— Димка все еще работает у вас? — Вопрос прозвучал тускло, без особого интереса. Эн. Эл. неуверенно кивнул. Чем и удовольствовались.

— Ты, как и прежде, говоришь «олух», да еще о мужчине, имя которого, как мне представляется, весьма импонирует женщинам…

Крючок был заброшен. Рука, вернее голос рыболова, немного дрожал.

— Каким он был олухом, таким и останется… А чем твое имя плохо?

Поплавок лишь чуть-чуть качнулся. По всей вероятности, женщина подумала сейчас о его имени, однако на наживку не клюнула, только носом повела, и поплавок безнадежно замер среди водорослей.

— Мой кумир, как видно, задремал… — «Мой кумир» тоже было не к месту.

— Я отнесу твой чемодан на стоянку такси. Куда тебе ехать?

— Как куда? — переспросила она с удивлением. — Куда обычно едет вернувшийся из путешествия человек. Не в кабак же… Нет, я не сомневаюсь, мой кандидат наук непременно где-то здесь, но, как пить дать, не видит меня сквозь свои толстенные стекла шестнадцатого калибра. Пожалуй, снова придется встречу назначить с кем-нибудь другим под иными часами.

Она лукаво взглянула на Эн. Эл. Ясно! Значит, именно с ним, а не с «кем-нибудь другим», женщина уже встречалась и, кажется, не раз или два, а регулярно. Он попытался понимающе улыбнуться, хотя это было ужасно трудно.

— Давненько ты к нам не заглядывал. Заскакивай при случае!

— Ну что же…

Если бы его сразу пригласили в гости, может быть, протянулась бы какая-то ниточка и помогла выбраться из лабиринта. Да кто же пойдет на это. Это не принято. А с другой стороны, он может попасть в смешное положение, когда снова начнут интересоваться какими-нибудь Димками. Однако надо же что-то предпринять.

Но в тот момент, когда Эн. Эл. на миг отвернулся, женщина выкинула нечто жданно-нежданное: коротко, пронзительно свистнула! И тут же, с испугом и удивлением взглянув на него, выговорила со строгостью школьной учительницы:

— И не стыдно тебе! До старости дожил, а ума не нажил! Ты ведь не в лесу!

Конечно, после этого на него оттуда и отсюда осуждающе поглядывали люди. Только один карапуз, лихо расправлявшийся с мороженым, смотрел на него с нескрываемым восхищением.

А свист возымел-таки действие. Тут же появился запыхавшийся мужчина — неясно только, какого калибра диоптриями остекленный и в какой отрасли знаний остепененный.

— Поблагодари его! — женщина показала на Эн. Эл. и зарделась. Когда замужняя женщина краснеет при встрече с собственным мужем, можно не сомневаться — она счастлива в браке. — Это он (все то же третье лицо единственного числа!) посоветовал мне свистнуть. Я думала, что разучилась. Ан нет.

Эрвин пожал руку Эн. Эл.

— Давненько ты к нам не заглядывал. Заскакивай при случае!

Будто по жениным нотам читает, констатировал Эн. Эл. И тут Эрвин обратился к супруге:

— Юта (Ага! Конечно, Юта!), я оставил машину на улице Суур-Клоостри…

Он подхватил женин чемодан, и они помахали Эн. Эл. на прощание.

Н-да, они-то знают, куда ехать…

Эн. Эл. медленно поплелся следом. На улице он споткнулся о гофрированный шланг, такой же, как у пылесоса, только много толще. Эн. Эл. задумчиво уставился на трубу, напоминавшую хобот, и вела она к агрегату компрессорного типа. Печально стояла под навесом одинокая пескоструйка, тронутая ржавчиной. Она походила на печального слоненка, безнадежно ожидавшего мамашу. Эн. Эл. представил себе эту меланхоличную машину с грустно поникшим хоботом блуждающей среди зеленых и красных светофоров. Двигающейся все дальше и дальше… Может быть, по замкнутому кругу.

Где-то пробили куранты. Эн. Эл. почему-то был уверен, что на Ратуше. А вот какова таллиннская Ратуша, он, к сожалению, не мог вспомнить. Перед глазами всплывали разные строения подобного типа — в основном изображенные на открытках. Площадь с высоким зданием, смахивающим на церковь. С фигурками и многочисленными циферблатами. Когда часы били, фигурки передвигались по кругу. Прага? Кажется, да. Выходит, он даже в Праге побывал. Затем Эн. Эл. представил себе большую площадь с лестницей. Вероятно, площадь Испании… Но ведь находится она в Риме. Да, а здание таллиннской Ратуши никак не желало возникать в памяти.

Эн. Эл. пошел дальше, ориентируясь на бой курантов. Все дома, мимо которых он проходил, были знакомые, вполне узнаваемые, многажды виденные, однако какого-то целостного плана города он никак себе представить не мог. Дома были знакомы примерно так же, как шахматные фигуры шахматисту, однако все эти пешки и туры вроде бы располагались без логического порядка. Сдвинутая партия.

В этом низеньком домике когда-то находился тир — кажется, и сейчас еще находится, — только на двери висит большой замок. Как ему не знать тира! Платишь деньги и можешь стрелять в фигурку из жести, изображающую иллюзиониста, который при попадании благодарственно приподнимает цилиндр. А пораженная балерина, вздрогнув, пробуждается от летаргии и демонстрирует свой талант под скрежет железа. Жажду крови можно удовлетворить, попав в розовую свинью, — дернувшись, она падает и остается висеть на крючке, удерживаемая за одну ногу, будто в ожидании мясника с длинным ножом. Еще в тире — в этом или в другом? — имелось обыкновенное вращающееся колесо, которое можно было предпочесть другим аттракционам. Набрав определенную сумму очков, ты получал приз. Как-то давным-давно он к радости своей и горю выиграл бутылку шампанского, однако владелец тира не пожелал ее отдать: на что мальчику вино?! Тогда в разговор вмешался какой-то неопрятный субъект с всклокоченной бородой и заметил с укором: «Так нельзя, ибо человек потеряет веру в справедливость!» — Владелец тира уступил.

— Так нельзя, ибо человек в самом деле может потерять веру в справедливость! — повторил всклокоченный субъект, выходя на улицу, приподнял, приветствуя мальчика, кепочку и на радостях пустился прочь, крепко зажав бутылку в руке. Конечно, мальчику не жалко было шампанского, вот если бы вместо него дали коробку шоколадных конфет…

Коробка шоколадных конфет… Откуда-то аппетитно пахнуло булочками. Приятный дух шел из подвального окна — очевидно, там трудились пекари.

Эн. Эл. почувствовал голод. Хуже того — потянуло закурить. Курить захотелось особенно сильно, когда Эн. Эл. заметил сигарету, валявшуюся на тротуаре возле опорного столбика турникета. Она была девственная, невинно-непочатая. Очевидно, выпала прямо из пачки. Чертова сигарета! Угораздило же меня ее увидеть; ведь все забыл, что когда-то было, а привычка курить не забылась. Никак человек не расстанется с дурными наклонностями, что бы, черт возьми, с ним ни случилось! Они и в беде не изменяют нам, подумал Эн. Эл. и решил, что это грустная, но вместе с тем, пожалуй, остроумная мысль.

Однако же как ты ни с того ни с сего поднимешь свою находку с земли? Когда-то он прочел рассказ «Сигарета» одного французского писателя. В нем шла речь о каком-то мужчине в день его рождения, который, находясь не в полной бедности, но во временных денежных затруднениях, ужасно страдал без курева. Так вот автор утверждал, что сигарета особенно хороша после чашечки горячего крепкого кофе со сливками.

Кофе тоже хочется. Но сигарету больше.

Эн. Эл. сделал вид, будто завязывает шнурок и незаметно подобрал желанную сигарету. Когда он отважился на нее взглянуть, оказалось, что это не более не менее как «Уинстон» — прекрасная марка, однако ужасно быстро тлеющая. Предпочтительнее было бы найти отечественную, хотя бы «Приму».

Спросить огня, да еще когда у тебя в руке «Уинстон», труда не составило.

От первых же затяжек закружилась голова. Очевидно, он давно не курил. Любопытно, отважился бы я подобрать сигарету в своей предыдущей жизни (конечно, Эн. Эл. имел в виду не переселение душ).

Он пошел дальше, воображая себя разведчиком, напрочь забывшим свою легенду и даже координаты — следует признать, разведчиком, пользующимся особым доверием, ибо от него и в пыточной камере невозможно добиться никаких важных сведений… Между тем сигарета наполовину сгорела. Эн. Эл. подумал о бережливости и загасил ее. Аккуратно обтрусил обгоревшее табачное крошево и осторожно запихнул сигарету фильтром вниз в нагрудный кармашек пиджака, туда, где обычно носят изящно сложенный белый платочек тонкой материи. Держать в кармане окурки свойственно босякам, но одно то, что он подумал об этом, позволяет предположить — он не из числа опустившихся на дно типов. Весьма скверно, если он когда-то приобрел привычку подбирать окурки, и скверно особенно потому, что в трудных обстоятельствах старые привычки снова дают себя знать. Но он ведь уже попал в беду, а раз пришла беда — открывай ворота.