- Ты должен наступать в мои следы, Аши. Здесь мы забудем о погоне - потому что каждый смертный, не сопровождаемый жителем джунглей, ляжет на дно этой трясины. Никто не пойдёт сюда за нами.

   - Я тоже не выйду оттуда, - говорит Аши. - Ты легка, как мотылёк, а я тяжёл, у меня земная человеческая плоть. Я ступлю в твой след и уйду на дно.

   - Поверь мне, наконец, - говорит Чонгра и обнимает Аши. - Поверь мне до конца. Ты нужен.

   Аши гладит её спину, чувствуя чешуйки сквозь шёлк платья. Кивает. Нехотя разжимает руки. Ступает на кочку вслед за Чонгрой. Болото вздыхает под его весом, как громадный влажный зверь, лопаются пузыри, пахнет густой гнилью. Кочка выдерживает.

   Чонгра парит над болотом, как светлячок. Аши идёт за ней. Ощущает ногами зыбкость колышущейся массы, мёртвую, вязкую, ожидающую бездну. Аши чувствует страх и странную весёлую лёгкость, будто его тело потеряло часть веса. Мошкара кружится, привлечённая светом, но не пытается выпить крови Аши.

   Чонгра и Аши переходят трясину по каким-то лишь одной дхангу заметным приметам, проходят по шёлковой нити над пропастью смерти. Аши вдруг чувствует под ногой надёжную твёрдость корней и живой земли. Аши вздыхает облегчённо - и слышит звуки медных труб где-то в тёмном далеке, в той стороне, откуда они пришли.

   - Что это? - удивляется он.

   - Рабы Хозяйки Смерти ищут тебя, - говорит Чонгра, испуганно поднимая брови - и хохочет.

   Аши вздыхает и улыбается. Вспоминает о колене: колено болит заметной тянущей болью, но сгибается: напряжение перехода через болото почти не повредило ноге Аши.

   - Слишком много чудес и богов вокруг, - говорит Аши растерянно. - Зачем? Почему? Я же просто парень из деревни! Зачем я Тадзиду? Зачем я Хагиме? Зачем жизнь и смерть тянут меня за руки в разные стороны? Я не понимаю, Чонгра.

   Чонгра гладит его по щеке птичьей лапой в ореоле зелёного света. Аши щурится.

   - Аши, - говорит Чонгра, - ты можешь менять мир, касаясь своей поющей меди. Ты отчеканишь новый путь для равнодушной судьбы. Художники - отмечены особо.

   Аши смеётся.

   - Чонгра, - говорит он сквозь смех, - ты шутишь! Я украшаю медные кувшины цветочками и птичками! Я - художник с базара! И на любом базаре любое божество найдёт ещё десяток тех, кто чеканит медь, тех, кто рисует на стекле, тех, кто лепит из глины, режет по дереву или кости! Есть те, кто тянет золото и шлифует самоцветы, те, кто расписывает фарфоровых богов! Что такое - я?! Райские птички...

   - Да, не умён! - хихикает Чонгра, а вдали трубят медные трубы и слон трубит, выведенный спросонок в спящие джунгли. И Аши кажется, что он слышит далёкие крики, выстрелы и ржание лошадей.

   - Нас ищут, - говорит Аши тревожно, но тут же понимает, что тревожиться нечего. Их защищает болото.

   - Нам надо идти дальше, - говорит Чонгра. - Тебе надо спешить навстречу новой судьбе.

   Аши смеётся и вдруг зевает.

   - Мне хочется спать, Чонгра. Я так устал... и... - Аши не умеет сказать, что чувствует. Не умеет описать, как ледяная когтистая длань отпустила сердце - и всё тело расслабилось в странной истоме. Видимо, это - осознание того, что Аши будет продолжать жить. Что смертельная опасность пока миновала.

   - Ты отдохнёшь в тайном городе, - говорит Чонгра. - Соберись с силами. Мы миновали болото, уже недалеко.

   Аши кивает согласно и зевает снова.

   Это не так близко, как уверяет Чонгра.

   Ночь валится с небес в чащу джунглей, её темнота стекает с небосвода, сперва сереющего, после - белёсого. Темнота расползается по закоулкам, прячется между корнями, уходит в заросли. Зато туман становится так густ, что Аши и Чонгра плывут в нём, как в молочной реке. Сырой озноб пробирает до костей. Утренняя изморось ложится на одежду, на волосы.

   Аши кажется, что его можно выжать, как мокрую тряпку. Его слегка потряхивает от сырости, прохлады и усталости. Он хромает и подволакивает ногу. Джунгли утонули в тумане. Аши видит лишь мутные тёмные тени, то движущиеся, то неподвижные.

   Перед самым рассветом джунгли тихи. Они ждут первых солнечных лучей, затаив дыхание. Но как только солнце золотит вершины деревьев, разноголосый птичий хор встречает его щебетанием, пересвистами, трелями, воплями и хохотом. С визгом несутся мартышки. Пронзительно кричит попугай. Павианы, рассевшись на толстых ветвях, вопят и ухают, обернувшись к солнцу - импровизируют свою собственную солнечную молитву Шогдару Вечно Сияющему. Пятнистые олени, прядая ушами, чутко оглядываясь, выходят из тумана. Они смотрят на Аши своими громадными влажными очами, напрягаются, вытягиваясь в струнку, но не убегают прочь.

   Аши проходит мимо оленей, шагах в десяти. Олени провожают его взглядами.

   От взглядов оленей Аши хочется улыбаться.

   - Мы пришли, - говорит Чонгра.

   Аши оглядывается вокруг.

   Джунгли расступились, но не слишком. Порыв ветра несёт туман прочь - и Аши видит поглощённый джунглями и окутанный струями тумана город.

   Аши понимает, что за тёмная громада вырастает у них с Чонгрой на пути. Это каменный дракон.

   Огромная глыба тёмно-зелёной яшмы, из которой вырублен дракон, растрескалась от времени и вечных качелей между сыростью и засухой. Мох и вездесущие вьюнки поднялись до самой головы дракона, тонкая лиана обвивает его ухмыляющуюся морду, спускается с нижней челюсти, как закрученные зелёные усы. Слепые каменные глаза дракона устремлены вперёд, туда, где когда-то располагался великолепный дворец.

   Он и сейчас великолепен. Дворец правителя кажется Аши лачугой по сравнению с этим колоссальным зданием, покрытым барельефами, поддерживаемым статуями богов и чудовищ. Крыша в три яруса кое-где обвалилась, и потрескавшиеся тёмные великаны с трудом удерживают свод. Всё обвито множеством видов вьюнка, клематисов и страстоцвета. Кипенно-белые цветы свисают с головы танцующей Чритаки; целая гирлянда цветов украшает её обнажённую грудь. Из каменных тел растёт мох и трава. Там, где с тяжестью кровли не справляются боги и демоны, её поддерживают деревья, проросшие сквозь нефритовые ступени.

   Деревья повсюду. Каскады корней спускаются с каменных кровель, как одеревеневшие потоки воды. Деревья взломали мостовую, проросли насквозь каменные плиты. На дворцовых службах больше нет крыш - и деревья растут в господских покоях, ветки перевешиваются через стены.

   Город растворён в джунглях. Мраморная чаша фонтана занята хищными растениями: раскрыты одни зелёные пасти, захлопнуты другие - торчат ножки и крылышки насекомых. В кумирне поселились обезьяны; на коленях Мхонги с отколотым лицом, замшелой и потрескавшейся, мартышка кормит мартышонка, как женщина - младенца, грудью. Сумрак руин обитаем - но не людьми; Аши жутко думать о неведомых существах, вздыхающих и постанывающих откуда-то снизу, из тёмных проломов в плитах покрытия.

   И дхангу появляются из тумана, бесшумные и безмолвные, одетые в зелёные шелка и украшенные золотом. Появляются мужчины и женщины - твари из джунглей, с цветущими побегами вместо волос, с прядями повилики и вьюнка, спускающимися на острые плечи. Они не подходят близко. Провожают Аши и Чонгру странными взглядами золотых глаз, как олени.

   Их много, может - десятки. Аши видит, как из зарослей выскальзывает дитя-дхангу. Не то, что дитя человека - плывучая гибкая грация отличается от движений человеческого детёныша, как движения котёнка от движений щенка. Золотые глаза маленького дхангу - громадны. Он подходит робко, протягивает Аши молочно-белый и пьяно благоухающий цветок. Аши гладит дитя по щеке, втыкает цветок в волосы.

   Аши неловко, но не страшно.

   - Отчего они встречают меня, словно я сын правителя? - тихо, смущённо спрашивает он Чонгру.

   - Они встречают тебя, как целителя, - говорит Чонгра. - Они надеются, что ты вылечишь Тадзида.