Моя будущая невеста, как всегда, смотрелась чрезвычайно эффектно в аккуратно отглаженной униформе цвета хаки. Есть девушки, которые всегда выглядят хорошенькими, не прилагая к этому ни малейших усилий. Кэнди приходится работать над собой, что делает ее еще милее и желаннее; в особенности по сравнению с моей бывшей благоверной, которая обожала прикидываться — но только прикидываться, — что презирает собственную красоту (однако это совсем другая история).

Кэнди одарила меня той улыбкой, за которой я сломя голову помчался в Алабаму, и легким прикосновением руки, живо напомнившим мне о нашей вчерашней почти-интимности.

— Ничего особенного не случилось. Мне просто пришлось кое-что подписать. Один документ. HP или что-то вроде того.

Я знал, что такое HP. Не реанимировать.

— Они говорят, это простая формальность, — сказала Кэнди. — И все-таки странно, тебе не кажется? Как будто ты приказываешь им не спасать жизнь твоего папы, а позволить ему умереть. Сердце щемит, как подумаешь.

— Кэнди, — теперь уже я взял ее за руку. — Твоему папе девяносто лет. У него маразм и рак простаты, он бел как лунь и абсолютно беззуб. Виппер Вилл прожил хорошую жизнь, но сейчас…

— Восемьдесят девять, — сказала она. — Папе еще не исполнилось шестидесяти, когда я родилась, и его жизнь вовсе не была хорошей. Она была ужасной. Он сам был ужасный человек и портил жизнь людям в четырех графствах, а те его боялись и ненавидели. И все-таки он мой папа…

— Теперь он ничуть не ужасный, — сказал я ей, что было чистой правдой. — Он тихий и спокойный, и все его заботы позади. Настала наша очередь пожить хорошей жизнью, Кэнди. Твоя и моя.

Я ни разу в жизни не видел Виппера Вилла, которого все ненавидели. Виппер Вилл, которого я знал, был старикан тихий и безобидный. Все дни напролет таращился в телевизор (где для него крутили Ти-Эн-Эн и клипы Эм-Ти-Ви), поглаживая бумажную салфетку, разложенную на коленях, словно маленькую белую собачонку.

— Ну как же, — вспомнил я, — позвонил Ву! Оставил сообщение на автоответчике. Что-то насчет края света. Должно быть, астрономический проект, над которым он работает.

— Это замечательно, — сказала Кэнди, которая очень тепло относится к Ву (интересно, что Ву любят все, за исключением непосредственного начальства). — Где он сейчас? Все еще на Гаваях?

— Наверное. Скорее всего. Не знаю, он не оставил своего номера. Ну ладно, неважно, я все равно не могу ему позвонить.

— Он еще сам позвонит, я уверена, — сказала Кэнди.

В «Багетках Бонни» ты не заказываешь еду, когда тебе заблагорассудится; всех опрашивают по очереди, точь-в-точь как в младшей школе. Хозяйка заведения Бонни подходит к тебе с грифельной доской, где значатся пять видов сэндвичей, и каждый день одни и те же. В школе, по-моему, поступали гораздо разумней: тебя вызывали к доске, а не подтаскивали ее прямо к парте.

— Как дела у твоего папы? — спросила Бонни.

— Без перемен, — сказала ей Кэнди. — Я была сегодня на Беличьем Кряже, то есть в санатории, и все говорят, что он прекрасный, послушный пациент. — Про HP она не обмолвилась ни словечком.

— Изумительно, — кивнула Бонни. — Я когда-нибудь рассказывала тебе, как твой папа пальнул в моего отца? Это было в трейлерном парке у Беличьего Кряжа.

— Да, Бонни, уже несколько раз. Но знаешь, мой папа очень сильно изменился из-за болезни Альцгеймера. У некоторых от нее портится характер, а у папы получилось наоборот, и что еще я могу тебе сказать?

— Он пальнул в моего сводного брата, Эрла, в трейлерном парке у Согнутой Ивы, — напомнила Бонни. — Обозвал его ... ... ...

— Может, тебе лучше принять у нас заказ? — спросила Кэнди. — У меня пятьдесят минут на ланч, и почти одиннадцать из них уже истекли.

— Разумеется. — Бонни поджала губы и постучала мелком по доске. — Ну и что вы, голубки, желаете отведать?

Я, как обычно, заказал прожаренный бифштекс, а Кэнди, как обычно, салат с цыпленком. К каждому заказу прилагается пакетик картофельных чипсов, и мне пришлось уничтожить обе порции, тоже как обычно.

— Она назвала нас голубками, ты слышала? — шепнул я своей будущей невесте. — Как насчет того, чтобы объявить официально? Я намереваюсь сделать тебе предложение!

— Бонни всех зовет голубками, — пожала плечами она.

Кэнди — очень милая, скромная, старомодная Южная девушка. Я обожаю этот тип женщин, поскольку они (невзирая на широко распространенные мифы) не краснеют никогда и ни при каких обстоятельствах. У Кэнди есть веские причины не спешить с разрешением предложить ей руку и сердце официально — со всеми вытекающими привилегиями. Однажды она уже была помолвлена, около десяти лет назад. Виппер Вилл, в сосиску пьяный, ворвался на репетицию свадьбы и пальнул сперва в жениха, а потом в священника, обозвав их обоих ... ... ... Так был положен эффектный конец перспективному счастью Кэнди, и нет ничего удивительного в том, что она и слышать не желает даже слово «предложение», пока не сможет уверенно принять его, не беспокоясь, какую штуку выкинет на сей раз ее папаша.

— Но ведь все улажено, Кэнди, — сказал я. — Твой отец в санатории, и мы вольны начать нашу совместную жизнь. Теперь мы можем строить планы, мы вправе…

— Скоро, — пообещала она, касаясь моего запястья нежно, легко, совершенно. — Но не сейчас. Сегодня среда, а ты помнишь, чем мы занимаемся вечером по средам.

Я вовсе не торопился вернуться в контору и заняться расследованием для суда, и когда Кэнди отправилась на службу, остановился у бензозаправки Хоппи полюбоваться, как тот меняет передние тормозные колодки на престарелом «форде».

— Янки Виппера Вилла, — сказал он, как обычно.

И я, как обычно, ответил:

— Верно!

Но Хоппи, видно, в кои веки приспичило поболтать, и он спросил:

— Как дела у старикашки Виппера Вилла?

— Великолепно, — сказал я. — Мягкий, как плавленый сыр, и свежий, как зеленый огурчик. Только и делает, что все дни напролет глядит по телику Эм-Ти-Ви и Ти-Эн-Эн. В Беличьем Кряже, я имею в виду санаторий.

— Я еще не рассказывал, как Виппер Вилл в меня пальнул? Это было в трейлерном парке у Источников Сикаморы. Обозвал меня старой вонючей ... ... ...

— Сдается мне, Виппер Вилл успел пальнуть в каждого, — заметил я.

— Хорошо еще, что он был паршивый стрелок, — откликнулся Хоппи. — Для хозяина трейлерных парков, я имею в виду. Самый злобный сукин сын во всех четырех графствах.

— Что ж, в нем больше не осталось злобы, — поведал я. — Знай себе пялится в телик все дни напролет. В Беличьем Кряже, это такой санаторий.

— Господи, спасибо Тебе за Альцгеймера, — с чувством произнес Хоппи.

Он вернулся к своим тормозам, а я вышел из тени на солнышко и зашагал через пустырь к конторе. Я все еще не спешил приступить к расследованию и потому охотно остановился у накидки из бусин, сладко напоминающей мне о Нью-Йорке, чтобы внимательно ее рассмотреть. Она определенно выглядела немного лучше. Но как же такое могло случиться?

Я присел на корточки и, ничего не касаясь, пересчитал деревянные бусины на четвертой струне от той, что некогда играла роль верхнего края накидки. Их оказалось девять, а прежде, если судить по длине обнаженной струны, там было еще пять или шесть. Достав свою шариковую ручку, я записал «9» на левой руке, чуть выше запястья. Завтра, подумал я, все узнаю точно. У меня появится УЛИКА! Я снова начал ощущать себя адвокатом.

Вернувшись в контору, я достал банку вишневой колы из холодильника, по-прежнему забитого кукурузовкой Виппера Вилла, разлитой в глиняные кувшинчики объемом с пинту. Я никогда не мог понять, зачем он хранил самогон в холодильнике. Возможно, для того (тут я могу лишь догадываться), чтобы пойло не постарело, иными словами, не стало лучше. Потом я разложил на подоконнике своего Коркорана и с тяжким вздохом приступил к расследованию. Когда я проснулся, телефон верещал, как оглашенный.