Давно умолкли гонцы, давно их уже накормили, а Карломанн все обдумывал их слова. Обдумывал, размышлял о крепости Девин, и безнадежность сжимала его сердце. Что мог он сделать? Каким способом добыть твердыню, что — сама скала, сама крутизна, сама высота недостижимая? Семь раз вопрошал он себя и еще трижды спрашивал, наконец задал себе один-единственный вопрос, и разум ответил ему: «Ступай, выведи из темницы Святополка!»

Тогда приказал Карломанн отворить подземелье и, спустившись туда, приветствовал узника. Затем он обнял его со словами:

— Я хорошо знаю твое сердце. Тебя обвинили облыжно. Завистники оговорили тебя, но правый суд находит тебя безвинным. Твой дурной слуга Славомир овладел Моравией, принадлежащей тебе по праву и роду. Встань же и возглавь войско, ожидающее тебя. Когда победишь, когда приступом или хитростью овладеешь Девином, державу твою признают все немцы.

Кончив, Карломанн опять раскрыл объятия, и руки его, обремененные металлическими украшениями, сомкнулись на плечах Святополка.

Был полдень, солнечный свет проник в темницу, и со светом вошло дуновение свежего воздуха.

— Верность! — проговорил маркграф. «Отмщение!» — ответил в сердце своем племянник Ростислава.

И чудилось ему, что обнимает он исхудалую шею призрака, явившегося ему с этим грозным словом.

Чудилось Святополку, что предательство отдалило свой меч от его груди, и клинок, качнувшись, приблизился к сердцу Карломанна.

Осыпанный почестями, двинулся Святополк во главе немецких войск на Моравию. Народ, не понимая, что Святополком движет жажда мести, страшился его поступи, проклинал его и разбегался. Мужчины собирались в укрепленных местах, стада отгоняли в леса, при дорогах расставляли засады, и все, вооруженные и безоружные, оплакивали предательство Святополка и горевали:

— Горе, наш князь, сын своего народа, идет во главе немецких супостатов, хочет разрушить Девин и наказать, верность наших упований, отплатить злом за преданность и любовь!

А немецкое войско во главе со Святополком шло все дальше и дальше; торопилось оно, делая долгие переходы, и вот уже близок был Девин. Омытый двумя реками, сама скала, сама высота недостижимая, сама крутизна, высился он над краем, и только птицы, только птицы могли достичь его стен, только рыбы — подплыть к подножью утеса.

Увидев издали эту твердыню, замедлило шаг немецкое войско — и остановилось. Смолкли веселые крики, и в молчании этом слышались лишь изумленные вздохи.

И стояли немцы под утесом в печали и безнадежности, и советчики онемели, и никто не мог сообразить, какими таранами бить по этой скале. В этой беспомощности, в этой растерянности обратили они взоры на Святополка. Тогда пошел князь к первым рядам воинов и проговорил:

— Силам человеческим не сокрушить Девинскую скалу. Неприступна твердыня эта, и Карломанн, и Людвиг, и Вильгельм с Энгельшальком тщетно будут стараться взять ее, ибо они — чужеземцы. Но я, князь Моравский, поднимусь один по этой крутой тропе, обращусь к своему народу и сделаю так, что он откроет вам ворота Девина. Ждите меня под скалой и кричите, а я с высоты покажу своим бесчисленность ваших рядов. Кричите на вольном пространстве, кричите из леса, заставьте ваш скот подать голос, стучите копьями и щитами, дабы страх объял мораван и подчинились они воле моей.

— Иди! — согласился Энгельшальк, и в сердце его, в сердцах всех немецких воинов родилась новая надежда.

— Когда задрожат они в страхе, — продолжал Святополк, — и согласятся с моими словами, тогда отбросьте оружие в знак мира и дружества!

Никто не догадывался, что задумал Святополк. Никто не подозревал, что призрак, с которым он беседовал в тиши своей тюрьмы, шагает теперь с ним рядом. Никто не слышал грозных слов, которые этот призрак нашептывал князю.

И вот, как договорились, пошел Святополк один, без свиты, и вступил в крепость. И встал перед Славомиром — один. Один перед всей дружиной.

Неисчислимое немецкое войско обложило тем временем утес, и крики его были слышны даже во внутренних помещениях крепости. Вширь и вдаль разносились эти крики, проникая во все уголки Девина, и возносились к небу.

Славяне смотрели на Святополка со страхом. Люди теснились в проходах меж частоколами и показывали пальцем на князя, пришедшего во главе иноземцев. Смельчаки бросали проклятья в лицо ему, другие с трудом удерживали меч в ножнах. Все теснее окружали они Святополка, все громче становилось негодование их. Тогда подступил Святополк к проклинавшим его и, озираясь, обратился к Славомиру:

— Брат, я беседовал с неким призраком, и тот сказал мне: «Отмщенье! Отмщенье! Отмщенье!» Этот призрак привел меня сюда. Он ведет меня за руку и кладет мой меч к твоим ногам. Вот я выдаю тебе себя головой и хочу стоять с тобой и с мораванами против недругов. Карломанн заточил меня. Вильгельм и Энгельшальк захватили мою страну, но ты восстал на них. Кто же мне друг? Кто мне брат? Кто меч моей безоружной руки?

Услышав эти слова, обнял Славомир князя и, отстегнув меч, сам остался перед ним без оружия.

И все приветствовали Святополка, и ликовали в веселье.

Тогда поднялся Святополк на возвышенное место и дал немецкому войску условный знак отбросить копья и прочее оружие.

Немцы сделали, как было договорено, и быстро рассеялись по лесу для роздыха, ибо долгий поход и лишения изнурили их.

Когда это произошло, когда немцы, не соблюдая порядка, спешили насытиться и отдохнуть в тени, ринулись славянские воины из крепостных ворот. Они хлынули вниз, ворвались в долину и с неистовой силой ударили по баварам.

Горе им, горе пришельцам из далекой страны! Высоко над толпой блещет меч Святополка. Победа вздымает его. Жажда мести обрушивает его на голову маркграфа Вильгельма. И падает тот, за ним — Энгельшальк. Были маркграфами — и вот лежат поверженные, и кровь вытекает из их ран, а войско их и весь стан в руках Святополка.

Без числа бавар уводит в плен Святополк, без числа их побито, и лишь горстка несчастных спасается бегством. Лишь горстка калек дотащилась до Баварии, и только двое из них стали пред маркграфом.

Карломанн слушал их, закрыв ладонями лицо.

— Увы! — заговорил он, когда смолкли вестники несчастья, — Увы, все мои завоевания обращены в ничто, и сила немецкая уменьшилась до горстки беглецов. Увы, зачем я не убил Святополка! Когда лежал он в башне моей, не в силах поднести к устам кружку с водой, был полумертв и слаб — а ныне властвует!

После смерти маркграфов Вильгельма и Энгельшалька, после гибели Карломанновых войск и победы Святополка под Девином окрепло могущество князя и расширились владения его. Он стал сильнее прежнего. Толпы рабов корчевали леса на границах, толпы рабов шли впереди его войск, работали на полях и носили грузы для строительства домов. Бесчисленные стада паслись в рощах, бесчисленные овцы кормились на тучных лугах, дорогие товары накапливались в городищах. Умножалось богатство страны, и имя Святополка возвысилось настолько, что чешские племена, жившие на севере, искали приязни его и отправили к нему посольство.

Князь приветливо принял послов, а вскоре после этого сам поехал в Чехию, чтобы взять в супруги Святожизнь, дочь одного из князей этой земли.

Когда возвращался он в Моравию с невестой, окруженный дружиною, надо было им проезжать многими теснинами и урочищами. Мелькали тени, солнечные блики играли на латах воинов, от бега коней развевались тонкие, прозрачные ткани, звякали пряжки сбруи.

Внезапно в горном ущелье, таком тесном, что лишь по два конника могли проехать по дну его рядом, напало на поезд немецкое войско. Жажда добычи привела немцев к чешским рубежам, жажда добычи обрушила их мечи на княжескую дружину, которая везла столь редкостные дары, что никто не видел им подобных. И бросились немцы на князя. Число их в двадцать раз превосходило число людей Святополка. Нападали и в лоб, и с боков, и сзади.