— Cf8—g7. Ваш пример забавный и к тому же убедительный, — признал Эн. Эл., — и все же люди обычно не прочь пустить пыль в глаза. Да и как иначе — впечатление играет существенную роль и мне кажется — вы не обидитесь? — что его значение особенно велико при вашей специальности.

Эн. Эл. понимал, что заходит слишком далеко, но какой-то бесенок все время подталкивал его сзади. — Психоневрологу по сравнению с другими врачами намного труднее произвести сильное впечатление.

— Полагаете?

— Ваш инструментариум…

И он пустился в рассуждения о том, что хирургу вообще не нужен никакой реквизит, никакая бутафория. Искусный мясник, костоправ светится — если так можно выразиться — холодным блеском стального скальпеля, и зубоврачебного кресла все мы боимся, что же касается уролога, то хотя всякие там катетеры и цистоскопы невелики по размеру, но их вводят в самые потаенные, самые интимные места нашего тела, от них холодный пот прошибает… Вы же, собственно, человек говорящий, вы должны владеть словом как оратор, фантазирующий о светлом будущем, и — прошу прощения — как пастор. Ах да, еще у вас торчит из нагрудного кармашка молоточек с резиновой нашлепкой… Только, пожалуйста, не ищите в моих высказываниях сарказма, сила слова велика, говорят ведь, что и лекарства не действуют, если в них не поверишь. А вера держится на слове. Так что…

— Так что знай себе болтай… — Доктор Моориц, как видно, нисколько не обиделся. Только в его зеленоватых глазах блеснул лукавый огонек. — Если вы будете подтрунивать надо мной, я вас загипнотизирую. Такое оружие у меня имеется. Нет-нет, не беспокойтесь, я займусь этим только в том случае, если вы сами дадите согласие. Кстати, может быть, мне еще придется провести сеанс гипноза, при помощи которого я проникну в ваш «черный ящик», но я полагаю, что с этим торопиться не следует. По всей вероятности, вы постепенно и так все вспомните, чего же спешить. А ваша личность будет установлена и без нашей помощи: вас обязательно кто-нибудь разыскивает, в наши дни более или менее видный человек — а вы таким представляетесь — не может исчезнуть бесследно. Вас уже наверняка ищут организаторы собраний и, конечно, ваша милостивая государыня. И если она сигнализировала о вашем исчезновении, то к розыску приступят работники милиции. Если не ошибаюсь, еще и недели не прошло, как вы повернулись к обществу спиной. Случается, мужчины удирают из дома на несколько дней, это еще не повод паниковать. К тому же на дворе чудесная летняя пора. Кто знает, может быть, вы в отпуске.

— Кто знает, — повторил Эн. Эл. — Может быть, у меня даже милостивая государыня есть.

— Вам так нравится окунаться в свое прошлое, что просто жестоко было бы лишать вас подобных радостей, — закончил врач с улыбкой на устах.

— Сдается мне, что каждый человек должен хотя бы раз обдумать свою жизнь, а еще лучше изложить ее на бумаге. В однообразной каждодневной суете мы уже сами не знаем, кто мы такие. Я говорю совершенно серьезно. — И Эн. Эл. не только говорил, но и поступал соответственно. — Я сейчас в привилегированном положении — у меня нет о себе предвзятого мнения, я смотрю на себя как бы со стороны, а это вообще-то, наверное, достигается с трудом.

— Правильно… Хотя и не совсем: вы вовсе не беспристрастны. Вы чрезвычайно себе нравитесь. А если и слона еще вывести… — Что доктор и сделал ходом Cc1—g5.

— е7—еб. Норовите меня связать, да еще как! Впрочем, того требует ваша должность, — заметил Эн. Эл. и углубился в положение на доске.

— Что же касается нашего инструментария, то он не так уж беден. Мы можем возвеселить вас электрошоком и медикаментов у нас тоже немало. Вы вроде бы вздрогнули? Нет, я не планирую подвергать вас электрошоку. Иногда он дает очень хорошие, а порой весьма неважные результаты. Радуйтесь, что живете в двадцатом веке, несколько столетий назад, поверьте, с вами тут в шахматы не играли бы. При потере памяти, как кстати, и при симуляции неплохие результаты давали каленое железо и прочие методы, зародившиеся на Востоке.

Эн. Эл. осмелился усомниться в благотворности железо-калёно-терапии, однако доктор Моориц не отвергал всецело подобных методов. Еще Эн. Эл. выразил сомнение, честно и правомерно ли ставить в один ряд амнезию и симуляцию. И услышал в ответ, что к симуляции тоже не следует относиться слишком предвзято; смотря, конечно, во имя чего к ней прибегают — если хотят ускользнуть от суда, то это противозаконное дело. Но симулируют также по сугубо личным соображениям, так сказать, безо всякой выгоды. И довольно часто. С чем, однако, Эн. Эл. не хотелось соглашаться.

— Если вы читали «Признания авантюриста Феликса Круля», то, вероятно, помните, что герой решил разыграть сумасшествие, дабы уклониться от воинской службы. Он так ужасно извивался и корчился, что на врачей — и что особенно важно — на него самого напал страх. Он так вжился в свою роль, что в конце концов с превеликим трудом из нее вышел. И, будьте уверены, это могло бы кончиться весьма печально. У меня тут есть один Ботвинник, теперь уже совершенно законченный, но стал он таким далеко не сразу. Между прочим, он даже шахматных ходов не знает, но это ни в малой степени его не смущает. У веры великая сила, как вы сказали. Таким вот людям иногда помогало каленое железо, которым пользовались в качестве весьма серьезного противовеса, поскольку их совсем не просто выманить из обжитой раковины.

— Методы инквизиции…

— Конечно, определенное сходство есть. В обоих случаях хотели изгнать Зло из грешного тела бедных страдальцев. Руководствуясь совершенно благородными побуждениями. О, вы опять испугались! До чего вы слабонервный. Сейчас мы даем встряску инсулиновым шоком и прочими внешне более изящными средствами, чем каленое железо.

Вид у Эн. Эл. и в самом деле был испуганный.

— Вы упомянули про «обжитую раковину»… Может, и я вдруг?.. — Он умолк. Взглянул выжидательно, чуть ли не с мольбой в зеленые глаза доктора Моорица.

— По правде сказать, я одно время так и думал. Видите ли, вы не осмелились полистать телефонную книгу, вы ничего не узнали у Юты — так, кажется? «Не осмелились» почти то же самое, что «не захотели», затем вы ждали свободы от сюрреализма, не согласились с существующими координатами, искали выход хотя бы в нелогичности… Однако при скрупулезном изучении, а я надеюсь, что вы напишите еще, обнаружилось достаточно мест, из которых действительно следует, что вы себя потеряли — подобной штуки так тонко и безошибочно не сочинишь. Ах, какие это места? Нет, этого я вам не скажу, дабы не подталкивать вас к самоконтролю и без того излишнему. К g1—f3.

— Такой ход сделал Нимцович, играя в 1913 году в Баден-Бадене против Госенкнопфа, — решил пошутить Эн. Эл., хотя это далось ему нелегко.

— Хуже было Ф dl — d2 в партии Лилиенталь — Флор в 1938 году в Белой Церкви, — подхватил доктор Моориц в том же духе.

— А еще хуже d4—d2. Так пошел Иван Недомытый, после чего его отстранили от турнира, хотя он был перворазрядником… правда, по классу бильярда…

Зазвонил телефон, и изыскания в области шахматной теории пришлось прервать, поскольку доктора Моорица вызывали в палату.

— Один больной во что бы то ни стало желает перейти в четвертое измерение. Нет ничего легче, как он утверждает. Его доставили сюда после того, как он с улыбкой на устах хотел спрыгнуть с балкона на девятом этаже. Между прочим, в руке у него был кусок торта. Подождите, я скоро вернусь, — сказал доктор Моориц, выходя из кабинета.

Наш Эн. Эл. остался в одиночестве.

Оказывается, он ошибался, говоря о книгах: в кабинете имелась полка, тщательно задернутая занавеской, которая буквально ломилась от медицинской литературы. К своему удивлению Эн. Эл. обнаружил на ней периодические издания Кембриджского университета по неврологии. У него руки задрожали, когда среди трудов по эпилепсии, алкоголизму, шизофрении и других он заметил картонную полоску с надписью «амнезия». Он вытащил одну из книг — и именно в этот момент, как назло, доктор Моориц вернулся.