Просовывая конверт в щель, он поглядел на вечернее небо, вздрогнул и отвел глаза. Потом кратчайшим путем отправился в ближайший бар и заказал большую рюмку виски.

—Давненько вы к нам не заглядывали, профессор, —сказал Майк, бармен.

—Это вы правильно подметили, Майк. Налейте-ка мне еще.

—С удовольствием. И за счет заведения. Мы сейчас слушали вас по радио. Здорово вы говорили.

—Угу.

—Я прямо заслушался. Сын-то у меня летчик, ну и мне немножко не по себе было —чего это, думаю, в небе делается. Но раз уж вы там в своих университетах все про это знаете, так беспокоиться нечего. Хорошо вы говорили, профессор. Мне только хотелось бы спросить вас об одной вещи.

—Этого я и боялся, —сказал профессор Хейл.

—Я про звезды. Они же куда-то движутся! А вот куда? То есть если они на самом деле движутся, как вы говорили.

—Точно этого определить нельзя, Майк.

—А они двинутся по прямой? То есть каждая из них?

Именитый ученый заколебался.

—Ну… и да и нет, Майк. Спектрографический анализ показывает, что все они сохраняют прежнее расстояние от нас, все до единой. И следовательно, каждая из них —если они действительно движутся —описывает круг с нами в центре. А потому они движутся как бы по прямой, не приближаясь к нам и не удаляясь.

—А изобразить эти круги вы можете?

—Да. На звездном глобусе. Это уже сделано. Впечатление такое, будто все они направляются к определенному участку неба, но не в одну какую-то точку. Другими словами, их пути пока не пересекаются.

—А к какому же это участку?

—Он находится примерно где-то между Большой Медведицей и Львом. Те, что дальше, движутся быстрее, те, что ближе, —медленнее. Да ну вас к черту, Майк! Я пришел сюда, чтобы забыть о звездах, а не разговаривать о них. Налейте мне еще.

—Минуточку, профессор. А когда они туда доберутся, они что —остановятся или поползут дальше?

—А я откуда знаю, Майк? Они начали двигаться внезапно в одну и ту же минуту и, так сказать, с полной скоростью —то есть их скорость с первого же момента была такой, какой остается сейчас, они ее, так сказать, не набирали. И значит, остановиться они тоже могут сразу, без предупреждения…

Он сам остановился с внезапностью, какой могла бы позавидовать любая звезда, и уставился на свое отражение в зеркале за стойкой так, словно никогда прежде себя не видел.

—Что с вами, профессор?

—Майк!

—Что?

—Майк, вы —гений!

—Я? Что это вы?

Профессор Хейл испустил легкий стон.

—Майк, мне придется сейчас же отправиться в университет. Чтобы под рукой были справочники и звездные карты. Вы вернули меня на путь истины, Майк. Но дайте-ка мне с собой бутылочку этого виски.

—«Тартанового пледа»? Большую?

—Большую. И побыстрее. Мне нужно поговорить с одним человеком про собачью звезду.

—Вы это серьезно, профессор?

Доктор Хейл испустил вздох.

—Это вы виноваты, Майк. Собачьей звездой называют Сириус. И зачем только я пришел сюда, Майк! В первый раз за три месяца удалось вырваться, и надо же вам было все испортить.

Он взял такси, отправился в университет, отпер свой кабинет и зажег лампы там и в библиотеке. Потом сделал хороший глоток «Тартанового пледа» и взялся за работу.

Для начала после некоторых пререканий с дежурным по коммутатору ему удалось добиться, чтобы его соединили с директором Коулской обсерватории.

—Это Хейл, —сказал он. —Армбрестер, у меня есть идея. Но прежде, чем заняться ею, я хотел бы уточнить данные. Насколько мне известно, новое собственное движение продемонстрировали четыреста шестьдесят восемь звезд. Это число по-прежнему верно?

—Да, Милтон. Движутся только они.

—Отлично. У меня есть их список. А скорость движения остается неизменной?

—Да. Как это ни невероятно, она постоянна. А в чем заключается ваша идея?

—Сначала я хочу ее проверить. Если что-нибудь получится, я вам позвоню.

Но позвонить он забыл.

Это была долгая и кропотливая работа. Взяв карту звездного неба с участком между Большой Медведицей и Львом, он нанес на нее 468 линий, которые обозначили траектории взбесившихся звезд. На полях карты у начала каждой линии он записал видимую скорость звезды, но не в световых годах в час, а в градусах в час с точностью до пятого знака.

Потом он принялся рассуждать.

—Исходя из предпосылки, что эти звезды начали двигаться одновременно, —бормотал он себе под нос, —предположим, что и остановятся они одновременно. Когда? Скажем, завтра в десять вечера.

Он проверил это предположение, нанеся на карту соответствующие позиции звезд. Нет, не то!

Час ночи? Уже что-то похожее на дело.

Полночь?

Вот оно! Во всяком случае, достаточно близко. Несколько минут разницы в ту или иную сторону значения не имели, так что тратить время на точные вычисления не стоило. Теперь он знает все. Невероятно, но факт!

Профессор Хейл еще раз приложился к бутылке и мрачно уставился на карту. Потом прошел в библиотеку, взял справочник и получил нужную информацию. Адрес.

С этого момента начинается эпопея странствий профессора Хейла. Правда, как оказалось, бесполезных, но все же в чем-то сравнимых со странствиями Одиссея.

Начал он с того, что сделал еще глоток. Затем ограбил сейф в кабинете ректора, благо комбинация цифр была ему известна. Записка, которую он оставил в сейфе, могла служить образцом лаконичности:

«Взял деньги. Объясню потом».

После этого он сделал еще глоток, сунул бутылку в карман, вышел на улицу и подозвал такси.

—Куда, сэр? —спросил шофер, когда пассажир сел.

Профессор Хейл назвал адрес.

—Фремонт-стрит? Простите, сэр, но я не знаю, где эта улица.

—В Бостоне, —сказал Хейл. —Ах да! Я же вам этого не сказал! В Бостоне.

—Это что —в штате Массачусетс? Пожалуй, далековато отсюда.

—Тем более нет оснований тратить время на пустые пререкания, —рассудительно сказал профессор Хейл.

Короткие переговоры под шуршание бумажек, изъятых из ректорского сейфа, рассеяли опасения шофера, и они покатили.

Ночь для марта выдалась на редкость холодная, а обогреватель в такси работал не слишком хорошо. Зато «Тартановый плед» отлично согревал и профессора, и шофера, так что через Нью-Хейвен они промчались, распевая старинные ковбойские песни:

—«Мы несемся, мы несемся в дикий голубой простор!»

По слухам, которые, впрочем, могут и не соответствовать действительности, в Хартфорде профессор Хейл якобы одарил сияющей улыбкой даму, которая ждала последнего трамвая, и осведомился, не в Бостон ли ей надо. Но, по-видимому, она ехала не в Бостон, потому что в пять часов утра, когда такси остановилось перед домом номер 614 по Фремонт-стрит в Бостоне, в нем сидели только профессор Хейл и шофер.

Профессор Хейл вылез и поглядел на дом. Это был типичный особняк миллионера, окруженный высокой чугунной оградой с колючей проволокой поверху. Ворота и калитка были заперты, а звонка, во-видимому, не имелось.

Но дом находился от тротуара не дальше чем на бросок камня, и профессор Хейл не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Он бросил камень. Потом еще один. В конце концов ему удалось разбить окно.

Вскоре в образовавшуюся дыру просунулась чья-то голова. Дворецкий, решил профессор Хейл.

—Я профессор Милтон Хейл! —крикнул он. —Мне нужно немедленно увидеть мистера Резерфорда Снивели. По крайне важному делу!

—Мистер Снивели в отъезде, сэр, —сказал дворецкий. —А вот окно…

—К черту окно! —объяснил профессор Хейл. —Где Снивели?

—Ловит рыбу.

—Где?

—Я получил распоряжение не давать этих сведений.

Быть может, профессор Хейл был несколько навеселе.

—Нет, вы их дадите! —крикнул он. —По приказу президента Соединенных Штатов!

Дворецкий засмеялся.

—Я его что-то не вижу.

—Так увидите! —сказал Хейл и снова влез в такси. Шофер спал, и профессор потряс его за плечо.

—В Белый дом, —сказал профессор Хейл.

—А?

—В Белый дом в Вашингтоне, —пояснил профессор Хейл. —И поживее!

Он вытащил стодолларовую бумажку. Шофер посмотрел на нее и испустил стон. Но сунул ее в карман и включил мотор.

Пошел легкий снег.

Когда такси скрылось за углом, Резерфорд Р. Снивели, ухмыляясь, втянул голову в комнату. Мистер Снивели не держал дворецкого.

Если бы профессор Хейл был блике знаком с привычками эксцентричного мистера Снивели, он знал бы, что вся прислуга в доме номер 614 по Фремонт-стрит приходящая и уже в двенадцать часов дня покидает особняк, куда приходит в десять. Если не считать этих двух часов, мистер Снивели постоянно пребывал в величественном одиночестве. Ни друзей, ни светских знакомых у него не было. Все свободное время, которое у него оставалось от управления делами одной из ведущих галантерейных фирм страны, он проводил в своей домашней мастерской за изготовлением всевозможных занятных приспособлений и аппаратов.