1. Прежде чем свернуть за угол какого-либо здания, отойдите от его стены на один метр. (Иначе можете получить удар по голове.)

2. Если вы немного выпили, идите не по тротуару, а по проезжей части, держась бровки. (По проезжей части движутся машины, поэтому нападающий будет чувствовать себя менее уверенно — побоится попасть под колеса).

3. Если к вам пристал потенциальный правонарушитель — наркоман или пьяный — поторопитесь очень вежливо спросить у него, как куда-нибудь пройти. Например: «Не будете ли вы столь любезны объяснить мне, где находится Таймс-сквер?» (Люди любят поучать и объяснять — ваш вопрос может на мгновение сбить преступника. Тут надо немедленно уносить ноги.).

4. Не держите при себе крупную сумму денег, но и никогда не выходите на улицу без гроша. Следует всегда иметь в нагрудном кармане двадцать долларов (пятью или десятьюдолларовыми бумажками.).

5. Однако, когда преступник потребует денег, ни в коем случае не лезьте за ними в карман. Пусть грабитель достает их сам. (Он может подумать что вы хотите выхватить пистолет или нож и ударит, не дожидаясь.)

6. Если навстречу вам движутся двое мужчин подозрительного вида, не проходите между ними. (Они могут взять вас с обеих сторон в тиски.)…

Людей, которые не придерживаются вышеприведенных правил и тем не менее благополучно живут себе на свете, кажется, все-таки гораздо больше, чем тех, кто соблюдает меры предосторожности.

Как известно, схема улиц Нью-Йорка напоминает лист клетчатой бумаги. Все «стриты» и «авеню» вытянуты прямыми линиями с запада на восток и с севера на юг. Отправившись в путешествие скажем, по Пятой авеню, вы обнаружите, что в ее верхнем течении сконцентрированы ювелирные и парфюмерные магазины, сияющие голубыми омутами витрин. Несколько ниже — район Центрального парка. Это, так сказать, среднее течение Пятой авеню, а если спуститься еще ниже, вы в конце концов попадете в негритянские кварталы. Это — самое «дно» улицы. Нижнее течение реки обычно неторопливо, с теплой, застоявшейся водой, грязной, масляной — от заводов, расположенных по обоим берегам. И Пятая авеню в своем устье бедна, загажена и омерзительна. Согбенными тенями скользят по ней днем и ночью алкоголики и наркоманы. Почему-то все местные пьяницы обязательно держат бутылки в бумажных пакетах, я не видел ни одного просто с посудиной в руке. И пьют они хоть и из горлышка, но не снимая пакета. Видимо, если лакать прямо из бутылки, может задержать полиция, а обернув спиртное бумагой, пей сколько влезет — никто тебе слова не скажет. Эта славная традиция основана на «legitimacy» — «законопослушности», присущей гражданам Америки. Впрочем, чудные обычаи такого рода возникали везде и во все времена, так что особенно удивляться тут нечему.

Очень интересное это занятие — держа наготове 20 долларов в кармане и пугливо озираясь по сторонам, прогуливаться по Пятой авеню сверху вниз и снизу вверх. Если сравнить эту улицу с человеком, то с головы до пояса он будет необычайно роскошным джентльменом, в шелковом цилиндре, смокинге, белоснежной рубашке с жемчужными пуговицами и рубиновыми кольцами на пальцах с только что наманикюренными ногтями. Но если бросить взгляд чуть пониже, то где-то, начиная с талии, этот красавец вдруг теряет элегантность, становится неряшливым и неопрятным, ну, а если посмотреть еще ниже, на его лодыжки и ступни, — они окажутся голыми, грязными, покрытыми сыпью, укусами насекомых и лишаями. Все это похоже на фокус, поскольку совершенно невозможно найти черту, где кончается красота и начинается уродство, и наоборот. Бывало, решишь для себя: все, сегодня я непременно найду эту невидимую разделительную черту, и идешь не спеша, внимательно оглядывая лица, здания, окна, стены, двери, урны по обеим сторонам улицы. И вдруг оказывается, что рубеж уже пересечен, а ты его и не заметил. Граница двух миров расплывчата, размыта, неуловима, она напоминает обманчивый свет предвечерних сумерек…

Пройдя из конца в конец Пятую авеню, нельзя не увидеть одну из главных особенностей Нью-Йорка — в нем сосуществуют два диаметрально противоположных полюса. Присутствие двух сил чувствуется во всем. Сила притягивающая и сила отталкивающая, центростремительная и центробежная, засасывающая и выплевывающая. Когда гуляешь по Парижу, его вечное очарование исподволь, незаметно и беззвучно обволакивает, проникает сквозь кожу и сливается с плотью. Ты и не заметил, а Париж уже вошел в тебя, глубоко проник в твою душу. Поначалу это чувство сродства радует, но позднее ему на смену приходят неуверенность и робость. Со временем исчезают и они, и по мере того, как микроб Парижа проникает в твое сердце, ты заболеваешь все больше и больше. Такая прекрасная, заразительная сила, сила притяжения есть, наверное, и в Нью-Йорке. В этой силе, поглотившей бесчисленное множество мужчин и женщин всех возрастов, рас и национальностей, таится несомненное очарование. Но есть в Нью-Йорке и сила, которую не чувствуешь в Париже, — сила лихая, центробежная. У этой слепой и жгучей энергии, переполняющей город, не меньше лиц и выражений, чем у ее антипода. Она часто действовала на меня возбуждающе, придавала остроту моим ощущениям, не давала застаиваться воображению, горячила кровь. Как будто жаркие лучи весеннего солнца падали на застывшую зимнюю грязь, и она, ожив, превращалась в плодородную почву. Я чувствовал действие двух сил Нью-Йорка, глядя на предрассветные висячие мосты, на груды ночного мусора, на одеяния негров, нелепые, но так идущие к их фигурам и походке, на гигантские утесы из стекла, стали и белого бетона. Я ощущал их привкус в морском соке, брызгавшем из каменистой раковины красного, только что сваренного омара…

В один из дней, после дождя, я зашел за доктором Оиси Митио, ученым из Токийского научно-исследовательского института прикладной микробиологии, которого пригласили читать лекции по молекулярной биологии в одном из нью-йоркских колледжей, и мы вдвоем отправились в городской морг, расположенный на Первой авеню. Там недавно сменили директора — его обвинили во взяточничестве, — и посещение морга посторонними было строго воспрещено. Уж я пытался проникнуть туда и так и этак, но каждый раз получал от ворот поворот. Незадолго до того в нью-йоркский морг удалось проникнуть нашему Мацумото Сэйтё[22], которого провели туда, отрекомендовав «японским писателем № 1». Мы, не зная этого, попробовали действовать тем же путем и сказали, что Кэн Кайко — самый главный из всех японских писателей. На беду, мы попали к той же самой секретарше, а у секретарши оказалась хорошая память, и она, спросив, кто же все-таки из нас «главный» и сколько вообще в Японии «писателей № 1», выставила нас за дверь. Вконец отчаявшись, я обратился за помощью в местное Общество друзей рыбной ловли, к председателю, господину Мори: нет ли среди активистов какого-нибудь рыболова, с помощью которого можно было бы попасть в гости к мертвецам? Так я познакомился с доктором Оиси. К чести этого ученого должен сказать, что он, по роду своей деятельности не имея ни малейшего отношения к моргу и вообще к трупам, тем не менее согласился мне помочь. Через коллег-медиков он вышел на доктора Бастоса, токсиколога, служившего в морге, договорился с ним о посещении и прихватил меня с собой. Являться в морг полагалось в пиджаке и при галстуке, поэтому я одолжил у Нао пиджак, который он недавно приобрел в универсальном магазине «Братья Брукс», взял у Бина галстук и отправился на экскурсию.

Доктор Бастос оказался мужчиной в расцвете лет, суровым на вид, но с большим чувством юмора. Он говорил по-английски с каким-то сильным акцентом, и я мало что понимал из его слов. К тому же токсиколог так и сыпал специальной терминологией, и поначалу я совсем растерялся. Однако доктор Оиси помогал мне, переводя и поясняя непонятные места. С его помощью я уловил следующее.

Мы находимся в нью-йоркском городском морге, то есть месте, куда поступают трупы людей, погибших в результате насилия или несчастного случая. Население города составляет примерно восемь с половиной миллионов человек, в морг еженедельно привозят в среднем около ста трупов. Половина из них — жертвы убийств. Подавляющее большинство составляют цветные, но немало и белых. В конце каждой недели поток мертвецов неизменно увеличивается. По временам года самый напряженный период — весна и лето. Мотивы убийств самые разные, но в последние годы все больше преступлений связано с употреблением наркотиков. В таких случаях иногда бывает нелегко сформулировать причину смерти. В морге обязательно проверяют трупы на пулевые ранения и отравления. Статистика смертности в Нью-Йорке во многом зависит от формулировки в заключении патологоанатома. Если богатый человек упился до смерти, считается, что он скончался от цирроза печени. Если же загнулся какой-нибудь нищий забулдыга, его смерть заносится в графу «пьянство», о циррозе печени здесь нет и речи. То же самое и с наркоманами. Когда человек погибает, употребляя «незаконные» наркотические средства, считается, что он отравился слишком сильной дозой наркотика. Но есть «узаконенные» препараты, и смерть, вызванная их употреблением, в эту графу статистики не попадает. Существует лекарство, которое называется фенадон. Оно помогает облегчить страдания, вызванные абстинентным синдромом, и используется для лечения хронических наркоманов: городские власти выдают им фенадон бесплатно. Достаточно пойти на специальный пункт, показать справку, что ты проходишь курс лечения фенадоном, и тебе тут же выдадут лекарство. Но препарат этот сам по себе тоже наркотик. Хотя, если человек отравился фенадоном, он уже не считается жертвой наркомании — ведь это «законное» лекарство. Формулировка — все дело в ней. Классификация трупов по причине гибели тоже зависит от формулировки. Часто в состоянии наркотических галлюцинаций человеку кажется, что он может летать или уже летит, он прыгает из окна и разбивается насмерть. В какую графу занести такую смерть — в разряд самоубийств или в разряд несчастных случаев? В зависимости от формулировки меняется и вся статистика. Здесь, в морге, трупы наркоманов называют «коулд-тёрки» («холодные индюшки[23]»).