Галактион остановился, опершись на длинную суковатую палку, поздоровался.

— Хорошая погода, — сказал Эквтиме, стараясь скрыть гордость, — не огорчит моих гостей.

— Каких гостей? — удивился Галактион.

— Как каких? — вскинул брови Кекутия. — Из космоса...

Галактион недоверчиво покосился на приятеля, но ничего не сказал.

— По-моему, сосед, вчерашнее вино отбило у тебя память, — ехидно проговорил Эквтиме. — Вах, вах, а такие хорошие тосты произносил.

— Ни вчера, ни позавчера я не пил и тостов никаких не произносил, — невозмутимо ответил Галактион. — Ты что-то путаешь...

— Кто путает, я путаю? — не на шутку рассердился Кекутия. — Вчера за рекой приземлился космический корабль, но ты не видел его. ты чинил внуку ботинки. Потом, когда гости пришли ко мне, ты появился и принял участие в торжестве. У меня почти вся деревня собралась, и все знают, что именно в моем доме остановились инопланетяне. А ты не знаешь? Вайме, Галактион, что с тобой?

— Дай бог, чтобы они у тебя остановились, но я ничего не знаю.

— Вах!..

В этот момент Эквтиме увидел заспанного Джото, собравшегося спозаранку на рыбалку.

— Джото, — закричал старик, — подожди, внучек, скажи уважаемому Галактиону, кто ночует в нашем доме?

— В нашем доме? — зевнул Джото. — В нашем доме никто не ночует...

— Как не ночует, а инопланетяне?.. — взорвался старый Кекутия.

— Вайме, дедушка! — испуганно попятился Джото. — Мама сколько раз тебе говорила: не ходи к Шалибашвили телевизор смотреть, это вредно в твоем возрасте.

— Ух, я тебе...

И, уже не слушая никого, Эквтиме спешил через две ступеньки в комнаты, где, он это прекрасно помнил, вчера уложили спать Тота, Тета и Тута. Но в доме было пусто, лишь слабый ветер лениво раскачивал на окнах легкие, прозрачные занавески.

Затем Кекутия побежал к реке, но на том месте, где под блестящим корпусом космического корабля была ровным кругом выжжена земля, колыхалась жесткая осенняя трава. На шаги старика оглянулась коза с отвисшим выменем, посмотрела на него равнодушно и принялась вновь щипать скудную растительность.

Расстроенный, ничего не понимающий Эквтиме побежал в деревню. Сердце его сильно забилось, когда он увидел идущего навстречу Шалибашвили.

— Почему вчера не приходил телевизор смотреть? — закричал участковый, размахивая пухлыми руками. — «Динамо» с «Араратом» играли. Какая была игра, вах, какая была игра...

Об инопланетянах милиционер не сказал ни слова...

...— И это все? — спросил я старика, допивая четвертую или пятую кружку пива.

— А разве этого мало? — печально ответил он.

— А как же ревматизм?

Старик лихо наклонился и коснулся рукой затоптанного пола хинкальяой.

— Не болит! — сказал он потерянным голосом.

Мы поднялись по крутой лестнице. Я поблагодарил женщину, взял сумку.

— Бери петрушку, — протянул мне несколько пучков старик. — Вот какие дела...

Глядя в его погрустневшие глаза, я пожал ему руку. Она была твердой, такие руки бывают у крестьян, работающих мотыгой...

...Жена давно успела убрать квартиру, сидела на диване, вязала и одновременно читала какую-то статью о неопознанных летающих объектах. Чтобы не будоражить ее, я не стал передавать ей рассказ старика. Но на следующий день я еще раз решил зайти на базар. Эквтиме Кекутия среди зеленщиков не было. Заметив женщину, которая сторожила мою сумку, я приблизился к ней.

— А где старик, который торговал здесь вчера?

Женщина была явно не в духе.

— О каком старике спрашивает этот человек, я никого здесь не знаю...

— Ну как же, — удивился я, — мы с ним уходили, а вы присматривали за моей сумкой.

— Какой сумкой, кто присматривал? — проворчала женщина недовольно. — Послушайте, а вы случайно не пьяны?..

Всю дорогу домой меня мучило странное предчувствие. Едва войдя в комнату, я тут же спросил жену:

— А где зелень, которую я купил вчера?

Удивленная моим взволнованным видом, она молча указала на холодильник.

Я распахнул настежь дверцу и стал вываливать зелень на пол.

— Куда девалась петрушка? — нервно спрашивал я.

— Петрушка? — испуганно отвечала жена. — Но ведь ты не покупал никакой петрушки...

...Я долго еще рылся в зелени, не обращая внимания на встревоженное лицо жены. Я хорошо помнил пышные пучки, кудрявые и влажные. Лишь на некоторых веточках были слегка порыжевшие листочки...

Проселочная дорога бежит среди голубых полей цветущего льна, огражденных лесом, точно стенами. Из-за холмов и придорожной зелени деревни долго не видно, но внезапно она открывается вся целиком. Домики на гребне холма глядят белыми наличниками из-под старых, развесистых деревьев. Зелеными лентами лежат перед деревней огороды, замкнутые темными строчками изгородей. Правее уходит к горизонту зубчатая полоса леса. А над всем этим — громадное яркое небо с мощными клубами облаков.

Войдя в Палому, попадаешь в замкнутое пространство, где дома как бы объединяются в единое целое. Чувствуешь себя словно во дворе — кругом теплые деревянные стены, под ногами плотный ковер гусиной травы, скамейка под липой, колодец с журавлем. Улица так коротка, что взгляд, охватив ее, упирается в ворота околицы. Вероятно, особенно уютной деревня кажется еще и по контрасту с простором окружающих полей.

Палома едва ли не самая маленькая из окрестных деревень. Десяток домов всего, и некоторые из них уже разобрали, чтобы перевезти в село Угоры, туда, где сельсовет, школа, магазин и «большая» дорога, ведущая в райцентр.

За хлебом и прочими продуктами жители Паломы ездят поочередно на лошади, труднее ребятишкам — надо каждый день в любую погоду бегать за шесть километров в школу, а зимой здесь сильные морозы, весной и осенью — распутица, топкая дорога. Вот и переселяется постепенно Палома, лесная деревушка в Костромской области, убывает с каждым годом. Есть планы перевезти ее всю разом, соединить с другой, укрупнить. Но пока она еще стоит...

Палома и в прошлом не была особенно велика. Когда-то поселился возле самого леса лесник, от него и пошла деревня. Потомки того лесника-первопоселенца — Соколовы — живут здесь и по сей день. Соколовы да Скворцовы — вот две основные фамилии в деревне, почти все жители тут в родстве друг с другом. Большая часть населения Паломы — люди пожилые, всю жизнь проработавшие в колхозе. Народу немного. Но это зимой. А летом деревня становится многолюдной, приезжает в отпуск родня: дети, внуки, племянники, из Иркутска, Москвы, Севастополя, Казахстана. И тогда видишь, что Палома прочно связана с миром; словно ниточки тянутся отсюда родительская любовь и участие во все края страны, туда, где живут дети.

Рано утром воздух в Паломе пахнет чуть-чуть яблоками и хвоей. Лес-то рядом. Переходишь по скользким бревнам ручеек. — речку Чернушку — и входишь в него. Несмотря на летние заботы — огороды, сенокосы, жители Паломы стараются каждый день хоть ненадолго сбегать в лес. Не только ради грибов и ягод, хотя их тоже надо запасти, натаскать на всю зиму и детям послать. Ходят в лес ради его красоты, ради душевного настроя. «День не схожу в лес, и будто не хватает чего-то», — можно услышать в Паломе. В лесу страшновато. Опасаются наткнуться на медведя или, того хуже, на медведицу с медвежонком, боятся заблудиться, «закружиться» в бессолнечный день, что здесь проще простого. А все равно идут. Никогда не надоедают знакомые с детства дороги: «на Кондобу» — глухую лесную речку, «на Чистобор» — так называется великолепный бор-беломошник с колоннадами сосен. В середине лета на лесных дорогах весело играют пятна света и тени, блестит вокруг зеленая листва, вплотную подступают высокие травы и малинники. Ближе к осени пестреет лес желтыми и красными листьями, гроздьями рябины, из травы выступают ряды волнушек, которых «хоть косой коси», и красные головки подосиновиков. В лесу местами сплошной черничник, осыпанный темными ягодами. Заросли голубики на болотах. А на старых вырубках алые россыпи брусники. На всех тут хватает лесных даров, носят и носят ведрами всякую благодать — и все равно целые ягодники нетронутыми уходят под снег.