А поскольку данное историческое исследование посвящено развитию христианского вероучения, определение того вероучения, которое развивается, наверное, нужно отложить до конца и сформулировать a posteriori. Ибо «вероучение» не всегда означало одно и то же, даже формально. Фактически это слово употребляется в церковном языке (и будет употребляться в этой книге) не в том смысле, какой оно имеет в Библии (и в книгах по библейскому богословию). Когда Ветхий Завет говорит о «наставлении» или Новый Завет — об «учении», речь идет и об исповедании и о поведении, и о богословии и об этике. Разделение между ними губительно, различение же неизбежно, как и в самом Новом Завете «вера» и «дела» различаются, но не разделяются. Несколько упрощая, можно сказать, что то, как понимается здесь христианское вероучение, восходит к этим новозаветным различениям. Когда говорится, что «даже бесы веруют» и, скорее всего, веруют правильно, речь идет именно о «вероучении» в церковном смысле. Но когда Новый Завет говорит об «учениях бесовских», имеются в виду, главным образом, искажения норм христианского поведения. В одной древнехристианской молитве содержится обращение к Богу как к Тому, «в познании Которого состоит наша вечная жизнь, служение Которому есть совершенная свобода», и таким образом обозначается различие между познанием Бога и служением Богу. Христианское вероучение можно определить как содержание этого спасительного знания, проистекающего из слова Божия.

Уже в первые века христианские мыслители начали проводить различие между наставлением, цель которого в том, чтобы «возвестить слово о Христе и [открыть] тайну о Нем», и наставлением, цель которого — «изложить путь нравственного исправления». Это различие, по крайней мере частично, подсказывал сам Новый Завет. Феодор Мопсуестийский отмечал, что у апостола Павла и в Послании к Римлянам, и в Послании к Ефесянам сначала идут «догматические поучения», определяемые как «поучения, содержащие рассказ о пришествии Христа и свидетельствующие о благословениях, которые Он даровал нам Своим пришествием», а затем — «нравственные наставления». Великая миссия, заповеданная в Мф 28:19, также рассматривалась как имеющая две части — «нравственную часть и уточнение догматов»; первую составляют заповеди Иисуса, а вторую — «традиция крещения». Это означало, что «образ богопочитания заключается в следующих двух вещах: в точном познании догматов благочестия и в добрых делах», и одно без другого Богу не угодно. Обе формы наставления должны были присутствовать как и проповеди, так и в книгах, посвященных христианскому учению. В классическом вероучительном своде греческого христианства — творении Иоанна Дамаскина «Точное изложение православной веры» — предметом обсуждения являются не только Троица и христология, но и страх, гнев и воображение. В более позднем аналоге этого произведения, относящемся к латинскои церкви, — «Сентенциях» Петра Ломбардского, в третьей книге, — речь идет о добродетелях, порождаемых благодатью. Две эти ветви богословия были нераздельны вплоть до протестантского богослова XVII века Георга Каликста, но различие между вероучением и жизнью проводилось задолго до этого.

Наше первоначальное определение требует уточнений. Христианское вероучение — это дело Церкви. Историю вероучения не следует приравнивать к истории богословия или к истории христианской мысли. В противном случае историк рискует преувеличить значение своеобразия мысли у отдельных богословов в ущерб общей вере Церкви. Частные убеждения богословов, безусловно, принадлежат истории вероучения, но не просто в качестве таковых. Ибо одно из решающих отличий богослова от философа заключается в том, что первый воспринимает себя, по классическому выражению Оригена, как «человека Церкви», то есть того, кто говорит от лица христианской общины. Даже в своих богословских умозрениях и в своей полемике с тем, что может быть общепринятым учением Церкви его времени, богослов, как, например, Ориген, сознает свою ответственность перед христианским откровением и непреходящим авторитетом Церкви. Его личные мнения необходимо рассматривать в контексте развития того, во что Церковь верила, чему учила и что исповедовала на основе слова Божия. Как правило, трудно, а порой и невозможно провести разделительную черту между учениями Церкви и теориями ее учителей; то, что думали учители, часто соответствовало более ранней стадии развития или предвосхищало последующую. Однако именно это развитие церковного вероучения и будет предметом нашего исследования.

Вероучение — это то, во что верят, чему учат и что исповедуют. С возникновения в XVIII веке истории вероучения как отдельной области исследования в центре ее внимания было исповедание, то есть догматы как нормативные положения христианской веры, одобренные различными церковными властями и принятые в качестве официального учения Церкви. Считалось, что история догматов занимается доктринальным развитием до или после формулирования таких нормативных положений лишь для того, чтобы выявить связь этого развития с догматами. Однако на практике история догматов имеет тенденцию выходить за поставленные пределы, произвольность которых становится особенно очевидной из terminus ad quern [конечного пункта] исследования, которым является прошлый (или самый последний) собор либо вероисповедный документ какой-то отдельной ветви Церкви. Поскольку конфессиональное развитие протестантизма по большей части завершилось к середине XVII века, не может быть истории протестантских догматов, а лишь история протестантского богословия. Однако история вероучения в рамках протестантизма есть нечто большее, чем последовательность его богословских систем.

В нашей истории, связывая то, что исповедуют, с тем, во что верят и чему учат, мы стремимся учесть и то, как учения развивались. Не устанавливая жестких границ, мы определим то, во что «верят», как христианское учение в аспекте его присутствия в благочестии, духовной жизни и богослужении; то, чему «учат», — как содержание слова Божия, извлеченное с помощью экзегезы из свидетельства Библии и переданное церковному народу посредством проповеди, наставления и церковного богословия; а то, что «исповедуют», — как свидетельство Церкви одновременно против ложных учений внутри нее и против нападок извне, выраженное в полемике и в апологетике, в символах веры и в догматах. Мы будем часто обращаться к символам веры и догматическим определениям, направленным против ереси, как это делается и в истории догматов; ибо то, что Церковь исповедует, — это то (или, по крайней мере, часть того), во что Церковь верит и чему учит. В подходе, свойственном истории догматов, то, во что Церковь верит и чему учит — помимо ее нормативных вероучительных положений, — важно как комментарий к символам и догматам. Для нашего же подхода к истории развития вероучения символы веры и догматы важны как указания на то, во что Церковь верит, чему учит и что исповедует. Мы должны, так сказать, двигаться назад — от того, что исповедовали, к тому, чему учили, и далее к тому, во что верили; ибо, как когда-то писал Вильгельму Дильтею граф Йорк, отличие истории от изучения древностей заключается в том, что история должна быть «обратной», то есть осуществлять движение от настоящего к прошлому.

Связь между верой, учением и исповеданием предполагает также, что предмет обсуждения и источники по истории развития вероучения будут постепенно, но неуклонно меняться по мере того, как мы будем прослеживать эту связь в ходе церковной истории. Это не значит, что какое-то учение, однажды сформулированное, перестает развиваться и становится строго определенным; так, даже догмат о Троице не оставался совершенно неизменным после его принятия и уяснения. Это значит, что, развиваясь от того, во что верили, к тому, чему учили, и, возможно, даже к тому, что исповедовали, вероучение постепенно становилось частью сокровищницы веры. Чтобы проследить за дальнейшим развитием вероучения, мы должны будем все большее, хотя и не исключительное, внимание уделять его профессиональным истолкователям — богословам: тому, как они осмысливали его в своей философии и своем тайноводстве, как изучали и критиковали, как использовали для толкования самого Писания, на котором оно основано, и как развивали и переосмысливали. Поэтому в последних томах нашего исследования история вероучения сместится в сторону истории богословия, не превращаясь, однако, в последнюю. Наглядным примером такого происходящего с течением времени изменения является эволюция понимания того, в чем состоит призвание богослова в период с 100 по 600 год большинство богословов были епископами; с 600 по 1500 год на Западе они были монахами; после 1500 года — университетскими профессорами. Григорий I, умерший в 604 году, был епископом, а до того — монахом; Мартин Лютер, умерший в 1546 году, был монахом, ставшим университетским профессором. Каждому типу богословов соответствовало определенное понимание богословского призвания, но также и того пути, в соответствии с которым вероучение продолжает развиваться, связывая между собой веру, учение и исповедание.