Где‑то внизу, на первом этаже слышались короткие очереди и глухие хлопки пистолетных выстрелов. Краем глаза Махмудов уловил движение в коридоре. Вскинув автомат, он узнал в контурах тени фигуру Марика. Тот передвигался размеренным шагом, выплывая на свет из сумрака коридора неодушевленным бестелесным манекеном. В левой руке Верзера была цилиндрическая граната без чеки, в правой — початая бутылка коньяка, за поясом торчал пистолет, — советский страж умел добывать оружие в бою.

— Ты кому‑нибудь когда‑нибудь кадык вилкой протыкал? — спросил он Махмудова совершенно безучастно, как бы между прочим.

— Урод! — рявкнул Джохар. — Почему товарищей бросил?!

— Не парься, — сказал Марик все тем же цепенеюще равнодушным голосом. — Меня к тебе на подкрепление послали. Мы покинули первый этаж, Роб с Владом верх лестницы заняли. Там места мало, и третий, как говорится, лишний. Других путей сюда нет, разве что через окна. Но на это у овцелюбов времени не осталось. Слышишь?

Где‑то на улице автомат разразился непродолжительной трелью — пули вспороли пластиковый потолок, серповидная люстра треснула и через секунду осыпалась на голову Верзера. Джохар инстинктивно пригнулся, но Марик остался стоять столбом. Оценивающе посмотрев сперва на гранату, затем на бутылку, он приложился к горлышку и выкинул коньяк в окно.

— Пригнись! — зло зашипел Махмудов.

Верзер, нехотя стряхнув с головы осколки люстры, переспросил:

— Слышишь?

Новая автоматная очередь исполосовала потолок. Тогда Марик задержал взгляд, переполненный потусторонней тоски, на гранате, а затем швырнул ее в окно, присев на корточки. Гулко бухнуло — до ушей Джохара донесся чей‑то захлебывающийся стон.

— Слышишь? — снова задал вопрос Верзер. — Вертушки летят.

Действительно, сквозь непрекращающуюся стрельбу и яростную ругань пробивался рокот пропеллеров. В ту же секунду Джохара охватил болезненно — сладостный трепет от предвкушения скорой победы. Такое часто с ним случалось в минуты опасности. Он подскочил к окну и расстрелял весь магазин. Укрывшийся за деревом боевик огрызнулся короткой очередью. Махмудов, отскочив вбок, перезарядил автомат.

— Завидую я тебе, — послышался бесцветный голос Марика, — ты хоть что‑то чувствуешь. А я вот тому ишаку горному, с которым коньяк пил, глотку проткнул и похер как‑то, ни злости, ни азарта, вообще ни хрена.

Джохар посмотрел на напарника. Тот сидел на полу в центре комнаты. В левой руке он держал пистолет, в правой — дымящуюся сигарету, а в черных глазах его не то что бы зияла пустота… нет, в них можно было заметить жуткую смесь какой‑то трансцендентной апатии, немыслимой обреченности и бездонного отчаянья. Ярость битвы срезала толстую корку цинизма с этого человека, и Махмудов вдруг узрел начинку, из которой состоял Верзер. Однако это было лишь мимолетное видение, в следующий момент губы Марика искривились в бесстыдной недоулыбке, в глазах появилась насмешка, он вновь превратился в наглого отморозка.

— Ты, Марк, психопат, — сказал Джохар, послав короткую очередь в дерево, за которым засел бандит, — тебе лечиться надо.

Гул вертолетов теперь заглушал пальбу, и сквозь шум пропеллеров донеслось цокающее гудение крупнокалиберного пулемета. Автоматная стрельбы неожиданно смолкла, на смену ей пришли разрозненные отчаянные крики, в которых ощущались нечеловеческий ужас и бессильная злоба. Махмудов выглянул краем глаза из окна. Возле дерева распластался боевик, практически перерезанный пулеметной очередью надвое, а рядом стоял его подельник с поднятыми вверх руками, у его ног в луже черной крови лежал автомат. Осознавая бесполезность сопротивления, бандиты сдавались.

Закончилась еще одна битва личной священной войны, в которой Джохар остался жив, а значит — победил.

Оставалось одно маленькое дельце, которое касалось шизофреника и провокатора Геры Кудряшко…

Заготовки Роберта Гордеева

19 августа 2091 года

Все закончилось благополучно. Потерь среди стражей и спецназовцев не имелось. Роберт осмотрел помещение, изрешеченное автоматными очередями. Половина окон была выбита, стол с закусками и стулья — перевернуты, на полу лежало четыре мертвых исламиста. Еще девять человек стояли спиной к стене с руками, сцепленными за головой. Повсюду шныряли люди в масках со штурмовыми винтовками наизготовку.

В зал вошел рослый широкоплечий, под два с лишним метра мужчина лет пятидесяти от роду, судя по погонам — майор. Лицо его имело странные угловато — рельефные черты, будто вырубленные топором из твердой породы дерева. Глаза у офицера были серо — стального цвета. Смотрел он на мир с каким‑то легким пренебрежением, словно его присутствие на этой планете являлось уже само по себе огромным одолжением окружающей реальности. Майор был облачен в полупарадную военную форму черного цвета. На левой груди спецназовца серебрилась нашивка: ощерившаяся медвежья голова, а под ней надпись: «Смерть — ничто, честь — все». Значит, он был не просто офицером спецназа, а принадлежал к боевому братству «Русский легион», одному из четырех, наряду с «Татарской когортой», «Казахской бригадой» и «Гвардией Советов», воинских орденов, на которые опиралась ВАСП. Пятой невидимой опорой были стражи, но о них никто ничего толком не знал. Вот и сейчас майор, взглянув на Роберта, наверняка решил, что перед ним стоит специальный агент Комитета Общественной Безопасности.

Вслед за офицером в зал просочились два камуфлированных сержанта, тоже без масок. Рядом со своим командиром они выглядели карликами, хотя ростом природа их не обидела. Один из них, скуластый с раскосым добродушным лицом, держал в руках биосканер. Гордеев почему‑то решил, что это калмык. Второй был пухлощеким молодым парнем с массивным автоматом Озерова 182–й модели.

— Майор Кононов, — козырнул офицер в черном, — я так понимаю, среди ваших людей потерь не имеется.

Голос его парадоксально не соответствовал внешности. Он был мягким, как бы обтекающим собеседника. И это показалось Роберту самым грозным оружием спецназовца. Своей речью, думалось стражу, Кононов запросто мог навести на противника чары непротивления, а потом с поразительной легкостью, даже не моргнув глазом, свернуть недругу шею.

— Капитан Кривко, специальный отдел по борьбе с этнонацизмом, — представился Роберт, — так точно, потерь среди личного состава нет.

— Отличная работа, капитан, — похвалил офицер, поправив черный берет, — да и внешность вы себе сделали, от чурбанов и не отличишь.

— Отмоемся, — сказал Роберт.

Со стороны лестницы послышался шум. Спецназовцы спускали бессознательных боевиков: главаря и его подельника с вытекшим глазом, вслед за ними появились Джохар, Марик и Влад с чемоданом. Стражи подошли к Гордееву, а бойцы в масках застыли возле лестницы, ожидая команды майора.

— Главного в вертушку, а одноглазика бросьте возле чабанов, — Кононов указал кивком на стоящих лицом к стене бандитов, затем майор взглянул на сержантов и скомандовал:

— Джавиев, Алексеенко, приступайте к своим обязанностям.

Пухлощекий автоматчик выступил вперед и выкрикнул:

— Полноправные граждане есть? Если такие есть, поднять правую руку!

Двое из боевиков подняли руки.

— Кругом! Три шага вперед марш!

Один из бандитов оказался низкорослым коренастым брюнетом с недельной щетиной и свирепым взглядом, другой — рыжеволосым худощавым побритым мужичком с глазами, в которых отражалась затравленная ненависть. Джавиев поднес пикающий биосканер к глазам брюнета. Сержант посмотрел на экран и через несколько секунд сказал:

— Асламбеков Зелимхан Магомедович, полное гражданство подтверждено.

— Все, зверек, — бархатным голосом констатировал Кононов, — не иметь тебе больше права голоса, да и вообще никаких прав не иметь. Уводите!

Рослый спецназовец в маске ткнул автоматом в спину боевика. Тот яростно стрельнув на прощанье глазами в сторону майора, покорно побрел к выходу.