За окном уже начавшая желтеть степь уходит к отрогам Копетдага. Нехотя пощипывают траву овцы, а посреди степи совершенно неподвижно и печально стоит одногорбый верблюд, задрав голову, словно знак вопроса. Мы не спеша пьем зеленый чай из пиалушек в рабочей комнате Аннакурбана Байриева в поселке Бекрова, что совеем недалеко от Ашхабада. Здесь в феврале нынешнего года создан первый в стране и третий в мире Институт солнечной энергии. Где ему и быть, как не в Туркмении, к которой, пожалуй, всего точнее подходит определение «солнечная»: 250 солнечных дней в году, рекордно высокая температура летом. Трудно найти более подходящий край для экспериментов ученых-гелиотехников.

— Сама жизнь заставляет искать новые энергетические источники, пересматривать свое отношение к старым. Развитие современного общества, непрерывный рост потребности человечества в энергии требуют увеличения добычи нефти, угля, газа. Но запасы их ограниченны, так же как и запасы урана. Тем более что ископаемое топливо в больших количествах нужно для химического производства, технических нужд и т. д. А под боком, вернее, над головой — древнейший, практически неисчерпаемый источник энергии, — убежденно говорит Аннакурбан. — Кроме того, этот вид энергии является наиболее чистым, безопасным, не связанным с загрязнением и нарушением теплового баланса планеты и потенциально наиболее дешевым. Естественно, предстоит борьба не только с техническими трудностями, но с укоренившимися представлениями о малой эффективности нашего светила...

Но это все проблемы глобальные, известные сегодня всем, — словно перебивает себя Аннакурбан. — Поговорим лучше о нем...

И кивает на висящую на стене карту Туркмении: там, на желтом пятне Каракумов, отпечатан, словно опаленный безжалостным солнцем, близнец нашего верблюда.

...— Поговорим о том, как дать ему и овцам воды.

Так эта рабочая карта с верблюдом-символом стала центром наших бесед.

В. Лебедев, наш спец. корр.

Миф о бархатных портянках

— Значит, тогда в Карнаибе за килограмм изумрудов давали четыре доллара, — подытожил я для себя подсчеты каратов, конто (1 Конто — старая денежная единица Бразилии.) старых и новых крузейро, которые Жеронимо Барбоза производил на плохо гнущихся, измазанных землей пальцах.

— Поначалу-то мы их вовсе не брали, — усмехнувшись, покачал головой гаримпейро. — Ведь пришли сюда копать прозрачные камни — горный хрусталь, а зеленые нам были ни к чему.

Мы с Жеронимо сидели на дне глубокого карьера, вырытого старателями за два десятка лет. У наших ног темнела дыра, куда уходил гофрированный шланг от маленькой бензиновой помпы. Она деловито тарахтела, выплевывая мутную воду, ручейком стекавшую к реке. Множество таких ручейков выстлали дно карьера слоем белого песка, придававшим ему опрятный вид. Поэтому не так резали глаза худенькие мальчишечьи фигурки, копошившиеся в этой гигантской песочнице: ребятишки подцепляли краем решета сваленную у ям породу и тащили ее к ручью на промывку.

Жеронимо был, наверное, еще не стар. Хотя губы у него сморщились, а щеки ввалились от того, что выпали зубы, в курчавых смоляных волосах лишь у висков виднелось несколько белых колечек. Найти этого человека стоило немалого труда. Дело в том, что я хотел познакомиться с удачливым гаримпейро. Однако мне не советовали искать такового в Карнаибе, поселке старателей, в штате Баия, слишком откровенно и настойчиво: если и не примут за бандита, то уж за тайного скупщика необработанных камней — наверняка. И тогда против меня будут и местные заправилы, и бразильский закон.

По дороге в Карнаибу мне мерещились сцены, навеянные международным старательским фольклором: прикуривание от кредиток, пятиметровые бархатные портянки, бесшабашная гульба, а то и перестрелки. Но, к моему удивлению, поселок весь день мирно дремал, окутанный пыльным зноем.

Терпеливое дежурство у скупочных контор в центре поселка, которые по обычаю бразильских одноэтажных коммерческих заведений лишены фасадной стены и потому доступны для наблюдения со стороны, ничего не дало. Скучающие оценщики представляли здесь если и не весь мир, то по меньшей мере Ближний Восток и Индию, но при мне изумруды шапками, а тем более мешками, как некогда, им не приносили. На моих глазах они приобрели кучку непрозрачных кристаллов у босых гаримпейро, которые в соседней лавке обратили выручку в фасоль и рис. В барах, расположенных возле скупочных контор, редкие посетители спрашивали в основном кока-колу, пиво и «пастели» — что-то вроде небольших чебуреков.

По Карнаибе не очень побегаешь. Поселок не то чтобы велик, но 15 тысяч его жителей обитают преимущественно в глинобитных лачугах, разбросанных весьма прихотливо по склонам разрушенных и размытых гор Серры-до-Томбадор. Я пытался навести справки о счастливчиках в полицейском участке, у въезда в Карнаибу, где млел от жары и безделья сержант при полной форме: светло-коричневые брюки и рубашка; прихваченная ремешком рукоятка кольта торчит из открытой кобуры; в патронташе на поясе тускло поблескивают тупые головки пуль.

На мои наводящие вопросы сержант отвечал охотно, но уклончиво.

— Тоже на досуге приторговывает камешками, — так отозвался позднее о сдержанности сержанта Жеронимо.

Однако сомневаться, что кому-то из жителей Карнаибы периодически везет, не приходится. Именно здесь был найден самый большой в мире изумруд. Кристалл весом семь с половиной килограммов был показан публике на IV Национальной ярмарке драгоценных камней ливанцем Салимом эль Аваром, купившим его в этом поселке шесть лет назад. У кого — осталось тайной. Роскошных особняков в Карнаибе нет. Зато на глаза мне попалось несколько автомобилей дорогих марок, сейчас, правда, поржавевших, помятых и ободранных, потому что носились они весьма лихо при полном отсутствии дорог, рассчитанных на такие машины.

Вообще же связь с внешним миром у Карнаибы есть. Проторенная «джипами» колея много часов петляет между серыми сланцевыми скалами, среди серых кустов (настоящая зелень видна только в долинах, у ручейков), поднимаясь на перевал и спускаясь вниз, прежде чем вывести к усыпанному щебенкой проселку. Сам поселок находится в границах зоны засухи, чем и объясняется возможность хоть как-то передвигаться по здешним первобытным транспортным путям. Дожди редко портят их, но тем не менее дорогу в Карнаибу называют «полетом смерти». Проехав по ней на «джипе», выполняющем тут обязанности междугородного автобуса, можно подумать, что это имя дано ей из-за немыслимых подъемов и спусков по скошенным сланцевым плитам и осыпям, крутых поворотов над пропастями и под нависшими глыбами, готовыми рухнуть от шума мотора. Оказалось, однако, дело обстоит не совсем так.

— В поселке нет врача, —объяснил Жеронимо Барбоза. — Коли небольшая хворь прикинется, аптекарь скажет, какие принимать таблетки. Ну а если таблетками не обойтись, больного надо вывозить через горы. — Жеронимо покрутил рукой и вздохнул, давая понять, что это испытание не каждый выдерживает до конца.

— Школы тоже нет, — подтвердил он, когда я кивнул в сторону ребятишек, буквально в поте лица своего усваивавших уроки труда...

Мое знакомство с Жеронимо так и не состоялось бы, если бы не мальчишки. Удивительно, как я не догадался обратиться к ним с самого начала. Едва ли не во всех бразильских городах они первыми, еще у въезда, встречают путешественников. Пешеходы и местные машины их не интересуют. А вот к машинам с номерами других штатов они бросаются чуть не под колеса, машут рукой и еще издалека кричат: «В гостиницу, сеньор?», «На ярмарку, сеньор?», «Достопримечательности, сеньор?» И даже если машина не останавливается, долго бегут за ней, не переставая предлагать себя в проводники. Их услугами пользуются охотно, ибо стоят они недорого, меньше, во всяком случае, чем бензин, сожженный, пока колесишь по незнакомому городу. Правда, в Карнаибе туристы появляются нечасто, и этот вид «сервиса» не получил развития. Лишь к вечеру мне пришло в голову обратиться к одному весьма самостоятельному гражданину Бразилии с необыкновенно длинными, тонкими и ободранными ногами, торчавшими из старых шортов. Несмотря на отсутствие опыта, он проявил удивительное понимание и коммерческой стороны дела, и психологии иностранца, сразу же оговорив оплату своей помощи. Пока шли через Карнаибу, а потом долго карабкались по козьей тропе, хватаясь за колючие кусты, мальчуган рассказал мне о всех случаях, когда, по слухам, в «шахте» Жеронимо обнаруживались гнезда кристаллов. На дне карьера парнишка подвел меня к темной дыре и ткнул пальцем, предлагая воспользоваться деревянной лестницей, торчавшей из нее.