сапогах, в тряпицах,
Как занят он и складками и швами.
Бумагу, спички, карандаш, табак
Внимательная власть найти желает
И в душу лезет — вот н нс поется.
Так соловей свое гнездо бросает,
Своих птенцов он оставляет так,
Чуть только человек к ним прикоснется.
‹16 сентября 1889›
* * *
Россия, край печали и терпенья,
В какие времена живешь ты ныне?
В испуге, в себялюбия пустыне
Все старшие укрылись поколенья,
Все сильное дрожит, — страшна расплата…
А в это время на борьбу за волю
Неоперившиеся голубята
Летят, костьми ложатся в снежном поле.
Россия, вся ты в крайностях жестоких!
Спит Святогор в пещере среди твари,
Казачья воля спит в степях широких,
А девушка-голубка на бульваре
Платочком, а но рыцарской трубою
Дает сигнал к пролитые крови, к бою.
‹13 сентября /889›
* * *
Прошло то время? Ложь! Забыт ли час,
Как гибли Пестель, Каракозов, Соня?
Как Достоевский мучился, Тарас?
Или кандального не слышно звона?
Иль розги не свистят уже у вас?
Иль селами крестьян в тюрьму не гонят?
Иль пушки медных жерл своих не клонят
Над городом и голод их угас?
Мягки вы сердцем, ибо вы трусливы!
А зверь презренья к людям, и наживы,
И тьмы растет и властвует над вами!
Мы, жертвы, мы зовем вас из могилы:
Держитесь стойко! Закаляйте силы!
Гоните зверя, рвите хоть зубами!
‹22 сентября 1889›
* * *
Меж стран Европы мертвое болото,
Подернутое плесенью густою!
Рассадник тупоумья и застоя,
О Австрия! Ты — страшный символ гнета,
Где станешь ты погон — там стоп народа,
Там с подданных сдирают третью шкуру.
Ты давишь всех, крича: «Несу свободу!»
И грабишь с воплем: «Двигаю культуру!»
Ты не сечешь, не бьешь, не шлешь в Сибирь,
Но соки сердца пьешь ты, как упырь,
Болотным смрадом души отравляя.
Лишь мразь и гниль несут твои порядки,
Живьем здесь погибает мысль живая
Или бежит отсюда — без оглядки!
‹4 октября 1889›
* * *
Тюрьма народов, обручем из стали
Сковала ты живые их суставы
И держишь — не для выгоды и славы,
А чтоб клевреты жиром заплывали.
Вот так коней привязывают в поле:
Нога к ноге, а две ноги свободны,
Но убежать старанья их бесплодны, —
И ржут, грызутся братья по неволе.
Вот так и ты опутала народы,
Им внешний признак подарив свободы,
Чтоб перессорились они вернее.
Хотя из твоего и рвутся круга,
Но лишь напрасно дергают друг друга:
Ты от возни такой — еще сильнее…
‹4 октября 1889›
ЭПИЛОГ
(Посвящается украинским сонетистам)
Украинские милые поэты,
Нет образцов пред вами неужели,
Что возводить, друзья, вы захотели
Четырнадцать случайных строк в сонеты?
Ямб — словно медь, катренов параллели
И рядом с ними парные терцеты, —
Их спаянные рифмами куплеты
Приводят нас к сонету, то есть к цели.
Пусть содержанье с формой будет схоже:
Конфликты чувств, природы блеск погожий
В восьмерке первых строк пускай сверкают.
Страсть, буря, бой, как тучи, налетают,
Блеск затемняя и грозя оковам,
Чтобы в конце пленять согласьем новым.
‹Преров, б мая 1893›
ИЗ РАЗДЕЛА «ГАЛИЦКИЕ КАРТИНКИ»
В ШИНКЕ
Сидел в шпике и пил хмельную,
А возле сердца что-то жгло.
И вспомнил он жену больную,
Детей и счастье, что ушло…
Да, был хозяином и он,
Его любили все соседи,
Ему — и ласка, и поклон,
И слово доброе в беседе.
Но дальше… дальше ни к чему
И вспоминать!.. Беда настала!
Зачем не промолчать ему,
Когда вся община молчала?
Когда село обидел пан,
Зачем вступился он ретиво
И встал за правду, за селян,
Хоть не своя пропала нива?
Как он ни бился, ни старался,
Да только — наша не взяла:
И правды панской не дождался.,
И разорился сам дотла.
Скотину, хату, поле, сад —
Все отсудили, все забрали…
И в белый свет, в кромешный ад
Со всей семьей его погнали.
Родные дети в наймах мрут,
Горячка бьет жену больную,
А где отец?… Известно, тут —
Сидит в шинке и пьет хмельную.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: