Юджин сказал, что слышал от приятеля о человеке, который пристраивает незаконнорожденных цветных младенцев в хорошие семьи.

Уильям осторожно взял младенца с сиденья (произошло неизбежное, а чистых пеленок у них не было), так, чтобы не испачкать пальто, и пошел за сыном.

Они миновали центр города и очутились в квартале с дощатыми бараками. Здесь плохо пахло. На веревках, пересекавших захламленные дворы, развевалось ветхое тряпье.

Уильям с тревогой взглянул на Юджина, но тот уверенно кивнул. Он спросил некоего Хейта, и ему указали дорогу.

Этот дом выглядел лучше остальных и был окружен живой изгородью. Дверь открыл молодой мужчина с острым лицом и взглядом, на вид — типичная белая рвань, выбившаяся в люди не вполне легальным и честным способом, какие только и достаются на долю рвани.

— Мы слышали, вы пристраиваете детей смешанной расы в хорошие дома? — резко и без всяких предисловий произнес Юджин.

— Если и так, то что? — нагло ответил Хейт.

— За этим мы к вам и пришли, — поспешно проговорил Уильям и протянул живой сверток.

Его возмущало, что он, богатый, уважаемый всеми плантатор, вынужден унижаться перед каким-то проходимцем, но другого выхода не было.

— Кто рассказал вам про меня? — продолжал допытываться молодой человек, игнорируя жест Уильяма.

Юджин разозлился.

— Послушайте, неважно, кто! Мы отдаем вам здорового мальчишку, за которого вы сможете выручить немало денег! Не хотите, уйдем и найдем другого, посговорчивее вас!

Хейт скривил лицо.

— Ладно, давайте его сюда.

Он умело подхватил ребенка, и у Уильяма слегка отлегло от сердца.

— Он только что родился. Вы сможете найти для него кормилицу?

— Смогу.

— Его зовут Коннор, — помявшись, сообщил Уильям. — Это ирландское имя. Если возможно, скажите об этом его людям, которые… его возьмут. Вы уверены, что он попадет в хорошие руки?

— У ребенка очень светлая кожа. Таких мы отдаем только в приличные дома, — сказал Хейт и с любопытством посмотрел на Юджина.

Тот побагровел. Этот проходимец мог подумать, что он, Юджин О’Келли, избавляется от своего сына! Да он скорее согласился бы умереть, чем прикоснуться к грязной негритянке!

Едва они отошли от дома, как сын набросился на отца:

— К чему такая забота! И зачем ты просил этого человека сохранить ребенку имя? Чтобы его можно было разыскать?!

Уильям ничего не ответил. Отец и сын вернулись к экипажу и приказали кучеру ехать в Темру.

— Если начнется война, я вступлю в армию, — произнес Юджин после долгого молчания. — А, по-моему, она неизбежна. Здесь вовсе не тот случай, когда нужно быть снисходительными и терпеливо ждать, пока янки одумаются. Уверен, им не удастся навязать нам очередную парламентскую сделку! Весь кадровый состав федеральной армии в наших руках, и если мы двинем в бой регулярные части, присоединив милицию и кавалерию, то быстро возьмем Вашингтон! А если нам помогут Англия и Франция…

Разговор о войне увлек и отвлек мужчин; они беседовали о ней почти всю дорогу.

Когда они почти подъехали к Темре, Юджин сказал:

— Послушай, отец, не вздумай снова звать этого доктора Китинга! Он может выболтать правду.

— Он ее не знает, — ответил Уильям, умолчав о последнем разговоре с Джейком.

— Может догадаться. И вообще он мне не нравится.

— Почему?

— Слишком уж любит якшаться с неграми!

— В конце концов, это его работа.

Джейка все же пришлось позвать — это случилось через сутки после того, как Айрин сообщили, что ее ребенок умер. Уильям сказал, что это произошло внезапно, пока она была в забытьи, и что мальчика похоронили на семейном кладбище.

Разумеется, Айрин не поверила в эту неуклюжую ложь. Она не могла встать, потому только тихо умоляла принести ей ребенка. Потом у нее началась горячка, вызванная неожиданным потрясением и тяжелыми родами, и она впала в беспамятство.

Джейк был уверен, что она умрет, и старался не думать о том, что О’Келли наверняка обрадует такой исход.

Через несколько дней горячка прошла, но она унесла не только часть плоти, но и сердцевину души Айрин.

Больше она никого не звала. Не спрашивала о ребенке. Ее взгляд беспомощно блуждал; возможно, она улавливала какие-то образы, потому что иной раз обращала внимание на детали — солнечное пятно на полу, на яркую юбку Лилы или цветы, которые мулатка принесла в комнату. При этом она не отвечала на вопросы и, казалось, не видела людей. Ее лицо напоминало гипсовую маску, а взгляд был совершенно пустым.

Когда мистер Уильям спросил Джейка, может ли он что-нибудь сделать, тот ответил:

— Ничего. Вы добились своего. Я слышал, в Саванне есть лечебница для умалишенных, вроде бы там хороший уход.

Он умел, если надо, вгрызаться инструментами в глубины плоти, но как проникнуть в суть поврежденной души?!

— Вы думаете, там ей будет лучше?

— А разве вы захотите оставить ее у себя? — резко произнес Джейк.

В то утро, когда Айрин увозили из Темры, усадьбу окутал нежный, белый, как молоко, туман. Он поглощал звуки, отчего казалось, что Темра накрыта большим стеклянным колпаком. Особняк дремал за строем сосен, застывших в молчании, словно призраки, и видел сны, доступные только ему.

Когда Айрин вынесли из дома, негры высыпали на крыльцо и стояли, сбившись в кучу. Лицо Бесс было похоже на сморщенное запеченное яблоко, у Арчи отвисла губа, а Лила рыдала в голос. Накануне Джейк пытался ее утешить, он говорил, что в Саванне Айрин, возможно, вылечат, но мулатка не видела в его глазах ни малейшей надежды.

После того, как экипаж отъехал, Лила поднялась в комнату госпожи. Здесь надо было убраться, но она пришла не за этим. Воспоминания о том, что она умудрилась заснуть в ту ночь, когда ребенок Айрин исчез, вставали перед ней чудовищным упреком.

Мулатка опустилась на край постели и закрыла лицо руками. Вскоре она уловила чье-то присутствие и подняла голову. Перед ней стояла мисс Сара с ее обычным холодным взглядом, строгим лицом и ртом, сжатым в тонкую решительную линию.

Хозяйка была гладко причесана, и Лила поразилась изящной форме ее маленьких ушей, в которые были вдеты простые серьги: казалось, через тонкую розовую кожу просвечивает солнце. Она выглядела безупречно и оттого — странно безлико; аккуратная, чистая, заключенная в розовый корсет, словно креветка — в панцирь.

Лила поднялась с кровати и вытянулась в струну, но отнюдь не потому, что перед ней стояла белая леди.

Она уставилась на Сару темными, обвиняющими, ненавидящими глазами. Ровные брови нахмурились, тонкие ноздри затрепетали над полным ртом, на высокой шее забилась жилка.

Ее глодало чувство вины, тогда как этой женщине вовсе не было стыдно! Лила не знала ничего более страшного, чем видеть свое отражение в ее равнодушных глазах.

Между тем Сара почувствовала беспокойство. Впервые в жизни она не знала, чего ожидать от рабыни.

— Здесь надо хорошенько убрать. Вымой полы. Белье отнеси в прачечную.

— Кто теперь будет жить в этой комнате? — спросила Лила, намеренно не прибавляя слово «мисс».

— Это комната для гостей. Для тех, кто не задерживается в Темре надолго.

Лила уловила в тоне хозяйки иронию, и это подействовало на нее, как удар наотмашь. Мулатка сжала кулаки, и на ее глазах закипели слезы.

— Вы сделали все, чтобы мисс Айрин уехала отсюда! Вы свели ее с ума! Будь ваша воля, вы добились бы того, чтобы она умерла! Клянусь, вы получите по заслугам!

Лицо Сары пошло красными пятнами. Вселенная вновь переворачивалась на глазах. Ей, хозяйке Темры, дерзила рабыня! Больше того — обвиняла и, казалось, была готова ударить.

Мать учила Сару сохранять достоинство в любой, самой непредсказуемой и щекотливой ситуации.

— Ступай на плантацию. Немедленно. С этого дня ты снова работаешь там. Но прежде…

Сара не собиралась марать руки. Для этого существовали специально нанятые люди. «Для всякого из нас Бог определил свое место» — такую фразу она не единожды слышала от родителей. И тот, кто об этом забыл, будет наказан.