С Ондино невозможно было быть грубым. Невозможно было ругать его за то, что он плохой начальник и не умеет заставить кладовщиков трудиться в напряженном ритме, ведь независимость работников склада — довольно сильно мешающая во время доставок заказов — была как раз такой, о которой, в принципе, мечтал любой служащий. Кроме того, отношение Ондино к кладовщикам в целом сводилось к снисходительному фатализму.
— Ну что мы можем поделать? — сказал он однажды Консу. — Нельзя же повсюду установить камеры и следить за рабочими… Мы же не поставим камеры в туалетах, — совсем некстати вырвался у него последний и совершенно невразумительный аргумент.
В самом деле, ангары изобиловали просторными «укромными местечками», и было бы глупо предполагать, что какой-нибудь кладовщик вдруг решит искать уединения в туалете.
В первое время работы в компании Конс испытывал перед кладовщиками не просто смущение, но прямо-таки физическую неловкость — он не знал, куда девать руки и как вообще ему лучше встать. Он все время пытался принимать естественные позы, но это ему, однако, плохо удавалось. Старался же он из-за того, что давно держал в голове свой определенный образ: служащий торгового отдела, будущий работник управления, может быть, даже руководитель компании, задача которого — отдавать приказания, «ни к чему руками не прикасаясь». Но с того дня, как Конс решил больше не делать замечаний кладовщикам, он стал заходить за прилавок, чтобы познакомиться со многими вещами, о которых раньше имел лишь теоретическое представление. И это было для него весьма поучительно — ведь любой служащий, если он хочет произвести на клиента хорошее впечатление, должен в совершенстве знать свое дело и до мельчайших подробностей разбираться в своем товаре. К тому же этот новый опыт позволил Консу лучше понять проблемы, с которыми сталкивались в своей работе кладовщики.
Теперь вместо того, чтобы ждать у прилавка, Конс сразу входил на склад. Он подзывал какого-нибудь рабочего, вдвоем они забирались на погрузчик и под шум мотора отправлялись блуждать по лабиринтам ангара. То, что человек в костюме едет на погрузчике по складу и работает вместе с человеком в комбинезоне, могло бы сойти за воспитательный акт, если бы такое произошло однажды, однако в данном случае все было по-другому. Конс появлялся на складе весьма регулярно и все по одной простой причине — тем самым он выигрывал большое количество времени: во-первых, он мог проследить за тем, чтобы заказ собрали в нужный срок, а во-вторых, проявленный интерес к работе кладовщиков подталкивал тех быстрее производить сборку. Неприятные неожиданности больше не подстерегали Конса.
Поначалу кладовщики, похоже, не были ему особенно признательны за новое к ним отношение. Но для этого им требовалось время, ибо на складе все было лишь вопросом времени. Если бы Конс хоть сто раз правильно ввел в компьютер коды для рабочих, раз пятнадцать проехался бы на погрузчике или три-четыре раза помог донести тяжелые заказы, мнение кладовщиков о нем вряд ли изменилось бы. С этой задачей могло справиться только постоянное повторение всего выше перечисленного.
Самое удивительное, наверно, состояло в том, что резкого отторжения не произошло. Хотя, учитывая репутацию Конса на складе, кладовщики запросто могли бы подумать: «Да он, небось, доносчик. Хочет на нас настучать…» Но почему-то к этим спонтанным заходам Конса на склад рабочие относились спокойно, словно к совершенно рядовым событиям: просто один из тех, кто работает через дорогу, удостаивает склад своим посещением, чтобы посмотреть, как здесь идут дела. Кладовщикам было нечего скрывать, напротив, им даже хотелось, чтобы все поняли, какая тяжелая у них работа, какое сильное напряжение приходится им выдерживать за прилавком, когда служащий, занимающийся перевозками (который «еще немного и опоздает на встречу»), бросает на них полные упреков взгляды.
Когда Конс ездил с кем-либо из рабочих на погрузчике по складу, время от времени останавливаясь и выясняя, какой поддон нужно переместить, чтобы достать деталь, которую они ищут, с этим рабочим у него устанавливались особые тесные отношения, и тот менял свое мнение о Консе, расходясь таким образом с поспешным, резким суждением о молодом служащем своих товарищей. То, как порой Конс изгибался, словно акробат, чтобы достать упавший болт, не опасаясь измазать пиджак, почти касаясь замасленной поверхности машины, оставалось в памяти кладовщика в качестве безусловного доказательства некой солидарности с ним его спутника. Между тем двое мужчин на погрузчике почти всегда молчали, лишь изредка кто-то из них говорил «вперед» или же «о’кей», указывая тем самым на окончание определенного этапа работы. Конс не был особенно сердечен с кладовщиком, он ограничивался тем, что всегда находился возле него, указывал, куда ехать, и следил за его движениями во время работы — точными, более уверенными и более четкими, чем обычно, из-за присутствия постороннего человека.
Сосредоточившись на том, чтобы как можно лучше делать свою работу и из имеющихся средств извлекать максимальную выгоду, Конс, казалось, забыл о личностной, полной внутренних переживаний, стороне своего присутствия на складе. И как раз благодаря тому, что молодой служащий перестал заботиться о своем соответствии некоему ранее придуманному образу, природа взяла свое, и естественность наконец победила недоверие рабочих.
Последним неприступным бастионом оставался Стюп. Кладовщика вполне устраивало то, что он ведет изнурительную войну, и не с кем-нибудь, а с Консом, этим представителем власти в компании. Поэтому в течение длительного времени Стюп всячески провоцировал Конса. Он вел себя крайне вызывающе, передразнивал молодого служащего, одаривал его притворно почтительными улыбками. Но поведение Конса сильно изменилось. Он больше не испытывал страха перед Стюпом, а скорее даже забавлялся, слушая его. Ну а в том, чтобы в разговоре со Стюпом сохранять олимпийское спокойствие и оставаться нечувствительным к его наскокам, понимая, что он просто-напросто строптивый мальчишка, сорванец, в глубине души совсем не злой, и состояло испытание, с которым большинство торговых служащих справиться не смогло. Если Сальми, например, всегда возвращалась со склада взвинченной, обвиняя Стюпа и еще нескольких задиристых рабочих в том, что они решили ее вконец извести, Конс, в свою очередь, наслаждался характером своих отношений с этими же самыми людьми. Он и теперь, конечно, поддакивал своим коллегам, когда те начинали перемывать косточки кладовщикам, но делал это скорее по привычке или из чувства социального превосходства служащих над рабочими.
Через год у Конса потихоньку все вошло в норму. С коллегами у него установились замечательные отношения, а Валаки, заведующий отделом, ни разу не сделал ему замечания по поводу его работы. Лишь изредка на правах старшего он давал ему советы, но сам при этом смотрел в окно куда-то вдаль. И только теперь — найдя общий язык со всеми сослуживцами — Конс осознал, как он прекрасно устроился и какая это редкость — не злобный и не «вездесущий» начальник. Кроме того, Конс стал чаще общаться с Бобе, с которым его объединяло определенное сходство характеров (например, они оба испытывали сильную неприязнь к Сальми: в разговоре у этой молодой особы то и дело проскальзывало достаточно сомнительное чувство собственного превосходства). Да и с Равье, молодым служащим со слегка гнусавым голосом и небольшой бородкой, которую тот никогда не сбривал, было весьма приятно иногда выпить кофе, поскольку малый он оказался простодушный и забавный.
Дни на работе теперь проходили довольно однообразно, однако для душевного состояния Конса это было совсем неплохо. И мало-помалу он начал думать, что иерархическая структура компании, организация труда и даже, если посмотреть немного с другой стороны, расположение зданий, постановка задач и непоследовательность системы сбыта товаров — все это навсегда останется неизменным.