Мне не повезло. Я понял это, как только стал настолько умен, чтобы взглянуть на звездное небо. Солнце гасло. Ядерные реакции, будоражившие нутро этой звезды, вокруг которой вращался мой убогий мирок, напоминали усыхающий гейзер – только что вода била мощным потоком, а ныне только тоненькая струйка сочится по едва смоченному влагой желобку. Бедную старушку Луну охватила фотофобия – в облачную ночь ее еле можно было различить на угольно-черной скатерти Вселенной. Землю скрутили гигантские судороги.

Когда мне исполнилось двенадцать, планетой правили хаос и безумие. Мир потряс очередной нефтяной кризис – цены скакали так, будто вот-вот наступит Армагеддон. Я помню холод, с детства он стал моим спутником. Воющий холод и кромешная тьма. Эти две вещи спустили планку численности населения так же головокружительно быстро, как ее подняла в свое время НТР.

Сейчас я сижу в открытой башне на берегу плещущегося у моих ног Средиземного Моря, разбивающегося на холодные брызги о прибрежные камни, и с иронией размышляю о глубокой и жестокой симметрии Вселенной, неуклонно ведущей к энтропии. Налетает ветер. Он разбрасывает мои записи по холодному каменному полу. Мертвенно бледный диск Солнца беспомощно тонет в волнах моря. Я собираю валяющиеся в беспорядке листы бумаги и, хрипя и кашляя от хронической простуды, спускаюсь по винтообразным ступеням внутрь круглой башни. Сумерки сгущаются.

Миртин подкрутил верньер ионизатора. Резкое ускорение прижало их к спинкам кресел. Переведя дух, Стейв недовольно пробурчал:

– Менять надо эту развалюху! Я не желаю лопнуть в вакууме из-за того, что эта летающая телега развалится во время очередного разгона.

Миртин кинул взгляд в другую сторону, следя за удаляющимся Плутоном. Где-то там, между планетой и ее спутником Хароном, висел субкрейсер-джампер, через портал которого они должны были вернуться.

– Это ты нашему боссу расскажи. – Миртин лениво разорвал пакет с протеиновыми хлопьями и длинными щупальцами стал запихивать их в узкую ротовую щель.

Стейв приподнялся со своего кресла и отвернул вентиль трубки, через которую подавался хлор. Струя животворного газа хлынула в кабину. Миртин осуждающе посмотрел на него.

– Стейв, нам еще назад лететь, – напомнил он.

Тот нервно замахал щупальцами.

– Эти придурки из Управления Ассенизации нас за людей не считают. Три месяца на синтетической жратве и пятнадцатипроцентным содержанием хлора в воздухе. Прибавь к этому несколько килотонн трансурановых отходов у нас за спиной и ничтожную зарплату, тогда станет понятно, почему именно такие "сливки общества", как мы, работаем на этой "почетной" должности.

Миртин фыркнул и крутанул верньер ионизатора. Тошнотворная волна ускорения выдавила воздух из их легких.

В моей комнате темно. На столе горит коптилка. Из окна виднеется цистерна нефтевоза. Я подобрал его, когда водитель, скончавшийся от кровавого кашля прямо за рулем, вывел машину на пустынный бульвар и на полной скорости въехал в витрину супермаркета. Нефть чудом не вспыхнула.

В этом проклятом городке я не один. Кроме меня, тут есть еще несколько отшельников. Мы дичимся друг друга.

Напрасно я роюсь в аптеках и больницах в поисках лекарств. Кажется, я схватил пневмонию.

Почему-то вспоминается последняя телепередача. Моя мать тогда была еще жива. Это был правительственный вестник, а после него погас свет и в дом вошла страшная гнетущая тьма. Наши электростанции больше не в силах поддерживать такой незначительный каприз человечества, как телевидение.

С надеждой закутываюсь в совершенно уже не греющее одеяло и сразу же проваливаюсь в тяжелый кошмарный сон. Мне снится, что Земля покрылась толстой кромкой голубого льда.

– О, Господи пробурчал Стейв. – Тысячи лет мы превращаем газовые гиганты этой системы в огромные свалки радиоактивных отходов. Сатурн, Уран и Нептун уже так загадили – чихни на них, и будешь иметь под боком сверхновую!

Миртин промолчал, сравнивая показания навигоскопа с рисунком звездного неба по фронту корабля. Оплетя штурвал гибкими щупальцами, он аккуратно откорректировал курс звездолета.

– Вот и сейчас, – фонтан красноречия Стейва был неиссякаем, – покончим с Юпитером и что? Займемся Реносом?

На этот раз терпение Миртина лопнуло.

– Ты это уж слишком, – заявил он. – Ренос – единственный в нашей системе газовый гигант. Мы лучше откажемся от атомных технологий.

– Ага, расскажи,- ухмыльнулся Стейв.- Представляю себе какую-нибудь вселенскую экологическую организацию будущего. Да они же завалят наш долбаный Центавр выговорами.

– Кончай болтать. – Миртин окончательно разозлился.- Проверил бы герметичность утилибаков.

Стейв с видом оскорбленной личности поднялся из кресла и поплелся по узкому коридору.

Я сцеживаю последние капли бензина из бака; цистерна уже давно пуста. Чуть меньше канистры. Ослабевшими руками я дотягиваю посудину до своей комнаты. Я осторожно сворачиваю постель, выношу ее наружу, а потом поливаю пол бензином. В моей комнате нечему гореть, кровать – и та каменная, как и стол. Я долго пытаюсь высечь хотя бы искру из кремня, прежде чем бензин вспыхивает и обжигает мне руки. Но я рад и этому, тепло мне необходимо. Пока коричневая лужица горит, наполняя мой дом смрадом, я, хоть как и тяжело мне это сделать, становлюсь на колени и грею руки и лицо на вонючем дыму, поднимающемся через дверь к небу. Меня душит кашель.

Сегодня утром я встал с головными болями и температурой. Все симптомы пневмонии налицо.

Бензин догорает. Задыхаясь от вони, я захожу по еще горячему полу, стелю себе постель и без сил падаю на нее. Тело охватывает слабость. Я приподнимаюсь на локтях и большими глотками пью воду из алюминиевой кружки. Эта мертвая тишина улиц города начинает убивать меня.

Вдали показалось красное пятно Юпитера. Консоль замерцала лампочками тестируемых систем. Миртин встревожено всматривался в индикатор уровня радиации в баках с отходами.

– Похоже на самораспад! – объявил он.

– Где?! – подскочил от неожиданности Стейв.

– В четвертом утилибаке. И в восьмом?! В третьем тоже!! Святые угодники, что же это делается!!

– Интересно, в этом корыте предусмотрено что-нибудь вроде спасательной шлюпки? – язвительно поинтересовался Стейв.

– К-к-кажется нет, – пролепетал Миртин.

– Так, – распорядился Стейв. – Пройдем по касательной к поверхности планеты, сбросим баки и чешем к ядрене-фене.

Миртин оплел щупальцами штурвал.

– Рассчитай траекторию, – попросил он.

Присоски Стейва защелкали по клавиатуре бортового компьютера.

Где-то нашлись силы, чтобы набрать воды из расколотого бассейна на площади. Я сижу на барельефе, а пронизывающий ветер треплет мои давно не стриженные и не ухоженные волосы. Отсюда видно башню, ставшую моим родным домом.

Я достаю из кармана лохмотьев, когда-то бывших костюмом, кусочки, которые я называю хлебом. Я пеку их на горелке из муки и воды. Помню, когда-то мне довелось раздобыть соли. Вот это был пир! Но хватит. Я встаю и с огромным усилием, переваливаясь с ноги на ногу, плетусь к башне. Оборачиваюсь назад. Сумерки сгущаются…

– Миртин, готов?! – спрашивает Стейв, сжимая щупальцем рычаг сбрасывателя.

Буро-коричневая поверхность Юпитера во всей своей красе скачет перед иллюминатором.

– Готов!!! – кричит Миртин.

С противным громким лязганьем массивные баки соскальзывают вниз и, захваченные магнитным полем газовой планеты, летят к поверхности. Только что они были огромной стеной, закрывавшей вид, как в следующий момент они лишь мелкие кубики, с едва слышным всплеском исчезнувшие в сверхплотной атмосфере Юпитера. Миртин делает крутой вираж, и грязно-алая поверхность планеты-гиганты прыжком перемещается за спину. Стейв вытер потный лоб.