Особенно страдали моряки в тех случаях, когда среди офицеров попадались люди, которые, наказывая матросов и издеваясь над ними, просто наслаждались. Встречаются люди, испытывающие радость от страданий ближнего. «Избиение и порка,— пишет Р. Харт,— назывались «уклоном»[5], и некоторые офицеры были известны тем, что получали удовольствие, подвергая моряков этому наказанию» (55).

Удовольствие испытывали, притесняя других, многие на корабле — те, кто обладал хоть какой-нибудь властью или видимостью ее. Начальник хозяйственной части судна (мы бы назвали его завхозом), в обязанности которого входила выдача матросам провизии и некоторых других вещей, мог превратить эту простую процедуру в унизительную для матросов, демонстрируя их зависимость от него. Офицеры могли требовать исполнения матросами тех или иных обязанностей по-разному: строго и справедливо или в унизительно-издевательской форме. Даже мичманы, находившиеся по корабельной иерархии между матросами и офицерами, любили поиздеваться над рядовыми моряками.

Юные мичманы помогали передавать команды матросам, учились по мере возможности навигации, сигнальному и артиллерийскому делу. Нельсон в свое время служил мичманом и старательно изучал все, с чем связана служба на корабле. Но, как пишет Р. Харт, «многих мичманов ненавидели рядовые моряки». Он приводит свидетельство современника об одном мичмане, «единственным удовольствием для которого было оскорблять чувства моряков и изобретать предлоги для наказания их... Ему было не более двенадцати или тринадцати лет. Я часто видел, как он садился на лафет пушки, подзывал к себе матроса и давал ему пинка в зад или другое место... И хотя это были матросы первого класса, они не смели даже ворчать» (56). Если бы они попытались дать отпор, то их действия расценили бы как бунт со всеми вытекающими последствиями. Все это не только не нужно было для военно-морского дела, но вызывало острое чувство несправедливости, а такое чувство трансформировалось в ненависть, которая накапливалась, густела, становилась тяжелой и при случае искала выхода.

В английском флоте, что характерно для любого института в классовом антагонистическом обществе, существовала огромная разница в условиях жизни на кораблях матросов и офицеров. Даже самый нижний офицерский дин — лейтенант — имел отдельную каюту. Корабли были, по нашим понятиям, небольшие и каюта могла быть небольшой — 7 на 4 фута[6], но все-таки это было отдельное помещение.

Каждый вечер офицеры обедали вместе в комфортабельной кают-компании. Корабельные коки составляли для них сложное и обильное меню. Вином их обеспечивали высокого качества и в избытке за счет казны. Столы накрывались хорошими скатертями, сервировались фарфором и серебром. У каждого офицера был слуга, стоявший во время обеда у него за спиной. Обед обычно заканчивался коньяком в хрустальных рюмках и тостом в честь его величества короля. Капитан обедал в своей просторной и роскошной каюте на корме, часто приглашал в гости офицеров, а если судно стояло в порту, то гостями капитана были местные высшие власти и английские представители. Далеко не все капитаны могли расходовать большие деньги, вести широкий образ жизни, но стремились, тянулись все.

До XVIII столетия моряки одевались кто как мог и хотел. Теперь адмиралтейство стремилось ввести единообразие. Постепенно одна форма сменяла другую, и во времена Нельсона утвердился прочно и надолго цвет нейви-блю, т. е. темно-синий. Синими были форменная куртка, брюки, жилет, которые украшались металлическими пуговицами с маленьким якорем. Моряки покупали форму у судового завхоза за свой счет, стоила она довольно дорого, но адмиралтейство не настаивало на том, чтобы все были одеты строго по форме, допускались вольности. Правда, некоторые капитаны пытались одеть свои команды строго по форме, но тогда им приходилось оплачивать форменную одежду из собственных средств, по крайней мере, частично.

И рядовые моряки, и офицеры отпускали длинные волосы, которые туго стягивались в пучок, перевитый лентой,— его называли «свиной хвост». Длина «хвоста» достигала иногда 30—40 см.

На военных кораблях, кроме экипажа судна, как правило, находился отряд морской пехоты.

Морские пехотинцы в английском флоте были введены еще в середине XVII в. Вооруженные мушкетами и тесаками, они играли важную роль при захвате вражеских судов и в военных действиях в портах противника. Морские пехотинцы выполняли и полицейские функции на кораблях и в портах. Французы и испанцы также имели морскую пехоту.

Пехотинцы получали более высокое жалованье, чем моряки, одевались аккуратнее, отличались более высокой дисциплинированностью. Они жили отдельно, весь день проводили в тренировках: отрабатывали методы владения холодным и огнестрельным оружием. В те времена корабли в бою нередко сходились очень близко или «сваливались», т. е. оказывались вплотную друг к другу, борт к борту. Морские пехотинцы тут же взбирались на снасти и брали на прицел на палубе корабля противника офицеров и матросов. Их огонь с близкого расстояния был весьма эффективным. Когда же подавалась команда «На абордаж!», пехота перебиралась на корабль, где закипала горячая рукопашная схватка. Нельсон любил такие стычки.

* * *

Как мы помним, в апреле 1777 г. Нельсон сдал необходимые экзамены, получил патент на чин лейтенанта и назначение на фрегат «Ловестов». Накануне отплытия второго лейтенанта Нельсона на фрегате «Ловестов» в Вест-Индию Саклинг напутствовал его советом. Старый капитан напомнил молодому моряку, что «военное судно должно всегда иметь реи выправленные и снасти обтянутые, что ни одна веревка не должна висеть снаружи, что к 8 часам утра койки должны быть связаны и уложены в сетки, что палубы и наружность судна нужно обмывать каждый день, матросское белье мыть два раза в неделю и что никогда не должно ни ставить, ни убирать паруса поодиночке, ибо ничто не дает судну такого характера вялости» (57).

Это были последние проявления заботы Саклинга о судьбе племянника. В июле 1778 г. Морис Саклинг скончался, и Нельсон оказался предоставленным самому себе. Поначалу он даже растерялся. В разговоре с отцом Нельсон сказал: «Я очень обеспокоен», «настолько обеспокоен сейчас, что не могу писать» (58).

Назначение на «Ловестов» можно считать счастливым для Нельсона. Это был 32-пушечный фрегат, т. е. корабль значительно более подвижный и даже комфортабельный, чем линейный, предоставлявший молодому офицеру наилучшие возможности для совершенствования в морском деле. Нельсону повезло со своим непосредственным начальником. Фрегатом командовал капитан Уильям Локер, человек умный, тактичный, внимательный. Он сразу заметил усердие и способности Нельсона и проникся к нему симпатией, впоследствии переросшей в дружбу, которую оборвала только смерть Локера в 1800 г.

Удачным было для Нельсона и то, что корабль направлялся в Вест-Индию, точнее на Ямайку. Тогда все сильнее разгоралась война, начавшаяся в 1775 г. между Англией и ее североамериканскими колониями, объявившими независимость, а это означало как возможность отличиться в бою, так и возможность продвинуться по службе, ибо убывало офицеров в ходе военных действий немало. К тому же существовал и постоянный фактор — тропический климат и вызываемые им заболевания. На флоте бытовал тост: «За кровопролитную войну и сезон несущий болезни». Если к столь «благоприятным» обстоятельствам прибавлялось еще благорасположение начальства — капитана корабля и адмирала, командующего станцией, то карьеру можно было сделать очень быстро. Если, конечно, до этого схватка с противником или желтая лихорадка и дизентерия не ставили точку и на карьере, и на жизни честолюбивого моряка.

Нельсону везло — он миновал, хотя и не без труда, все опасности, которые таила служба в Вест-Индии, и воспользовался всеми преимуществами, которые она давала. Нельсон получил в свое распоряжение шхуну, приданную фрегату «Ловестов», и на ней прошел через многие проливы, разделяющие острова Карибского моря. Накапливался опыт хождения и действий в узких проливах и по мелководью, который в будущем ему очень пригодился.