«Именем Российской Республики.

Гражданин Вячеслав Вячеславович (одному богу ведомо, почему новоиспеченные вожди исказили и имя, и отчество Воровского) Боровский назначается Полномочным дипломатическим агентом Народного Комиссариата по иностранным делам… Всякое уклонение от требований В.В. Воровского будет приравнено к тяжкому государственному преступлению, за которое виновный понесет кару как лично, так и путем конфискации его имущества, находящегося в России».

Так Боровский стал представлять интересы Советской России в Швеции, Дании и Норвегии. Будучи первым советским послом, он заключил первое же торговое соглашение: Петроград поставил в Стокгольм тысячу тонн льна и тысячу тонн пеньки в обмен на пилы, косы, плуги и зубья для борон. Он же предъявил и первую ноту протеста: когда шведы задержали в порту нашего дипкурьера и потребовали вскрыть пакеты с диппочтой, Боровский накатал такую ноту, что курьера тут же освободили и почту оставили в покое.

А потом ему пришлось иметь дело с так называемой «Лигой убийц», которую возглавлял бывший царский полковник Хаджи-Лаше. Члены этой лиги кричали на всех углах, что Боровский хранит в здании постпредства огромное количество золота, драгоценных камней, корону царя, скипетр и даже его горностаевую мантию. Для монархистов все это является святыней, поэтому они были намерены организовать налет на постпредство, захватить эти святыни силой, а всех красных дипломатов перебить, благо смертные приговоры им уже вынесены. Боровский кинулся в полицию, в МИД, но там заявили, что ни о какой «Лиге убийц» знать ничего не знают. И лишь после того, как трое сотрудников постпредства все же были убиты, полиция произвела аресты среди членов «Лиги убийц».

Боровский тогда уцелел, но своей активностью и нестандартностью поведения он так достал шведов, что те прицепились к какому-то пустяку и выслали его из страны. Без дела он не находился ни минуты. Побыв некоторое время директором Госиздата, Боровский получает новую дипломатическую должность: его назначают главой Экономической делегации в Италии. Тогда-то с ним и приключился довольно забавный казус, который вошел в историю дипломатии. Дело в том, что по протоколу глава Экономической делегации должен был являться на заседания и к руководителю государства во фраке. Ни одного фрака в Москве не нашлось! Не нашлось и ни одного портного, который бы мог сшить фрак! И тогда Боровский сел в поезд и отправился в Петроград — там нашли старичка, который умел шить фраки.

Как бы то ни было, до Рима Боровский добрался и развил такую бурную деятельность, что его стал приглашать к себе Муссолини, который на одной из встреч сказал буквально следующее: «Я искренне заявляю вам, что Италия готова идти на сближение с Россией». Он даже извинился за «необдуманные действия несознательных фашистов», которые устроили налет на постпредство и переломали там всю мебель.

Потом была хорошо известная Генуэзская конференция, которая проходила весной 1922 года. Так как в ней принимали участие главы двадцати восьми государств Европы и пяти британских доминионов, советскую делегацию должен был возглавлять Ленин, но после долгих тайных совещаний большевистские бонзы решили, что Лениным рисковать нельзя (мало ли что взбредет в голову империалистам или правоверным монархистам) и вынесли постановление: за границу его не выпускать.

В то же время формально главой, или, как тогда говорили, председателем, делегации оставался Ленин. А чтобы у всяких там президентов и премьер-министров не было вопросов, сочинили довольно любопытную бумаженцию, в которой говорилось, что «из-за перегруженности государственными делами и неудовлетворительного состояния здоровья все права передаются заместителю председателя делегации Г.В. Чичерину». Воровского включили в состав делегации.

Дебют советских дипломатов был более чем успешным! Они не только отвергли домогательства Запада по поводу всякого рода компенсаций, но и выдвинули контрпретензии о возмещении убытков, причиненных Советской России интервенцией и блокадой. А вот самой большой победой было то, что им удалось прорвать единый фронт недругов республики Советов и заключить Раппальский договор с Германией.

Не успела закончиться Генуэзская конференция, как началась новая: на этот раз обсуждался вопрос о черноморских проливах. В те дни Воровский был ближе всех к Лозанне, и ему послали телеграмму немедленно отправиться в Швейцарию, чтобы принять участие в начавшейся там конференции. Воровский подъезжал к Лозанне с юга, а с севера в этот город рвался бывший врангелевский офицер Морис Конради. Он снял номер в престижной гостинице «Европа» и, спустившись в бар, как бы между прочим поинтересовался, в котором часу здесь ужинает русская делегация.

— Господин ошибся, — принимая щедрые чаевые, ответил бармен. — Русские живут не у нас. Они остановились в «Сесили».

— Жаль. Очень жаль, — вздохнул Конради. — А я-то рассчитывал повидать старых знакомых.

Поднявшись в номер, Конради переоделся, зарядил браунинг нарезными пулями и отправился в «Сесиль». Свободных столиков в ресторане не было, но Конради подошел к метрдотелю и, представившись майором французской армии, потребовал, чтобы столик для него нашли. Заказав коньяк, он уселся неподалеку от эстрады и начал вести наблюдение… Через несколько минут в зал вошел Боровский в сопровождении своих сотрудников Аренса и Дивильковского. Как только они заказали ужин, Конради встал, выхватил браунинг, подскочил к Воровскому и выстрелил ему в голову. При этом он еще успел крикнуть: «Вот вам, коммунисты!»

Боровский рухнул на пол. Но Конради продолжал палить. Три пули достались Аренсу, две — Дивильковскому. Конради хотел было перезарядить револьвер, но, увидев, что дело сделано, швырнул его к ногам метрдотеля и потребовал, чтобы оркестр играл траурный марш по русским большевикам.

— Я новый Вильгельм Телль, призванный спасти человечество! — пьяно кричал он на весь зал.

Убийство произошло 10 мая 1923 года, а 5 ноября состоялся суд над Конради и его подельником Полуниным, который был вдохновителем и организатором теракта. В зале казино была разыграна самая настоящая комедия! Прокурор не обвинял убийц, а защищал. Адвокаты пошли еще дальше, заявив, что их подзащитные совершили справедливый акт возмездия. В итоге присяжные заседатели вынесли оправдательный вердикт — и террористы оказались на свободе.

Возмущению честных граждан не было предела! Демонстрации протеста прокатились по многим столицам Европы. Соболезнование выразил даже Ватикан. Советский Союз прервал со Швейцарией какие бы то ни было взаимоотношения и возобновил их лишь в 1946 году. А Максим Горький, который хорошо знал Воровского, в те дни написал в одной из газет: «Конради убил человека огромной культуры и высокого ума, человека исключительной честности». 

Эту бессмертную строчку Владимир Маяковский посвятил не герою-кавалеристу, разведчику или летчику-испытателю, а дипкурьеру, хотя дипкурьер, по большому счету, не дипломат, а всего лишь «должностное лицо ведомства иностранных дел, доставляющее дипломатическую почту». Проще говоря, дипкурьер — это почтальон. Но работа посольств без этих почтальонов просто немыслима. А если учесть, что так называемые вализы, которые возят дипкурьеры, содержат как государственные, так и военные тайны, нетрудно представить, какой желанной добычей для спецслужб тех или иных государств являются и вализы, и сами дипкурьеры.

Правда, дипкурьеры интересуют этих грабителей лишь как помеха для овладения вализами, поэтому помеху стараются как можно быстрее устранить — и стреляют не для острастки, а с целью физического уничтожения. Первый такой выстрел прозвучал 5 февраля 1926 года в поезде Москва — Рига.

В купе их было двое — Теодор Нетге и Иоганн Махмасталь. Дипкурьер Нетге — на верхней полке, Махмасталь — на нижней. Полшестого утра. За окном кромешная темень. Вот-вот Рига. Проводник объявил, что проехали станцию Икскюль, следующая — столица Латвии. И вдруг шум, гам, крики, удары! Купе, в котором ехал представитель «Льноторга» Печерский, нараспашку. Какие-то люди в масках выволокли Печерского в коридор, а за ним и проводника, который пытался вступиться за пассажира.