Две недели спустя я проснулся посреди ночи в пустой постели под ласковые звуки фортепианной колыбельной. В течение нескольких минут я лежал, довольный тем, что слышал, и меня снова начал накрывать сон, но мое желание увидеть Рида и убедиться, что с ним все в порядке, пересилило любую потребность снова закрыть глаза. Я сбросил покрывало, надел спортивные штаны и прошел по коридору.
В доме было темно, мир снаружи все еще спал, и когда я прошел мимо часов, время показывало 3:00 ночи. Рид сейчас стал чаще оставаться у меня дома, все время рассказывая родителям, что он вернулся в свою квартиру, — он сказал, что не страдал от кошмаров, которые мучили его регулярно, вытаскивая его из сна. Я надеялся, что сегодня все будет по-другому, но он никогда раньше не вставал играть. Это была главная причина, по которой я оставил тепло кровати: мне нужно было проверить своего мужчину.
Оставаясь в темноте, не желая беспокоить, но достаточно близко, чтобы видеть его, я прислонился к двери, которая вела в кухню. Освещенный только лунным светом, проникающим сквозь щели в жалюзи, Рид сидел за роялем с закрытыми глазами, его тело мягко покачивалось, пока он играл.
Шли минуты, и время от времени он останавливался, брал ручку, лежавшую на пианино, и что-то записывал, прежде чем продолжить или начать играть сначала, и все это время я молчал, пользуясь моментом, чтобы просто смотреть на него. Он не оделся перед тем, как прийти сюда; его грудь была обнажена, и на нем были только боксеры. С того места, где я стоял, я видел, как двигались сильные мускулы на его плечах и руках, изгибались под гладкой кожей цвета слоновой кости, когда он играл. Я знал, каково это — водить языком по выступам и изгибам, как ощущается под моими губами его крепкое тело. Чувствовал, как его член толкается между моих губ — я улыбнулся при этой мысли.
Волосы Рида быстро отрасли, и теперь они были той же длины, что и раньше, когда мы не были знакомы. Но тогда они были в идеально-дотошном, безукоризненном виде, а теперь он ерошил их пальцами в стиле «Проснись-и-иди», который ему очень подходил — и мне не нужно было говорить ему, что я больше предпочитаю взъерошенный вид. Учитывая, что всякий раз, когда он был рядом, я не мог удержаться от того, чтобы провести пальцами по прядям и притянуть его к себе, у меня было чувство, что он показывает мне, что именно поэтому и продолжает держать их таким образом.
Когда он увидел меня в дверях, музыка прекратилась.
— Я тебя разбудил? — спросил он.
— Нисколько, — я покачал головой и вошел в комнату. — Я хочу, чтобы ты играл всегда, когда захочешь.
— Я уверен, что ты не имел в виду три часа ночи, — сказал он с улыбкой, снова перебирая пальцами клавиши.
— Я имел в виду любое время, — улыбаясь, я подошел к нему и наклонился над пианино, чтобы поцеловать его. Он что-то напевал.
— Сегодня это был не кошмар, не так ли?
— Сегодня нет. Я проснулся с мыслью о том, как закончить мелодию, над которой работал, и я не хотел ее забыть.
— Ту, которую ты только что играл?
— Да. Тебе понравилась?
— Это моя любимая. Ты играл ее в тот вечер, когда мы нашли музыкальный магазин в центре.
— Она напоминает мне тебя, — он улыбнулся. — То, что ты чувствуешь. Что ты заставляешь чувствовать меня, — Рид снова начал играть медленную мелодию. — Безопасность... полноценность… дом.
— Я рад, что заставляю тебя так чувствовать, — я улегся верхней частью тела на пианино, уткнувшись подбородком в руки, и закрыл глаза, пока он играл. Я не мог представить себе более прекрасного звука в мире. Если бы он хотел играть каждую ночь, не было бы ничего лучше, от чего я хотел бы проснуться.
Ничего лучше кроме этого мужчины.
Внезапно музыка прекратилась, и когда я открыл глаза, то увидел, что голова Рида опущена, а лоб нахмурен.
— Ты в порядке?
Его голова взлетела вверх, лицо разгладилось, и он слегка улыбнулся мне.
— Да, я в порядке, — сказал он, поднимаясь на ноги.
— Тебе не нужно останавливаться.
— Нет, кажется, теперь я записал ее, — он что-то нацарапал в блокноте, а затем бросил на него ручку. — Иногда мне приходится ее вытаскивать. Но сейчас я очень устал. Готов снова лечь с тобой в постель, — сказал он, взяв меня за руки, и я притянул его к себе, прижимаясь носом к его теплой шее.
— Это одно из моих любимых занятий в мире, слушать, как ты играешь.
— Ты предвзят.
— Даже не думал, — я поцеловал его ниже уха. — Мне очень повезло.
— Мне тоже повезло.
— Посмотрим, сможешь ли ты также сказать после этой недели, — сказал я. После того, как Майк безостановочно донимал меня тем, что когда он официально встретится с Ридом, я, наконец, смягчился, и, к моему удивлению, Рид ухватился за эту идею. Майк придет с Деб, и я не сомневался, что эти двое поладят с ним и будут не разлей вода. Но все же, Майка будет достаточно, чтобы бежать от него сломя голову, только если они не будут слишком прочно связаны.
— Я уже говорил, что не могу дождаться встречи с твоими друзьями?
— Они тоже очень хотят с тобой познакомиться. Но я еще раз заранее извиняюсь за язык Майка.
— Он меня не испугает.
— Он может. Черт, он даже меня пугает.
Рид засмеялся. Когда мы забрались обратно в постель, наш разговор перешел в томные поцелуи, после чего, обняв друг друга, устроились в мирной тишине, той, которая наступает перед сном. Но шли минуты, и, несмотря на замечание Рида о том, что он устал, он, казалось, не мог расслабиться. Я практически слышал, как его мысли бегут со скоростью миля в минуту, немного отодвинувшись, я повернулся к нему лицом.
— Что обычно тебя будит? — спросил я. — Когда тебе плохо?
Он долго молчал, и только это подсказывало мне, что я попал в точку.
— Доктор сказал, что это панические атаки. Иногда они накрывают так сильно, что я думаю, что умру.
— На что это похоже?
— Такое ощущение, что кто-то сидит у меня на груди, сдавливая легкие, и у меня такое чувство... это трудно объяснить, — я ждал, пока он подберет слова. — Может быть, смерть? Опустошение? Страх? Во сне я не могу отделить, что реально, а что нет. Я вспоминаю моменты, которые происходили, или это мои фантазии? Думаю, это самый страшный момент. Ощущение, будто у меня нет чувства реальности. Я уверен, что это то, что вызывает приступы.
Мое сердце сжалось — через какие трудности ему приходится проходить, хотя прошло уже столько времени. Он сохранял храбрый вид, но внутри был в ужасе. Никто не знал, пройдут ли когда-нибудь панические атаки, вспомнит ли он когда-нибудь, но ничего из этого не может быть под моим контролем. Все, что я могу делать, это быть с ним. Быть якорем, который ему нужен в реальном мире.
Как будто читая мои мысли, он сказал:
— Но я не чувствую этого, когда я с тобой. Все это проходит. Ты похоже... держишь меня... как-то, — он приподнялся на локтях. — Я не могу представить, что то, что у меня было раньше, могло быть таким же удивительным, как то, что у меня есть сейчас. Даже с провалами памяти, паническими атаками, разочарованием... кажется, что у меня все с чистого листа. Это имеет смысл? Как будто не имеет значения, что было раньше, и именно сейчас я понимаю, что мне нравится, что мне не нравится... что я люблю.
Всплеск тепла затопил мою грудь, но я не стал комментировать его слова. Вместо этого я сказал:
— Я помогу тебе вспомнить. Если ты этого хочешь.
— Я не знаю. Часть меня хочет знать, кто я... кем я был до несчастного случая. Но что, если мне не понравится то, кем я был?
— Это невозможно, — покачал я головой.
— Почему?
— Потому что меня тянуло к тебе, — на его лице появилась улыбка, и я поцеловал его. — Итак, видишь? Ты не мог быть настолько плохим.
— Возможно, — он положил голову мне на плечо. — Можем мы просто остаться такими как сейчас?
— В постели? Голыми?
— Мммм… И это тоже.
Я обхватил его рукой, защищая от всего, желая оградить от кошмаров, от пустоты, которую он чувствовал. Хотел бы я вернуть ему недостающие части. Как это его изменит? Изменить нас? И сделал бы я это, если бы это означало, что я могу потерять его? Он за такое короткое время стал неотъемлемой частью моей жизни, что мысль о том, чтобы быть без него, была невыносимой. Невообразимой.