Рядом со стариком стоял магнитофон, и левая его рука покоилась на футляре. Бертон вопросительно глянул на Стоуна и нажал на клавишу. К ним обратился надтреснутый, раздраженный голос:

- Вы не слишком спешили, как я погляжу... Но я все равно рад, что вы, наконец, прибыли. Нам нужно подкрепление. Бой, доложу я вам, был жестокий. Прошлой ночью при штурме высоты потеряли сорок процентов личного состава и двоих офицеров в придачу. Плохи дела, очень плохи. Если бы Гэри Купер был с нами! Нам очень нужны такие герои, как он, герои, которые сделали Америку сильной!.. Не могу передать вам, как это ужасно меня волнует, - ведь там, над нами, великаны в летающих блюдцах. Они сжигают нас заживо, душат газом. Вижу, как умирают наши люди, а у меня нет противогазов. Ни одного!.. Но я не намерен ждать. Я исполню свой долг. Жаль только, что у меня лишь одна жизнь, которую я могу отдать во имя своей страны...

Лента продолжала крутиться, но голос умолк. Бертон выключил магнитофон.

- Спятил, - сказал он. - Свихнулся начисто...

Стоун кивнул.

- Одни мгновенно погибли, другие... другие сошли с ума.

- И тут мы опять возвращаемся к главному вопросу. Почему они погибли? В чем различие между теми и другими?

- Быть может, разная степень иммунитета? - предположил Бертон. - Одни более подвержены этой инфекции. А у других проявилась защитная реакция, пусть временная.

- Постойте-ка, - сказал Стоун, - есть же доклад летчика и пленка - здесь был живой человек. Старик какой-то в белой ночной рубахе...

- Вы думаете, он еще жив?

- Ну, не знаю. Но если одни продержались дольше, чем другие, если кто-то прожил достаточно долго, чтобы записать на пленку целую речь или перед тем, как повеситься, оставить записку, нельзя не поинтересоваться: а не мог ли кто-нибудь прожить еще дольше? Больше того, нет ли сейчас в поселке живых?

В этот момент они и услышали плач.

Сначала они решили, что это ветер: звук был тонюсенький, исчезающе слабый. Затем стали прислушиваться - сначала недоуменно, потом изумленно... Плач продолжался, перемежаясь с сухим, надрывным кашлем.

Они выбежали на улицу. Звук был такой слабый, что трудно было понять, откуда он шел. Они бежали по улице, а звук, казалось, усиливался, и это подгоняло их.

И вдруг плач смолк.

Ученые застыли на месте, тяжело дыша. Они стояли посреди безлюдной улицы и недоуменно смотрели друг на друга.

- Мы что, тоже с ума сошли? - спросил Бертон.

- Да нет, - отозвался Стоун, - слышно было явственно.

Они подождали. Минуту-другую все было тихо. Бертон окинул взглядом улицу, дома, фургон, оставшийся перед домом доктора Бенедикта.

И тут плач возобновился - теперь очень громкий, тоскливый детский плач.

Они пустились бежать. Это оказалось рядом, через два дома по правую руку. Перед домом, на тротуаре, лежали ничком мужчина и женщина, оба схватившись за грудь... Ученые, не останавливаясь, ворвались в дом. Плач слышался все громче, гулко отдаваясь в опустевших комнатах. Они кинулись на второй этаж и ворвались в спальню. Большая незастеленная двухспальная кровать. Комод, зеркало, шкаф.

И детская кроватка.

Склонившись над нею, они сдернули одеяла и увидели крошечное, краснолицее, бесконечно несчастное существо. Ребенок мгновенно замолчал и уставился на лица под прозрачными шлемами. Помолчал и залился опять.

- Напугали мы его, - сказал Бертон. - Бедный малыш...

Он неловко поднял младенца на руки и покачал его. Тот продолжал орать. Беззубый рот был широко раскрыт, щеки побагровели, на лбу проступили жилы.

- Голодный, наверно, - догадался Бертон.

Стоун сосредоточенно хмурился.

- Совсем еще маленький. Месяца два, не больше. Мальчик или девочка?

Бертон развернул пеленки.

- Мальчик. Нужно его перепеленать. И накормить... - Он огляделся. - В кухне, наверно, есть какие-нибудь отвары...

- Ни в коем случае, - заявил Стоун. - Кормить его нельзя...

- Это еще почему?

- Нельзя. Ни кормить, ни пеленать - ничего нельзя делать, пока мы не выберемся из Пидмонта. А может, режим питания как-то влияет на ход болезни? Может, не сразу погибли как раз те, кто давно не ел? Может, в пище ребенка были какие-то защитные вещества? Мало ли что может быть... - Он помолчал. - В любом случае рисковать мы не имеем права. Подождем, пока не поместим его в лабораторную обстановку...

Бертон вздохнул. Он знал, что Стоун прав, но знал и то, что ребенок не кормлен по меньшей мере двенадцать часов. Что ж тут удивительного, что он кричит...

- События приняли новый оборот, - сказал Стоун. - Этот ребенок для нас главный ключ к тайне, и надо сберечь его во что бы то ни стало. Я считаю, мы должны немедленно возвращаться.

- Но мы ведь еще не подсчитали число жертв.., - Не имеет значения. У нас есть такая ценная находка, на какую мы не могли и надеяться. Уцелевшее живое существо.

Младенец на мгновение замолчал, сунул палец в рот и вопросительно посмотрел на Бертона. Убедившись, что еды не будет, он опять заревел.

- Жаль, он не может рассказать нам, что здесь случилось...

- А я надеюсь, что может, - заверил Стоун.

Они остановили фургон на середине улицы и дали знак вертолету снизиться. Бертон держал в руках ребенка, Стоун - спутник. «Странные трофеи, - подумалось Стоуну, - из очень странного места под названием Пидмонт». Ребенок, наконец, замолчал, он просто устал плакать и уснул беспокойным сном, изредка просыпаясь, чтобы всхлипнуть несколько раз, и снова забываясь.

Вертолет опустился, взметнув облако пыли. Бертон прикрыл лицо ребенка одеялом. Когда трап коснулся земли, Бертон не без труда вскарабкался наверх.

Стоун стоял внизу и ждал своей очереди, держа на руках капсулу «Скуп», в облаке пыли, круговороте ветра, оглушенный ревом вертолета. И вдруг ощутил, что он на улице не один. Он обернулся и увидел человека.

Это был очень старый человек. Редкие седые волосы, изможденное морщинистое лицо, босые ноги. Длинная ночная рубаха на нем была вся в грязи и пожелтела от пыли. Качаясь и спотыкаясь, старик брел к Стоуну. Грудь его под рубахой ходила ходуном.

- Кто вы такой? - спросил Стоун, хотя узнал его сразу: это тот, кого они видели на пленке, заснятой со «Скевенджера».

- Вы... - начал старик.

- Кто вы такой?

- Вы... вы это сделали...

- Как вас зовут?

- Не троньте меня... Я не как остальные...

Дрожа от страха, он уставился на Стоуна, на его пластиковый костюм. «В самом деле, - подумал Стоун, - мы, наверно, кажемся ему какими-то чудищами. Марсианами, пришельцами из других миров».

- Не троньте меня...

- Да не тронем. Как вас зовут?

- Джексон. Питер Джексон, сэр. Пожалуйста, не трогайте меня... - Он махнул рукой в сторону трупов, лежащих на улице. - Я не как остальные...

- Не тронем мы вас, - повторил Стоун.

- Других-то вы...

- Нет, не мы.

- Они все умерли.

- Это не мы.

- Врете! - закричал старик; глаза у него округлились. - Все вы врете! Вы не люди! Вы только притворяетесь! Вы знаете, что я человек больной. Вы знаете, что меня легко обмануть. Я больной человек. У меня кровь течет. У меня это... это...

Он пошатнулся, схватился за живот и скорчился от боли.

- Что с вами?

Старик упал. Он побледнел и задыхался. На лице у него выступил пот.

- Желудок, - выдавил он. - Это у меня желудок...

Его вырвало, тяжело, с кровью.

- Мистер Джексон...

Но тот потерял сознание. Он лежал на спине с закрытыми глазами, и Стоун подумал было, что старик умер. Но затем увидел, что грудь его вздымается, хотя и очень-очень медленно.

Спустился Бертон.

- Кто это?

- Тот самый странник в белой рубахе. Помогите поднять его в кабину...

- Он жив?

- Пока да.

- Будь я проклят, - подвел черту Бертон.

Чтобы поднять в вертолет обмякшее тело Джексона, пришлось использовать лебедку. Потом спустили трос еще раз и втянули в кабину спутник. И только после этого Бертон и Стоун заняли свои места в вертолете.

Гермокостюмов они не сняли, а лишь подсоединили к ним свежие баллончики с кислородом, тем самым обеспечив себя воздухом еще на два часа. Теперь запаса должно было хватить до конца полета.

Пилот связался с базой Ванденберг, и Стоун вызвал майора Мэнчика.

- Что вы там обнаружили? - спросил Мэнчик.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: