Знаток. В старинных списках патерика в самом деле нет. Но я говорю об одном из поздних изданий патерика, уже не рукописном, а напечатанном в 1661 году. Там откуда-то появилось отдельное «Житие Нестора», Так вот в этом «Житии» сказано, что юноша Нестор пришел в монастырь в 1073 году. Феодосий был жив еще. По уставу пострижение производилось после годичного испытания. Значит, Нестор сделался монахом в 1074 году. Феодосий за это время умер. Вот и разгадка мнимого противоречия!

Заметьте, в 1073-м Нестору, по его признанию, было 17 лет. Стало быть, он родился в 1056-м (1073 минус 17).

Скептик. Чем удивили! В XVII веке напечатанное «Житие Нестора»… Странное легковерие! Да это все равно, если бы я или вы сейчас, в этом доме, новое житие летописца сочинили. Я спрашиваю, отчего «Жития Нестора» в прежних, более старых списках патерика не было? Я согласен, что Нестор был. О Борисе, Глебе, Феодосии, возможно, писал. Согласен. А вот что он летопись писал, не убежден. Книги XI–XII веков, конечно, дошли к нам искаженными, обезображенными, украшенными, подновленными… Вы не имеете права ничего доказывать, пользуясь этими текстами, пока не отделите древний слог от поздних вставок.

Ничто не мешает, например, предполагать, что вся «Повесть временных лет» составлена Сильвестром или кем-либо другим. Нестора с Сильвестром рассудить вы, господа несторианцы, не можете. Начало летописного труда определить не можете.

Дату прихода Нестора в Печерский монастырь уточнить не можете.

Знаток. Повторение не усиливает аргументов. Все это вы уже говорили. Я устал вас спрашивать, отчего если все летописи врут, врут так одинаково?

Скептик. Все это гипотезы… Гипотезы…

Академик. Правдоподобные гипотезы!

Скептик. А Сильвестр?

Летом 1871 года семилетний Леля Шахматов решил занять престол персидский. Дядя сказал, что их предки вышли из Персии. «Хочу побывать там, объясню, кто я такой. Может быть, шах персидский и добровольно поделится со мною престолом?»

Сестра Женя, чуть постарше, узнав про замысел, заливается слезами.

— Да как же ты пойдешь?

— Пустяки. Дядя говорил, что Персия — это Восток. Вот и пойду прямо, прямо на восток, с компасом в руке. А там и Персия.

— Тебя по дороге тигры съедят! Да на что тебе персидский престол?

— Не плачь, Женя, я тебе из Тегерана подарки и фрукты пришлю.

К вечеру припасена краюха хлеба и смена белья. После длительного раздумья, Леля берет лист бумаги и пишет:

Все принадлежащее мне имущество завещаю дяде.

Алексей Шахматов.

Однако на другой день произошло событие совершенно непредвиденное: Леля Шахматов проспал. Поскольку же борьбу за персидский престол все настоящие люди начинают не дожидаясь завтрака, то все предприятие откладывается. К тому же у мальчика появляются сомнения: стоит ли приниматься за такое серьезное дело, не докончив прежде начатого?

Незаконченное дело — это толстая рыжая тетрадь, где на первом листе выведено: «Деревня Губаревка-Шахматовка, книга I. До Ярослава Мудрого. Русская старина. Составил Алексей Александрович Шахматов».

Историю свою Леля пишет по правилам. Правила требуют: сначала — «беседы с поселянами». Леля упорно допрашивает стариков, но про Ярослава Мудрого ни один губаревский дед не слыхивал. В соседней Хмелевке Ярослава тоже не встречали. Зато рассказывают про недавнее крепостное житье, про бывших владельцев, Лелиных родителей, которых мальчик припоминает с трудом. Старики бывали и на войне с французом.

— А мне, барчук, уж за сто десять, — медленно выговаривает высокий белоголовый Никифор Шарыпка. Впрочем, с виду ему не больше шестидесяти.

— Наполеона-то помнишь? — восторженно спрашивает Леля. — Сам с французом не бился?

— Да мне уж тогда за пятьдесят перемахнуло.

— А Екатерину Вторую не видел?

— Не пришлось. — Старик качает головой. — В наших саратовских краях их величества редко бывают. Вот Емельку Пугачева — того видел. Люди говорили: государь-де Петр Федорович. Да то не нашего ума дело… мальчишкой я был. Вот этими глазами видел, как он прадеда вашей милости повесил…

Эту историю, передававшуюся как страшное фамильное предание, Леля уже слыхал и от дяди и от учителя.

— Корень у нас, Шарыпок, долголетний, — скрипит старик, — мать умерла ста двадцати, а дед на ходу отдал душу — сто пятьдесят годов было.

— А помнишь деда-то?

— Как не помнить? Вот он бы тебе порассказал, и про Питербурх и про Москву. Он-то самого Петра Великого, как я тебя, близко видел.

— Твой дед не рассказывал ли про своего отца да деда?

— Давно это было, — ворчит Никифор. — И уж голова моя не помнит, что от деда, а что от людей слыхивал. А слыхивал, будто дедов дед с самим Стенькой Разиным погуливал. Будто уж в ту пору был у нас барин Шахматов — видно, что твой пращур.

В своих делах Алеша разбирался неплохо: «От Тишки — Лука, от Луки — Артамон, от Артамона — Петр, от Петра — Александр, от Александра — Алексей, то есть я, произошел!»

— Ишь ты, — изумился дед. — Повтори-ка!

Леля скороговоркой повторяет.

— Такой малец, а уж сколько стариков запомнил. Поди, подрастешь, всех нас с того свету потребуешь?..

Леля идет в дом и раскрывает рыжую тетрадь. История кажется древним стариком, прапрапрапрадедом самого старого деда. Стариком, все видевшим и помнящим…

Карамзин… Читать его интересно. Удалые князья, древние города на берегах больших, рек, ночные походы. Но почему-то историк отправил в примечания самое важное: откуда он узнал о событиях давно минувших дней? И так ли все это было?

— Женя, не кажется ли тебе, что Карамзин недостаточно глубоко рассмотрел вопрос о происхождения Русской земли?

Женя чувствует, что ей, как старшей, должно бы казаться что-нибудь в этом роде. Она даже открыла как-то томик Карамзина, но вскоре запуталась в Изяславах, Святославах, Брячиславах. Куда интереснее было читать «Бабушкины уроки» или про героев Эллады.

А братец не унимается:

— Понимаешь, мне не нравится, как Карамзин объясняет начало Руси.

— Ой, Лелька, ты меня прямо ошеломил…

— А знаешь, откуда слово «ошеломил»? От «шелом», то есть шлем. В старину как треснут кого-нибудь по шлему, так он и оторопеет, ошеломится.

— Откуда ты, Лелька, все это узнал?

— Любопытство не порок, мадемуазель Шахматова. Слова ведь из древности пришли. Значит, в них эту древность можно разыскать. Слово «стекло», например, откуда взялось?

— Ну что ты пристал?

— Так ведь это просто: от слова «стекать». Наверное, готовили его жидким, а потом сливали. «Уже стекло», — говорил мастер. Вот тебе и наше слово: «стекло».

Женя контратакует:

— Все равно Карамзин больше тебя знал.

— Еще бы, он сколько старинных книг прочитал! Если б мне столько…

— Ну, а если ты столько же прочтешь, думаешь, лучше Карамзина во всем разберешься?

— А что ж!

Летний вечер заволакивает мглой степь, сады, усадьбу. Леля заканчивает уроки, отбрасывает тетрадь и вскакивает. Мальчик тащит к столу тяжелую книгу с угрюмым, серым переплетом.

«Полное собрание российских летописей. Часть первая». Дядя специально привез из Саратова вместе с книгой, где пересказывался старинный Печерский патерик. Сестра заглядывает через плечо. «Се повести временных лет, откуду есть пошла…»

— Леля, а вдруг тот, кто эту книгу написал, тоже все из других книг переписал?

Леля мрачно отрезает:

— Кто эту книгу написал, неизвестно. А ежели списывал, то у кого — неведомо. Все это хочу узнать.

— Ты?