— Взял, сволочь, в вилку! — кричит Кучмий.
— Товарищ лейтенант! К рации! — зовет меня радист. Он устроился где-то позади.
Стараюсь прикинуть силы врага: взвод, рота? Черта с два определишь! Все вокруг грохочет. Подбежала Валентина Ионова:
— Товарищ лейтенант, может, отойдем?
— Уходи назад! Там безопасней! Назад! — приказываю я ей. Она отбегает.
И вдруг сквозь грохот стрельбы слух улавливает холодящий душу свист. Он нарастает, приближается. Оглушительный взрыв! В нос бьет удушливый запах взрывчатки. На меня наваливается что-то тяжелое и неумолимо давит все сильней, сильней. И наступает тишина…
Мысленно отмечаю, что сознание работает. Шевелю рукой, потом ногой. Но подняться не могу. Что это?
— Товарищ лейтенант! Жив! — слышу голос.
Кто-то помогает мне выбраться из-под вывороченной земли. Встаю, глотаю ртом воздух. Вижу справа, у того места, где лежал, огромную, еще дышащую воронку: из нее струйками истекает сизый дым, она на глазах наполняется водой.
— Товарищ лейтенант! Батя у рации!
— Отходи! — слышу в наушниках знакомый голос. — Теперь не пробьешься!
— Ну и повезло же вам, — говорит Митя. — Кабы не мягкая земля…
— И не снаряд, — дополняет лейтенант. — Была бы мина…
Вечером приехал командир дивизии полковник Блажевич.
— А ну, солдат, подойти поближе! — увидел он Васька. — Давай знакомиться.
Мальчик смело шагнул вперед, приложил руку к пилотке и срывающимся голосом назвал свои имя и фамилию.
— Значит, ты гвардии рядовой минометной батареи… Постой-постой! Это какой, что была с Матохиным?
— Так точно, товарищ полковник! Той самой!
— И ты с ними был?
— Так точно, был. Только я вышел из окружения один.
— Как это один?
— Он сумел раньше проскользнуть незамеченным. И доложил обстановку, — пояснил командир полка. — А потом помог батарею вывести из окружения.
— Вы представили его к награде?
— Не успели, — запнулся командир полка.
— То есть как не успели? — повысил голос комдив. — Через час чтобы материал был оформлен!.. В твои годы, Васек, я тоже воевал. Был разведчиком.
Командир дивизии прикрепил серебряную медаль к гимнастерке мальчугана, поднял его над головой и расцеловал.
— Одинаковые у нас с тобой судьбы, сынок…
Это было в конце июля 1944 года в Карелии.
Капитан Матохин
А с батальоном капитана Матохина тогда произошло вот что.
Преследуя противника, он вышел на подступы к железнодорожной станции Лоймола, но был контратакован превосходящими силами и окружен. Роты вынуждены были закрепиться на достигнутом рубеже, занять круговую оборону.
С угрожающим шелестом снаряд пролетел над головой и взорвался в глубине леса. «У Ставропольцева, — отметил про себя Матохин. Сейчас начнется».
Вновь послышался далекий выстрел. Немного спустя разрыв прогремел уже с недолетом, впереди. Капитан по опыту знал, что это пристрелка, за которой последует налет. Знал, что огонь ведется со станции Лоймола из тяжелых орудий. Корректирует затаившийся где-то поблизости наблюдатель, и поэтому разрывы будут точны и принесут потери.
— В укрытия-а! — скомандовал Матохин и спрыгнул в неглубокую, по пояс, траншею, на дне которой стояла вода.
Новый разрыв прогремел рядом. Снаряд угодил в огромную ель. Дерево дрогнуло и, задевая соседние деревья, стала с шумом валиться. И снова последовало сразу несколько разрывов. Била батарея.
Два дня назад батальон, которым командовал капитан Матохин, преследовал отходившие к станции Лоймола финские подразделения. В пути его догнал командир полка. Плотный, коренастый, на полголовы ниже сопровождавшего его офицера-танкиста, полковник спокойно вышел из «Виллиса» и направился к комбату.
Противник иногда постреливал.
— Здравствуй, — сказал он густым низким голосом. — Что в обстановке примечательного?
— Может, за камень зайдем? — предложил Матохин.
Комбат объяснил, когда укрылись, где находятся роты, какой противник и сколько его, высказал догадку о действиях. Полковник слушал, не перебивая, изредка покашливал.
— Так, так, — только и сказал он, затем взял карту и принялся изучать обстановку.
— Слушай, полковник, зачем долго думать? — с кавказским темпераментом заговорил офицер-танкист. — Давай пойдем к станции. Железную дорогу отрежем. Ты понимаешь, что это будет?
Полковник не ответил. Он измерил по карте расстояние до станции, делая карандашом черточки, потом перевел взгляд на дорогу. Решительный и смелый, теперь он проявлял осторожность.
— Что думаешь? Решай сразу! Батальон на танки — и вперед! У меня не танкисты, а орлы! Понимаешь? Это же грандиозно!
— А твое, Матохин, какое решение? — Полковник перевел на комбата взгляд. — Доложи коротко.
Заученным движением комбат одернул гимнастерку, поправил кирзовую сумку на ремешке. Был он среднего роста, светловолос, тонкие губы плотно сжаты, глаза в прищуре.
— Я думаю, что нужно продолжать наступление. Только не по дороге — там надежное прикрытие, — а левее, лесом.
— Слышал? — обратился полковник к танкисту. — Вот и я так думаю. Нельзя наступать, даже танкам, по дороге. Сожгут. Что они сделают в этой чащобе?
Деревья почти вплотную подбирались к полотну. Они росли густой стеной, пробиться сквозь которую было не под силу даже танку. В глубине скрывались участки болот и вросшие в землю мшистые камни.
— Нет, нельзя пускать танки вперед, — подтвердил полковник. — Пехота одна пойдет. Выйдет батальон к станции, перехватит дорогу. Вот тогда-то танки и рванутся. А сейчас их пускать нельзя. Только смотри, комбат, за флангами! Не дай себя окружить!..
Как ни предупреждал полковник, все же избежать окружения не удалось. Не смог батальон перехватить и дорогу: попал в кольцо на подходе к станции. Вначале роты встретили сильный огонь с фронта и залегли. Потом выстрелы растеклись по флангам и взводы развернулись в стороны.
Уверенный в скором подходе главных сил полка, Матохин приказал закрепиться и удерживать рубеж. Однако к вечеру командир пятой роты лейтенант Ставропольцев прислал донесение: его рота, находившаяся сзади, была атакована противником с тыла. Батальон оказался в окружении…
Артиллерийский налет еще продолжался, когда послышался треск автоматов.
— Снова атакуют! — передал по телефону Ставропольцев. — А сколько — не понять!
Особенность лесного боя в том, что воюешь с невидимым противником. Можно обнаружить солдата, пулемет, наконец, орудие, но никогда не увидишь всей цепи. А не видя противника, трудно ориентироваться в обстановке и еще трудней принять решение. Каждый куст, дерево таят опасность. Укрываясь, враг бьет по тебе, не дает поднять голову. И ты лежишь, тщетно пытаясь его обнаружить.
Шум боя не стихал. Неясность обстановки тревожила комбата все сильней.
— Я пошел туда, — наконец сказал он начальнику штаба батальона и махнул в сторону роты, откуда слышалась стрельба. — Остаетесь за меня. Замполит пусть находится в четвертой роте. Выясните обстановку и попытайтесь еще раз связаться со штабом полка.
Капитан размашисто зашагал по едва заметной тропке, ставшей уже знакомой за полтора суток. Он шел, смотрел по сторонам, тревожные мысли не покидали его. Выйти к станции и перехватить дорогу батальон не сумел. Отойти с захваченного рубежа не имел права. Связаться по радио со штабом полка и выяснить обстановку не удавалось: в рации кончилось питание, а запасные аккумуляторы пробило осколками.
Рота Ставропольцева только что перенесла артиллерийский налет. Между стволами плавал сизый, резко пахнущий дым. Валялись сбитые с деревьев ветки. На елях и соснах белели осколочные отметины. Ставропольцев только начал докладывать комбату, как из чащи дробью рассыпалась автоматная очередь. Пули защелкали над головами, и оба разом упали.
— Что у вас происходит?
— Все то же. Только с утра финн стал злей. Сейчас опять пойдет в атаку. С десяток пулеметов насчитали.