— Как оно называется, Португа? У кого такое большое дерево, должен дать ему имя.

Он подумал, улыбнулся и подумал.

— Это мой секрет, но тебе я его скажу. Его зовут Королева Карлота[34].

— Она говорит с тобой?

— Говорить, не говорит. Потому что королева никогда напрямую не говорит со своими подданным. Однако я всегда обращаюсь к ней «Ваше величество».

— А что означает «подданные»?

— Они составляют население, которое подчиняется приказам королевы.

— И я тоже стану твоим подданным?

Он так сильно захохотал, что по траве поднялся ветер.

— Нет, потому что я не король и ничего не приказываю. Я всегда буду просить тебя о чем-нибудь.

— Но ты мог бы быть королем. У тебя все для этого есть. Все короли толстые, как ты. Кубка, шпаги, дубины и золотых монет[35]. Все короли из колоды красивые как ты. Все короли из колоды красивые, как ты, Португа.

— Пойдем. Давай работать, а не то с этим длинным разговором мы ничего не наловим.

Он взял удочку, жестяную коробку в которой была куча гусениц, снял туфли и жилет. Без жилета он казался еще толще. Указал на реку.

— Вон до туда, ты можешь играть, потому что здесь река не очень глубока. А до другого берега нет, потому что очень глубоко. Я буду ловить рыбу здесь. Если ты хочешь остаться со мной, то не должен разговаривать, потому что рыба может уйти.

Я оставил его сидеть, а сам пошел на разведку. Открыл для себя кое-что. Как прекрасен этот кусочек реки! Я окунул ноги в реку и увидел множество букашек снующих туда и сюда в воде. Стал смотреть на песок, камни и листья, подталкиваемые течением. Я вспомнил Глорию:

Глория была права. Это было самое прекрасное в мире. Жаль я не смогу рассказать ей, что видел, как поэзия живет. Ладно, пусть даже не с розой, но, по крайней мере, с большим количеством листочков, которые падают с деревьев и остановятся только в море. Правда, что река, эта река тоже течет к морю? Я мог бы спросить об этом Португу. Но нет, это помешает ему ловить рыбу. Однако, что до рыбы то ему удалось поймать лишь двух пескарей, даже жаль было их вылавливать.

Солнце было довольно высоко. Мое лицо уже горело, столько я играл и разговаривал с жизнью. В это время Португа подошел к месту, где я находился, и позвал меня. Я побежал, как козлик.

— Какой ты грязный, мальчик.

— Я во все играл. Ложился на землю. Играл с водой.

— Пойдем кушать. Однако ты не можешь кушать такой грязный, как поросенок. Давай раздевайся и искупайся вон в том месте, там не очень глубоко.

Но я стоял в нерешительности, не желая подчиниться.

— Я не умею плавать.

— В этом нет необходимости, я посторожу тебя, здесь, вблизи. Я продолжал стоять. Мне не хотелось, чтобы он видел…

— Только не говори, что тебе стыдно раздеться возле меня.

— Нет. Не в этом дело…

Выбора не было. Я повернулся спиной и начал снимать одежду. Сначала рубашку, затем штаны с матерчатыми помочами.

Бросил все на землю и повернулся к нему, вопросительно. Он ничего не сказал, но в его глазах отразились ужас и возмущение. Я не хотел, чтобы он увидел раны и шрамы от побоев, которые я получал.

Он только прошептал взволновано:

— Если тебе больно, то не входи в воду.

— Теперь у меня ничего не болит.

Мы поели яйца, салями, бананы, как мне все нравилось. Пошли к реке попить воды, и вернулись под Королеву Карлоту.

Он уже хотел сесть, когда я дал ему знак остановиться. Я положил руку на плечо и сделал реверанс в сторону дерева.

— Ваше величество, ваш подданный рыцарь Мануэль Валадарес, главный воин племени Пинагé… и мы сядем под вами сеньора.

Мы рассмеялись, и затем сели.

Португа растянулся на земле, накрыв жилетом один из корней дерева, и сказал:

— Теперь настало время вздремнуть.

— Я не хочу спать.

— Не важно. Я не могу оставить тебя без привязи, такого шалуна.

Он положил руку на мою грудь и взял меня в плен. Долгое время мы смотрели, как облака прятались между ветвями дерева. Момент настал. Если я не скажу это сейчас, то уже никогда не сделаю этого.

— Португа!

— Мммм…

— Ты спишь?

— Пока еще нет.

— Это правда, что ты сказал в кондитерской дона Ладислао?

— Черт побери, я столько вещей говорю дону Ладислао в кондитерской…

— Обо мне. Я слышал. Из машины я слышал все.

— И что ты слышал?

— Что ты меня очень любишь.

— Конечно, я тебя люблю. Ну и что?

Я повернулся, не освобождаясь от его руки. Посмотрел на его полузакрытые глаза. Так, его лицо было еще толще и, похоже, как у короля.

— Нет, хочу знать, как сильно ты меня любишь.

— Конечно да, дурачок. И обнял меня сильнее, чтобы подтвердить сказанное.

— Я серьезно подумал. У тебя только одна дочь, которая живет в Энкантадо[36], нет?

— Да, так.

— Живешь один в том доме с клетками для птиц, правда?

— Да, так.

— Ты говорил, что у тебя нет внуков, нет?

— Да, так.

— И говоришь, что любишь меня?

— Да, так.

— Тогда почему не пойдешь к нам домой и не попросишь папу подарить меня тебе?

Он так взволновался, что поднялся и взял мое лицо своими двумя руками.

— Тебе бы хотелось быть моим сыночком?

— Человек не может выбрать себе отца перед рождением. Но, если бы я это мог сделать, то выбрал бы тебя.

— Действительно, малыш?

— Могу тебе поклясться. Кроме того будет одним ртом меньше. Обещаю тебе, что не буду говорить непристойности, и даже задница. Я буду чистить твои ботинки, и ухаживать за птичками в клетках. Я стану очень хорошим. В школе не будет лучшего ученика. Я все делаю, делаю хорошо.

Он не знал, что ответить.

— Дома все умрут от радости, что смогут отдать меня. Они с облегчением вздохнут. У меня есть сестра, между Глорией и Антонием, которую отдали на Север. Она уехала жить к двоюродной сестре, которая богатая, чтобы иметь возможность учиться и научиться стать человеком…

Он продолжал молчать, а его глаза были полны слез.

— Если же они не захотят меня отдать, то купи меня. Папа совсем без денег. Уверен, что он продаст меня. Если он попросит очень дорого, то можешь купить меня в кредит, как это делает дон Жакобо, когда торгует…

Так как он не отвечал, то я опять лег, он тоже.

— Знаешь, Португа, если ты меня не любишь, то не важно. Я не хотел заставлять тебя плакать…

Он очень медленно погладил мои волосы.

— Дело не в этом, сын мой. Это не то. Люди не решают жизненные вопросы одними мани-пуляциями. Но я предложу тебе одну вещь. Я не смогу увести тебя от твоих родителей и из твоего дома, хотя мне очень хотелось бы это сделать. Это не правильно. Но, отныне и впредь я, который тебя любит как сына, буду заботиться о тебе, как будто ты действительно им являешься. Я подскочил, ликуя.

— Правда, Португа?

— Могу даже поклясться, как ты обычно говоришь.

Я сделал то, что редко делаю и что мне не нравиться делать с родными. Я поцеловал его в лицо толстое и доброе…

— Так ты ни с кем из них не разговаривал, и не мог сесть верхом на коня, Португа?