Реабилитировали Льва Михайловича Карахана лишь в 1956-м. С тех пор он чист — чист перед историей, чист перед страной, чист перед российской дипломатией. 

Я уже упоминал о так называемых «соседях» красных дипломатов, то есть чекистах, которые зачастую работали под крышей полпредств и, само собой разумеется, с дипломатическими паспортами. Первым из них был Яков Давтян, сын зажиточного армянского коммерсанта, а впоследствии известный советский дипломат, полпред и… первый начальник Иностранного, то есть разведывательного, отдела ВЧК.

А все началось с того, что, будучи петербургским студентом, в 1905 году он вступил в РСДРП, активно участвовал в недозволенной политической деятельности, за что был отчислен, арестован и заточен в тюрьму. Освободившись, Давтян уехал в Бельгию, где получил диплом инженера. В разгар Первой мировой войны он ухитрился добраться до России, но на фронт не попал: Давтяна включили в состав миссии Российского Красного Креста и отправили в Париж. Там-то он и познакомился с небезызвестной Инессой Арманд, которая сыграла большую роль не только в жизни Ленина, но и в жизни Давтяна. Но об этом позже…

В одном из архивов сохранился любопытный документ, который в максимально сжатой форме говорит о том, чем занимался Давтян во Франции.

«Удостоверение

Дано сие Центральным Комитетом Российского общества Красного Креста Якову Давтяну в том, что он является членом миссии Российского общества Красного Креста в Международной комиссии попечения о русских воинах во Франции. Просьба оказывать Я. Давтяну возможное содействие в исполнении возложенных на него обязанностей».

Примерно тем же занималась Инесса Арманд. На этой почве они и познакомились.

Напомню, что в начале Первой мировой войны Франции приходилось очень туго — поражение следовало за поражением, и людские потери были огромны. Пополнять полуразбитые полки и бригады было и некем, и нечем. И тогда французский президент ударил челом русскому царю и попросил прислать в его распоряжение 400 тысяч русских солдат. Царь уважил просьбу президента и послал ему не 400 тысяч, а 44 тысячи русских солдат. Сперва их везли в теплушках через всю Сибирь до Владивостока, а потом морем до Бреста и Марселя. Им тут же выдали французское оружие, разбили на четыре бригады и бросили в бой. Сражались русские бригады храбро, но потери несли огромные, на полях Франции полегло более трети личного состава.

После Февральской революции русские солдаты потребовали отправки на родину, но французское командование не желало оголять фланги. Тогда русские бригады подняли восстание! По ним открыли артиллерийский огонь. После пятидневного обстрела, когда было убито несколько сот человек, восстание было подавлено. Часть солдат бросили в тюрьмы, а часть отправили на каторжные работы в Северную Африку.

В этой-то непростой ситуации Яков Давтян и Инесса Арманд занялись освобождением солдат из тюрем и возвращением их на родину. В ход шло все — уговоры, обещания, а иногда и подкуп. Как бы то ни было, к маю 1919-го подавляющее большинство членов французского экспедиционного корпуса были дома.

Вернулся на родину и Давтян. Почувствовав вкус ко всякого рода переговорам и уговорам, он обратился в ЦК о просьбой об устройстве на работу «с учетом его зарубежного опыта». Давтян рассчитывал занять какой-нибудь дипломатический пост, а ему выдали кожанку, маузер и снабдили грозным мандатом: «Тов. Давтяну поручается восстановление порядка в районе Киевского железнодорожного узла, прекращение бесчинств войсковых эшелонов, задержание дезертиров, выселение из вагонов всех лиц, коим по штатам пользование ими не положено. Тов. Давтян имеет право ареста с последующим преданием суду состоящего при нем Реввоентрибунала всех, не подчиняющихся его распоряжению, право пользования прямыми проводами, телефонным, телеграфным, право проезда в любом поезде и пользование отдельным паровозом».

Как часто Давтян пользовался этим мандатом и вытаскивал ли из кобуры маузер, история умалчивает, но порядок на Киевском железнодорожном узле был наведен. Только-только Яков Христофорович втянулся в новое для него дело, как его срочно отозвали в Москву и направили на работу в Народный комиссариат иностранных дел, и не кем-нибудь, а заведующим отделом Прибалтийских стран и Польши.

Не прошло и нескольких месяцев, как на него, если так можно выразиться, положил глаз могущественный глава ВЧК Дзержинский. А «напела» ему о Давтяне Инесса Арманд. Вот как это было. Однажды после продолжительного ночного заседания Совнаркома она шла по коридору бок о бок с Дзержинским. Они были так увлечены незавершенным обсуждением какого-то важного вопроса, что не заметили, как много народу их обгоняет. И вдруг они почти одновременно прильнули к окну!

— Боже мой! — как-то по-бабьи ойкнула Инесса. — Вы посмотрите. Нет, вы только посмотрите! — тормошила она Дзержинского. — Это же не восход, а что-то непостижимое, божественное. Оранжевая середина, зеленоватые края и пурпурные лучи. Я такой восход видела только раз в жизни. И знаете где? В Поронине. Тогда мы с Владимиром Ильичом много гуляли, лазали по горам и даже создали «партию прогулистов». И вот однажды на рассвете увидели нечто подобное, — кивнула она за окно. — Красота-а-а…

— Не красота, а красотища! — теребя бородку, мечтательно улыбнулся Дзержинский. — А я такой рассвет видел в Сибири. Меня туда сослали на вечное поселение, но мне сибирский климат не понравился, и я оттуда бежал. И вот однажды ночью у костра… Мой проводник услышал подозрительный шорох, и огонь быстренько затоптал. Не успел я как следует проморгаться, как вершины сопок вспыхнули вот таким же пурпурным светом. А в Поронине, как вы, наверное, помните, я бывал наездами и в «партии прогулистов» не состоял, тем более что вскоре оказался в Варшавской цитадели, а потом и в Орловском централе.

— Помню, Феликс Эдмундович, я все помню, — не отрывала глаз от окна Инесса. — Я даже помню, как на похоронах Лауры и Поля Лафарг переводила на французский, а Владимир Ильич…

— Стоп! — остановил ее Дзержинский. — Мне нужна ваша помощь. Да-да, — заметив ее удивленный взгляд, с нажимом продолжал Дзержинский. — Мне нужен человек, который бы не только знал пару-тройку иностранных языков, но, кроме того, имел опыт жизни за границей. Вы меня понимаете? Манеры, привычки, поведение…

— Чтобы в любом обществе мог сойти за своего? Чтобы по манере одеваться, говорить и вести себя за столом никто не догадался, что он приехал из Советской России?

— От вас ничего не скроешь, — покорно склонил голову Дзержинский. — Но этот человек должен быть абсолютно надежным товарищем и преданным делу революции коммунистом.

— Надежный и преданный, — покусывая губы, задумчиво произнесла Инесса. — Ручаться, как за себя, конечно, не могу, но… Есть у меня такой человек, вместе с ним я занималась возвращением на родину солдат Русского экспедиционного корпуса. Умен, находчив, ловок, сметлив, за словом в карман не лезет, но и лишнего не скажет. К тому же откровенно красив, женщины таких любят. В обществе — душа компании. Ну и что для вас немаловажно, в тюрьмах сидел, эмигрантского хлеба наелся, в партии с 1905-го.

— Так-так-так! — азартно потирая руки, воскликнул Дзержинский. — И кто же этот герой?

— Давтян. Яков Христофорович Давтян.

— Слышал о таком, — раздумчиво произнес Дзержинский. — И даже немного знаком. Надо будет подумать… Спасибо, товарищ Инесса, ваша рекомендация дорогого стоит, — шутливо раскланялся Дзержинский. — А вы говорите — восход. Восход восходом, а вон мы какое дело спроворили. Вы еще о своем протеже услышите!

Вопрос о новом назначении Давтяна решался на самом высоком уровне, ведь речь шла ответственнейшей должности начальника Иностранного отдела ВЧК, более известного как ИНО. Недавно удалось обнаружить секретнейший документ тех лет, касающийся Давтяна: «Из протокола специального заседания Орпоро ЦК от 12 января 1920 года. Просьбу тов. Дзержинского удовлетворить. Откомандировать в его распоряжение тов. Давтяна».